– Может, на концерт какой-нибудь сходим? – предложил Стас, – а то я давно нигде не был.
– Я тоже давно. Можно и сходить.
– Вот «Шиллер» скоро приезжает.
– «Шиллер» – нормально.
– Ну, тогда будем считать – договорились.
– Ага.
В лицо ударила струя ветра, принесшая мелкие соленые капли морской воды. Я поежился, поднял воротник куртки. Чувствовалось приближение дождя, его вкрадчивый сырой запах.
Мы шли по самой кромке воды, разбивающиеся о берег волны касались своими белыми пенными языками наших подошв. Над мелкой заводью, заросшей травой, кружили чайки, их тоскливые крики разрезали воздух. Стас поднял с песка кусок гальки и швырнул его в их сторону. Камень описал высокую дугу и, так и не долетев до цели, плюхнулся в воду. Чайки продолжили галдеть, Стас махнул на них рукой:
– Бессмысленно с ними воевать.
Вскоре пляж с его золотистым песком закончился, дальше пошел дикий берег, покрытый старыми потрескавшимися железобетонными плитами. Волны разбивались о них с шипением, было видно, как в воде среди камней и кусков бетона трепыхаются зеленые пряди тины. С другой стороны от моря по-прежнему тянулась полоса прибрежного парка.
Мы шли по плитам минут десять, пока впереди не показались белые контуры похожих друг на друга зданий, вклинивающиеся в темное месиво парка, – наверное, спальные корпуса одного из множества санаториев, разбросанных по побережью.
В этот момент из-за деревьев раздался нарастающий гул, еще через минуту оттуда показался вертолет. Описав полукруг над побережьем, он удалился в сторону Города.
– Наверное, депутат какой-нибудь полетел.
– Или топ-менеджер.
– Или поп-менеджер…
Мы засмеялись. Ветер швырнул нам в лица очередную порцию брызг.
– Почему осенью все время хочется куда-нибудь свалить?
– Не знаю. Время года, наверное, такое. Вон – даже птицы улетают.
– Ага, на юг – к теплу и солнцу.
Смех натыкается на стену экзистенциальных вопросов. Смех… – когда мы в последний раз смеялись по-настоящему? Просто так, в детском невинном порыве, а не от гнетущей безысходности?..
– Ты как хочешь, а мне все больше хочется сдернуть отсюда.
– Так валяй – я ж не против.
Философский подход Стаса мне нравится. Он отстранен и нейтрален, не лезет с советами.
– Да и чего терять: ни женщины, ни денег, ни славы.
– А тебе всего этого подавай?
– А как же? Помнишь, я про цель спрашивал? Так это, можно сказать, моя цель… была…
– Понятно.
На самом деле никакой цели у меня не было – это я сейчас начинал понимать. Хорошая карьера, достаток, стабильность – это не цели, это просто антураж, мишура, которой не имеющие фантазии люди раскрашивают свое бытие. Цели – они выше и дальше, но потому их обычно и не встречается на практике.
Жаль, что не получилось с философским факультетом. Может, именно там я и нашел бы ответы на большую часть мучавших меня вопросов. Все-таки офис, разбитый на множество секций для клерков, с убивающим зрение мерцанием мониторов и вечно звонящими телефонами, – не лучшее место для осмысления великой тайны бытия.
Мы уперлись в забор, опоясывающий территорию санатория. Дальше при всем желании было не пройти. Мы в последний раз посмотрели на море и вдоль забора пошли прочь – туда, где шелестели на ветру остатками листвы деревья.
Позади нас остался морской простор и Пустота, та первозданная Пустота, из которой произошел мир и которая одна только и знает его главную тайну. Впереди вновь ждали люди и дела, поступки и факты, и никакой разгадки. Мы шагнули под деревья, и сухие листья захрустели у нас под ногами.
Я вновь подумал о Юле. О Юле, которая сбежала. О Юле, с которой я спал, но никогда не любил. Сегодня она была для меня знаком и символом. Символом невозможности, символом того, чему никогда не произойти. С умной женщиной всегда чувствуешь себя особенным, а с глупой – ничтожеством. Интересно, к какой категории можно было бы отнести Юлю?..
От моих раздумий меня оторвал Стас:
– Ты в школе хотел умереть молодым?
– Ага, как и все, наверное.
– А сейчас?
– А сейчас я думаю, что и через двадцать и тридцать лет мы будем коптить небо. Если повезет, конечно.
