– Потерпите, все народу дадим, – заявил Колунов. – Мы нашли прекрасное биологически чистое удобрение, которое повысит урожайность в три раза. Прелые листья! Их по осени столько, что даже экспортировать можно. Я уже заложил несколько тонн в силосную яму и запатентовал свое ноу-хау.
– Проверьте в интернете, может, кто-то уже запатентовал эту идею, – посоветовал Живчиков.
– У нас в деревне еще нет интернета, – с обидой в голосе сказал Колунов.
– В наш век?! – поразился Кривошей. – Вот власть, совсем о людях не думают! – Во время спецопераций он всегда старался внедриться в среду противников.
Живчиков встал и молча направился в туалет. А Колунов достал из мешка бутерброд с толстым куском колбасы, завернутый в газету, и, отвернувшись от Кривошея, принялся сосредоточенно жевать. Глаза его заволокло дымкой наслаждения.
Кривошею ничего другого не оставалось, как направится к другой компании.
– Сегодня меня утомил один клиент, – говорил Самсон, пока Рыжаков сдавал карты. – То я выдал ему старые купюры, то слишком малого номинала. Час от окошка не отходил.
– Клиенты – народ привередливый, – согласилась Мария. – Им и поза не та, и экстаза мало. За гроши они еще и класс требуют.
– Мизер, – заявил Самсон, подняв свои карты.
– Уверены? – удивился Маэстро.
– Пусть садится, – сказал ассистент. – Вам-то какое дело?
Самсон только улыбнулся. Он просто радовался покою, возникшему в нем от присутствия Марии и Маэстро.
Снаружи послышались сирены полицейских машин, визг тормозов, и в зал с топотом и криками ворвалась группа бойцов в камуфляжах, черных масках и с автоматами наперевес. Впереди группы бежал офицер в металлической кирасе и каске с цветным гребнем и воинственно размахивал жестяным рупором.
Люди, находящиеся на вокзале, остолбенели. Один из бойцов подскочил к Бюргеру, вырвал из его рук ружье и ударил прикладом в спину. Бюргер упал, и зал огласился болезненным криком Милочки:
– Убили!..
– Всем лечь! – прокричал в рупор офицер. – С вами говорит сотник Яровой! Всем лечь мордой в пол!..
– Лежать! Руки на голову! – орали бойцы.
– Делайте, что они говорят, – громко сказал Маэстро.
Все присутствующие повалились на пол. Офицер подошел к Кривошею.
– Кого?
– Всех, – ответил Кривошей. – Поместить в изолятор. Вон тому, плюгавому, создать жесткий режим содержания. Зовут Самсон.
А бойцы уже надевали на лежащих людей наручники и вытаскивали их из вокзала на площадь, окруженную по всему периметру воющими полицейскими «газиками». Арестованных затолкали в громоздкую карету с наглухо заколоченными окнами и расписанными снаружи рекламой цветочного магазина бортами. Для более полной маскировки рядом с кучером сидела цветочница, раздающая направо и налево чмокающие звуки воздушных поцелуев. Из рупора, установленного на крыше, неслась веселая музыка.
Через несколько минут площадь опустела.
Карета катила по изрытым, в трещинах и выбоинах, оставшихся после ремонта теплотрассы, мостовым. Внутри было темно, арестованных трясло и кидало из стороны в сторону. Сзади и спереди шуршали по булыжникам колеса полицейских машин, и кричала в мегафон цветочница. «Цветы – лучший подарок любимым! Доставка на дом прямо из голландских оранжерей!» – доносилось во тьму кареты.
После долгой езды карета остановилась. Послышался крик кучера «Открывай!» и скрежещущий скрип железных ворот.
Карета вкатилась во двор тюрьмы. Дверцы распахнулись. В глаза арестованным ударил яркий свет прожекторов, направленных на них с вышки.
– Выходи по одному! Первый – пошел! Второй – пошел!
Надзиратели выгрузили людей и, ни слова не говоря, отвели в камеру. Камера представляла собой маленькое и абсолютно пустое помещение с одной тусклой лампочкой под потолком. Воняло мышами. На ядовито-зеленых стенах белели процарапанные нецензурные надписи, даты и имена. От длинного тюремного коридора камеру отделяла широкая решетка.
– Отбой! – прохрипел надзиратель, запирая за ними решетку. – Услышу хоть один звук – отправлю в карцер!
Напуганные и измученные дорогой люди молча расселись по углам.
– Но за что? – прошептал Бюргер.
– Я, кажется, предупреждал! – загремел в камере голос надзирателя. Звук шел из черной тарелки репродуктора, висящей на стене. И тут же звякнул засов, решетка отъехала в сторону, и появился сам обладатель этого голоса.
