– Ты что хотел? – сухо спросил Лабазов, освобождаясь от объятий друга.
– К тебе не пробьешься. Твой Дробинник как овчарка. Ты ему скажи, чтобы своих пропускал и не лаял.
– Много работы. Времени нет совсем. Ты что хотел?
– Смотри-ка, что я тебе подарю. – Братков полез в карман и вытащил большое золотое яйцо, усыпанное алмазами. Протянул Лабазову.
Тот принял и небрежно рассматривал. Казалось, подарок был ему неприятен.
– А ты раскрой, раскрой яичко! Вот здесь кнопочка.
Он помог Лабазову найти кнопочку, нажал. Яйцо растворилось, превращаясь в цветок лилии. В сердцевине цветка открылась изящная танцовщица, золотая балерина, которая стала кружиться, плескать ногами.
– Узнаешь? – радостно хохотал Братков. – Специально для тебя изготовил.
Лабазов поморщился. Это был намек на его затянувшуюся связь с красавицей балериной, о чем судачил весь Интернет, упрекая президента в распутстве.
Лабазов закрыл яйцо и небрежно положил на стол:
– О чем ты пришел просить?
– Пустяк, не стал бы тебя беспокоить. Хочу купить нефтеперегонный завод в Беларуси. С батькой договорился, уломал. Он упертый, цену заламывал, но вроде бы сговорились. И вдруг отбой. Что такое? Оказывается, наш-то друг закадычный, Вещий Олег, Олежка наш лупоглазый, у которого зеньки алюминиевые, договорился за моей спиной с батькой. За ту же цену. Но на тебя ссылался, дескать, ты заинтересован в покупке. И батька, который от тебя очередной кредит ожидает, переиграл сделку в пользу Олежки. Так я о чем прошу. Ты цыкни на Лупоглазого, чтобы не щеголял твоим именем. Он, где надо, дружбой твоей щеголяет, а в других местах кроет тебя почем зря. – Братков возмущался вероломством былого друга, старался заразить Лабазова своим возмущением. – Он ведь знаешь, о чем, подлец, говорит? Что ты его избрал своим преемником. Что, дескать, ты устал, хочешь уйти из Кремля. Уехать со своей балериной куда-нибудь в Альпы. И там кататься на лыжах, любоваться ледниками, озерами. Балерина будет танцевать для тебя босиком на альпийских цветах.
Братков воздел руку, изображая танцовщицу, но не подпрыгнул, не ударил ножкой о ножку, а тронул Лабазова за рукав:
– Юра, поговори с Лупоглазым. Он ведь предатель. Мне этот заводик позарез нужен, а ему соликамского калия хватит. Он – Иуда, а я твой верный друг.
Лабазов сбросил с рукава пятерню Браткова, отряхнул пиджак, словно на нем оставалось пятно.
– Он предатель, а ты, Семен, мой верный друг? – Глаза Лабазова сузились, превратились в узкие щели, в которых исчезли зрачки. Губы растянулись в волчьей улыбке, предвещая вспышку гнева. И Братков, зная эти приступы бешенства, повернулся к Лабазову боком, подставляя под жестокий укус плечо.
– Ты говоришь, что безмерно мне предан? Но разве не ты тайно финансируешь этот жидовский телеканал «Золотой дождь», где меня называют фашистом и людоедом?
– Побойся Бога, Юра! Это клевета! Это Лупоглазый марает меня, вбивает клин в нашу дружбу.
– Молчать! – тихо, с сиплым свистом в горле, произнес Лабазов. – А разве не ты тайно посылаешь деньги всей этой болотной сволочи, и они устраивают свои собачьи марши и вешают мое чучело, будто я – нюрнбергский преступник?
– Да что ты! Да господи! Да это враги! Если не Лупоглазый, то Железнодорожник! Он на своих «Сапсанах» совсем очумел. Он говорит, что ты его выбрал преемником.
– Молчать! – Губы Лабазова побелели, и его длинная улыбка стала еще страшнее. – А разве не ты подкармливаешь сайты, на которых распространяются обо мне всякие гадости. Что будто бы я зазываю к себе в резиденцию балерин, и они танцуют передо мною голые. Что я держу в клетках маленьких птичек, ощипываю их заживо и наслаждаюсь их писком, их мучениями. Что у меня рак в последней стадии, я едва хожу, и скоро уйду из Кремля. Не твоих рук дело?