Многие наши кумиры умерли молодыми. Живи быстро, умри молодым – такой у них был девиз. Вот, например, условный Клуб 27. Двадцать семь – возраст, в котором сбежали с нашего корабля Джимми Хендрикс, Джим Моррисон и Курт Кобейн. В общем-то, серьезный возраст. С той лишь оговоркой, что эти парни ушли, будучи миллионерами. Мы же в свои годы бедны и никому неизвестны, а значит, умирать сейчас нам как-то не с руки.
– Почему ты спрашиваешь?
– Да просто так, не бери в голову. Вспомнилось что-то.
Когда жизнь идет немного не так, как ты ее себе представлял, – далеко не факт, что и смерть будет соответствовать твоим ожиданиям. Больше я не хочу умирать молодым.
Парк был большой и неухоженный. Извилистые тропинки засыпало палой листвой, разросшиеся кусты царапали нашу одежду сухими ветками. Мы шли, загребая ступнями кучи листвы и с размаху пиная ее вверх. Листья рассыпалась в разные стороны, словно праздничное конфетти, на земле оставались темные проплешины, из которых торчали древесные корни. В голове зазвучали чьи-то полузабытые строки:
а я шел и пинал ногами листья —
золотые флаеры в рай2
Тропинка вывела нас на асфальтированную дорогу, ведшую из санатория в город. Мы пошли по ней. Стас молчал, молчал и я. Где-то в ветвях деревьев каркали вороны.
Надежды осыпаются, как листва, будущее – крик ворона, застрявший среди древесных суков. Склонность моего поколения к рефлексии удачно компенсируется молчаливой решимостью поколений грядущих. Это для них придуманы стабильность и молодежный форум «Селигер». Мое же существование определяется как лабиринт метафизических размышлений и поиска, на плутание в котором я обречен. Наше недовольство настоящим – плод борьбы творческого разума с убогостью предлагаемых схем.
Впрочем, каждое поколение склонно считать себя потерянным и у них есть на то все основания. История не дает человечеству передышек и прогоняет его через свою мясорубку ежесекундно, ломая и перемалывая. Миф об искушении – начало всех мытарств.
Дорога в город была покрыта старым вздыбившимся асфальтом, в трещинах которого росла трава. На пути нам не встретилось ни одного человека или автомобиля, складывалось впечатление, что она вовсе заброшена. Впрочем, мусор, которым была усеяна обочина, свидетельствовал об обратном.
– Помнишь, – я спросил у Стаса, – мы ходили в гости к твоим подругам Вале и Ане?
– Было дело. Давно, когда ты с армии приехал.
– Ага. Как они поживают?
Стас почесал затылок.
– Наверное, неплохо. – Он помолчал, как будто подбирая слова. – Наверное, даже лучше, чем мы. Но я, если честно, не знаю – мы не общаемся.
– Чего так?
– Да странные они какие-то. Вообще я точно не помню, из-за чего мы поссорились.
– Вы поссорились?
– Ну, вроде того… А ты-то чего интересуешься?
– Просто вспомнил.
– А-а-а. Ну, мне тебя порадовать нечем.
– Понятно.
Парк поредел, деревья расступились, сквозь них проглянули дома. Наверное, осенью здесь тоскливо жить. Сезон кончается, и пляж пустеет, море становится серым, а ветер неизменно приносит дождь. Птицы возвещают своими криками приближение последних дней – года ли, эпохи ли или же всех времен вообще. Люди покидают эти места, как минимум, до следующего лета, и лишь местные жители остаются – и вынужденно смотрят изо дня в день на опустевшие корпуса санаториев, на пустынную полоску пляжа, на ржавеющие под струями ливня кабинки для переодевания.
Дорога из парка выплеснулась на городскую улицу, мы пошли по ней в сторону железнодорожной станции. Каждый думал о своем, каждый лелеял собственное молчание. Стас достал сигарету и закурил.
Со стороны моря на жилые кварталы наползла огромная лиловая туча, ее рваный край закрыл последние проблески света. В воздухе почувствовалась скопившаяся влага, казалось, между небом и землей натянулась невидимая мембрана, готовая в любую секунду прорваться дождем.
Немного не дойдя до станции, мы зашли в магазин. Я купил бутылку воды и пачку сигарет. Стас взял упаковку чипсов.
На станции было немноголюдно: ближайшая электричка до Города шла только через сорок минут. Мы приобрели билеты и, расположившись на платформенной скамейке, принялись ждать свой поезд.
На асфальт легли первые мелкие капли воды. Смешавшись с пылью, покрывавшей платформу, они превратились в темные пятна, похожие на сыпь.
– Кажется, дождь начинается, – сказал Стас, усердно пародируя интонации мультипликационного Пятачка из мультфильма про Винни-Пуха.
– И зонтика у нас нет…
