Потом они долго ехали молча. Кузьма старался не смотреть на Соню и даже не думать о ней, он просто очень сосредоточенно вел «Ниссан». Однако руки у него холодели, как будто он вел машину не так и не туда. Добравшись до развязки на уже знакомой окружной, он внезапно свернул с трассы и помчался, наконец, куда надо, по той дороге, по которой впервые выехал из Женевы в похожей на глазированный сырок машинке отца Георгия – к карману на дороге, у которого рос куст. Там впервые в жизни ему позвонила Соня Розенблюм. На этот раз было еще светло, сумерки только-только собирались начаться. Кузьма въехал в карман и остановил машину возле куста.
Все было на месте, Божий мир был абсолютно устойчив и реален. Вокруг простирался спокойный и подробный, скучноватый ландшафт, который тогда скрывала ночь, и куст сейчас был весь на виду. Его звали – Орешник, он был нестриженый, жилистый, со ржавой листвой. И, оказывается, с орехами. Кузьма протянул в окно руку, сорвал один орех и сунул в карман. У него отлегло от сердца. Он успокоился, почувствовал, что Соня Розенблюм действительно прилетела, что она рядом с ним. Что все сегодняшнее счастье – такая же простая и единственно возможная Божья реальность, как этот куст, не давший ему упасть в темень, потерять телефон и никогда, никогда – не встретиться с Соней… «Вот тебе и Кант с шестым доказательством существования Бога», – подумал Кузьма.
Здесь он рассказал Соне о берестяных грамотах, о том, как сам нашел одну на раскопе, а также о той ночи, когда куст его спас. Кузьма, как и тогда, выбрался из машины, подошел к орешнику. Куст сегодня молчал, остатки ржавой листвы торчали, как сотня ушей, сегодня они сами вслушивались в пространство.
– Видишь, ветка поломана, – сказал Кузьма, – это я, когда падал.
Вдруг Соня обняла его, сама, первая, как впервые сама позвонила в ту ночь. Они постояли обнявшись.
– Я тогда сказал тебе… – он перевел дух. – Пойди за меня – я тебя хощу, а ты меня; а на то свидетель Игнат Моисеев. Только у нас свидетель была Магда.
Через три часа они подъехали к крепостной башне в городе Веве, красная телефонная будка светилась изнутри, как фонарик на елке, Кузьма свернул на улочку, ведущую к Hostellerie Bon Rivaje. Отель белел на фоне темного неба. На ступеньке высокого каменного крыльца сидел, пригорюнившись, как васнецовская Аленушка у пруда, Василий Василианович Блюхер.
«Ниссан» затормозил, Блюхер резво спрыгнул с крыльца.
Странное дело, навсегда Кузьма запомнил толстую, растерянную, как спросонья, Васину физиономию, которая засветилась в сумерках простецким, молчаливым участием…
На втором этаже Кузьма открыл ключом дверь Сониного номера и пропустил ее вперед. Она остановилась у вазы с белыми розами, а Кузьма прошел к окну, раздернул шторы, распахнул дверь на балкон и позвал:
– Соня!
Еще сегодня утром все дали и горы, все озеро утопали в густом тумане, в котором он встретил напуганного, но стойкого духом лебедя… А сейчас даже сам Кузьма не ожидал. Он еще не видел все это – озеро и горы за озером – на закате. В сизом подножии гор мерцали редкие теплые огоньки, там тоже собирались встречать Новый год. Вершины Альп были розовы, а в небе над ними зажигались холодные колючие звезды.
«Это уж слишком, – думал Кузьма. – Даже страшно». Вдруг раздался где-то внутри него бабушки-Тасин голос: «Спасибо-то не забудь сказать…» «Спасибо», – послушно ответил внук, не заметив, вслух или про себя.
– Что? – спросила Соня.
– Спасибо сказал бабушке Тасе и Богородице. – Кузьма засмеялся. – Сегодня утром здесь был густой туман, я пошел купаться и заблудился, не мог найти берег.
– Когда я ехала ф аэропорт, тоже был густой туман. Я боялась. Но фетер раздул туман, и меня не арестофали.
– Как это – арестовали? За что?
– Ты догадался?.. Ты же назвал меня Илона! – Кузьма слушал ее, не отвлекаясь на фефект речи, просто перестал замечать. – Это правильно. Мама одела меня в свое платье, в свою шляпу с вуалью, и куртка тоже ее, и помада. Нам с нею было так весело, первый раз!.. Она дала мне свой немецкий паспорт. На паспортном контроле меня назвали «фрау Илона»…
– Эй, на мостике! – раздался голос Блюхера. Он стоял через балкон от них. – Встречаемся в ресторане в половине десятого, отметим русский Новый год!
Соня помахала Васе рукой. Потом они вернулись в комнату, обнялись и, как подкошенные, рухнули на Сонину кровать.
В половине десятого Соня, Кузьма и Вася стояли в темном коридоре перед дверью в ресторан.