– Кто разговаривал? – спросил надзиратель, поигрывая дубинкой. В камере возникла напряженная тишина, нарушаемая всхлипываниями Милочки. – Не доводите до греха, у охраны тоже есть нервы, и они не железные. Опять спрашиваю: кто разговаривал?
– Клянусь, я больше не буду, – выдавил из себя Бюргер.
– Не будешь, – согласился надзиратель. – Никто не будет. – И обрушил несколько ударов дубинкой на стоящего поблизости Самсона. Самсон застонал и упал ничком на пол. – Это в качестве наглядного примера!
Страж вышел из камеры.
– Мерзавец! – крикнула ему вслед Мария. Из репродуктора раздался громкий презрительный хохот.
Мария присела рядом с Самсоном, положила его голову себе на колени.
Свет в камере погас. Самсон, скрючившись, лежал на коленях Марии и страдал не столько от боли, сколько от осознания собственной беспомощности. Мария легко покачивала его плечо. «Так делал отец», – вспомнил Самсон и незаметно погрузился в сон…
Внезапно ночную тьму разорвал громкий крик.
– Подъем!.. – орал репродуктор.
Самсон открыл глаза. Голова его по-прежнему покоилась на коленях Марии.
– Вы стонали, Самсон, – сказала Мария. – Ворочались и стонали.
– Плохие сны, – хрипло сказал Самсон и осмотрелся. Сокамерники, кто как умел, разминали затекшие из-за неудобного ночлега тела. За зарешеченным окошком брезжил мутный рассвет.
Утро арестованные провели тихо, задумчиво.
– Странно, что до сих пор не пришел дознаватель, – сказала Мария, когда куранты в репродукторе пробили полдень. – Меня много раз арестовывали за проституцию, и всегда дознание начиналось с утра.
– И завтрак не принесли, – заметил Колунов.
Эти невинные реплики взбудоражили всех. Как-то забылось тюремное требование тишины, вчерашнее избиение Самсона, и стало вскипать возмущение.
– Нет, не понимаю, – поднял голову Бюргер. – Я же только стрелял. Тир для того и поставлен, чтобы пассажиры могли культурно проводить время.
– Полное нарушение прав человека, – заявил Живчиков.
– Плевать на права! – воскликнул ассистент. – Но у нас сегодня три концерта! Придумайте что-нибудь, Маэстро, мы же теряем бабки!
– Не волнуйтесь, все образуется, – попытался успокоить сокамерников маг.
– Перед лицом несчастья мы должны объединиться, сплотить усилия и отстоять свои права, – прошептал Живчиков. – Это же произвол.
– Точно! Долой произвол! – громко воскликнул Бюргер.
Восклицание Бюргера обидело Живчикова, в конце концов, это он придумал слоган, он первым произнес его. И Живчиков, несмотря на холодок, возникший внизу живота, отчаянно закричал:
– Громче, граждане. Громче! И все вместе: долой произвол! Пусть от нашего гласа падут темницы! Бороться до конца!
– Только без голодовок, – потребовал Колунов.
Но на его требование никто не обратил внимания.
– В чем дело? – спросил возникший перед решеткой надзиратель. Не тот, что вчера избил Самсона, другой. И в руках держал не дубинку, розги. – Почему буяните?
– Мы не виновны, – заявил Живчиков, выступая вперед и гордясь собственной смелостью. – Существует презумпция невиновности.
– И невинности, – добавила Мария. – Хотя я слышала, что сейчас и то и другое восстанавливают за деньги.
– А еще и не кормят, – пожаловался фермер.
– Потерпите. В кризис кормить предателей запрещено, – заявил охранник. – На этот счет имеются четкие инструкции.
– Мы не предатели! – заявил Рыжаков.
– А кто?! У нас благоразумных граждан в тюрьму не сажают. И прошу больше не нарушать тишину изолятора. Вам все ясно, Самсон?
– А при чем тут я? – растерялся Самсон.
– Молчать! – рявкнул надзиратель, помахивая розгами. – Еще раз тебя услышу – пропишу полсотни ударов!
– Правильно, так и надо! – воскликнул ассистент. – Их племя настоящие предатели!
– Бить я умею, не сомневайтесь. И лицензию на право физических наказаний имею, – никак не мог успокоиться надзиратель.
Пока он наводил порядок, Бюргер отвернулся, достал бумажник, вложил в паспорт несколько банкнот и сквозь решетку протянул паспорт надзирателю.
– Это мой паспорт. Посмотрите, там внутри документ, удостоверяющий мое личное благоразумие.
Надзиратель открыл паспорт, взял деньги, проверил их подлинность на свет и на ощупь, и спрятал купюры в карман.
– Документ не фальшивый. Вполне возможно, что вас задержали ошибочно. – Он открыл двери камеры и стал на пороге. – Пройдемте со мной, разберемся.