– В отеле мы сегодня единственные постояльцы, – сказал Блюхер и постучал в дверь. Никто не отвечал, и Вася терпеливо ждал. – В отеле пять человек – мы трое, дежурный турчонок-портье и Малхаз, грузин из Поти. Десять лет назад в Грузии шла гражданская война, он уехал с семьей в Турцию, а неделю назад приехал на заработки в Веве… очевидно, специально, чтобы провести с нами новогоднюю ночь. Он здесь работает электриком и по совместительству поваром. В Поти ремонтировал подводные лодки. Все, что вы увидите, приготовил он, меня не подпустил. Но в магазин мы съездили вместе. – Блюхер снова постучал и крикнул: – Батоно Малхаз, можно войти?
– Входите! – раздался голос, и щелкнул замок.
Они вошли во мрак пустого ресторана и осторожно перешли в сумрак веранды. Первое, что они увидели, была елка, настоящая и маленькая. Она стояла в серебристом ведерке со льдом, как зеленая бутылка шампанского. Стол был длинный, и на пустом его краю стояли еще три ведерка – действительно со льдом и шампанским. На елке горела синяя звезда, в живой хвое мерцали крохотные голубые фонарики. Игрушек не было. Кузьма достал из пакета с подарками своих Санта-Клаусов и вместе с Соней развесил все двенадцать по колючим веткам. Под елку Чанов положил маску Эйнштейна и – для Малхаза, фонарик.
В саду зеленел подсвеченный газон, и на черных ветвях деревьев поблескивали плоды хурмы. В темной дали, как угли, угасали вершины Альп… «Сказка!» – подумал Кузьма и с уважением посмотрел на Блюхера: его очки мерцали голубым, он был важен и строг. Маленький усатый человек в белых перчатках зажег свечи на высоких шандалах, хрусталь, фарфор и закуски немедленно проявились на столе, и одновременно проснулись запахи базилика, перца, тархуна и жареного поросенка…
– Быстро за стол! – гаркнул Блюхер. Уселись все трое лицом к озеру. Есть Кузьме хотелось просто катастрофически. – Батоно Малхаз, садись с нами! – позвал Блюхер грузина, разливавшего по бокалам красное вино.
– Нэт, – сказал грузин.
Соня сидела между Кузьмой и Блюхером. Кузьма посмотрел на Соню. Она была в маленьком вязаном платье цвета индиго, а на груди в дырочки вязки воткнула розу. Белая роза, профиль и шея Сони светились.
– За твой приезд… – сказал Кузьма, подняв бокал.
– Опередил! – возмутился Вася.
Наконец-то опередил! – подумал Кузьма и, поцеловав Соню в щеку, повторил:
– За твой приезд!
Чанов с Блюхером встали и сдвинули бокалы над Сониной головой.
Как же все было вкусно за этим столом… Ели молча, пока Блюхер не очнулся, не встал и не сказал:
– Тост. Самый важный. Сейчас у нас дома без пяти полночь. Выпьем за минувший год, ей-богу, пока живы – не забудем… – Вася помолчал. – Выпьем за тех, кого полюбили, с кем встретились, и запомнили, и расстались… за тех, кто в эти минуты вспоминает нас…
Встал Чанов, встала Соня, и даже Малхаз, бормоча что-то по-грузински, подошел к столу с торца, наполнил бокал, высоко поднял локоть, сравняв его с плечом, сказал: «Гаумарджос!», – решительно выпил и снова отошел в тень.
Огромная череда людей примерещилась Чанову. Не все лица он смог различить. Гораздо, гораздо больше их было, людей 2002-го уходящего года, чем Кузьма смог бы припомнить, но они – были, и стояли сейчас рядом. Люди с Дубровки, с похорон Магды, люди Крука, люди трамваев, метро, больнички, люди Арбата и «Марко Поло», люди Церна… Случайные, но впаянные в его жизнь лица… Ближе всех – Вольф, Магда, Рыська, Паша, святой Петр и его Ангел Смерти из Ужгорода, мастер Хапров и сын его Илюша, Кульбер и его Марго, Чечен и его мама… «Мама!» – подумал Кузьма внезапно. И похолодел, потому что – забыл. Своих – маму, и отца, и Яньку, и бабушку Тасю – забыл. Но вспомнил!
Он схватился за телефон, вскочил и спустился с веранды в сад, набирая свой домашний номер. Мама взяла трубку сразу.
– С Новым годом! – крикнул он ей. – Ты слышишь?.. И Яньку поздравь! Слышишь?..
– Слышу!.. – радостно отзывалась она, как эхо, повторяя его поздравление. – С Новым годом, поздравь всех, кто с тобой сейчас… Где ты? Когда вернешься?
– Я в Швейцарии… Вернусь?.. Еще не знаю. Скоро. Куплю билет и позвоню… Целую! – закончил Кузьма разговор.
«Что ж я так разволновался-то?.. – подумал он и посмотрел на звезды. В самом зените стоял тонкий серп молодой луны, и Млечный Путь как-то непривычно заваливался к горизонту. – Другие небеса…». Он вернулся на веранду. Оплыли свечи. Малхаз сдался на уговоры и, сев к столу, поливал соусом ткемали собственноручно зажаренного поросенка. Официант снял перчатки и стал самим собой – серьезным грузином и наладчиком электрооборудования подводного флота СССР, встречающим Новый год без мамы, без жены и детей на берегу Женевского озера…