– Юра, клянусь! На иконе клянусь! Наговор! Хотят нас поссорить! Это Узбек ненасытный, которому шашлыки продавать, а ты ему всю русскую сталь подарил! Или Торговец оружием, у которого из жопы ворованный ствол торчит! Или этот Иудей с тройным гражданством, который все русское золото под себя подобрал! Они тебя ненавидят, метят на твое место. Знают, что я тебе настоящий друг, и хотят нас поссорить. Чтобы ты остался один! – Глаза Браткова трусливо скакали, как у раненого зайца, который ожидает выстрела. И одновременно зло и безумно блестели, как перед последним предсмертным броском.
Но выстрела не последовало. Гнев Лабазова вдруг иссяк и свернулся, как сворачивается молоко. Сменился больной усталостью, жалобной укоризной:
– Как вы меня обманули! Вы были мелкими офицериками, жалкими цеховиками, жуликоватыми клерками. Я дал вам все. Русскую нефть и газ. Русский никель и алюминий. Русскую сталь и чернозем. Я передал вам русские железные дороги и порты. Русское золото и алмазы. Я хотел, чтобы вы стали опорой государства, руководили промышленностью, определяли политический процесс. Вместо этого вы вывезли все ценности за границу, вывели свои миллиарды в офшоры, купили острова на Карибах, дворцы в Эмиратах, футбольные клубы в Испании и Англии. И теперь интригуете против меня, примериваете на себя Кремль, рветесь каждый стать наследником. Вы, дикие алчные ничтожества, разорвете Россию на части. Если я исчезну, вы устроите гигантскую бойню, потопите Россию в крови. Вы привозите в Россию то Благодатный огонь из Иерусалима, то Пояс Богородицы с Афона, но вы несете в Россию гибель. И некому вам сказать: «Покайтесь, ехидны!» Некому отрубить ваши ядовитые щупальца! – Лабазов осунулся, пожелтел. Лицо усохло и постарело. Виски ввалились, и на них мучительно запульсировали синие жилки. Он выглядел больным и беспомощным. И это приободрило Браткова, вернуло ему смелость и упрямую наглость.
– Ты ведь тоже хорош, не белым пушком покрыт. Каждая третья капелька нефти, которая из России течет, кому она в карман капает? С каждого самолета, с каждой ракеты и пушки кому «оборонный процент» поступает? Мы по твоему приказу самых козырных тузов из нашей колоды выкинули. Один в Лондоне под камнем лежит, другой в зоне баланды всласть нахлебался. А их-то бизнес к кому перешел? Так что пока ехиднам не время каяться!
Братков блестел белыми вставными зубами. Наслаждался видом немощного Лабазова, из которого, казалось, истекает жизнь.
– Вон! – прошептал Лабазов, хватая себя за кадык. Набрал в грудь воздух и шумным, свистящим шепотом повторил: – Вон! – Жадно хлебнул воздух, проталкивая сквозь горло мешающий кляп, и дико, выпучивая глаза, краснея от хлынувшего гнева, закричал: – Вон отсюда!
Братков сжался, превратился в упругий мяч и вынесся из комнаты. Вслед ему полетело, ударилось о дверь яйцо с бриллиантами. Из расколотого яйца выпала золотая балерина. Шевелилась на полу, дергала ногами, тянула руки, похожая на раздавленную жужелицу.
Лемехов таился в укрытии, не понимая, зачем Лабазов делал его свидетелем этих безобразных пререканий. Открывал подноготную своих отношений с ближним кругом.
Уже собирался вернуться в библиотеку, но вновь возник генерал Дробинник и доложил:
– Юрий Ильич, в приемной ждет Орех Владлен Леонидович. Прикажете подождать?
– Зови. – Лабазов ногой заталкивал под диван шевелящуюся балерину.
Орех появился в туго застегнутом черном пиджаке, в темном галстуке, с аккуратной папочкой в руках. Он был лыс, с тонкими белесыми волосами, зачесанными от уха до уха, не скрывавшими розовую кожу черепа. В его движениях были осторожность и зыбкость, позволявшая мгновенно откликаться на волю руководителя. Так чуткая морская водоросль реагирует на проплывающую рыбу.
Орех был заместителем главы Администрации, отвечал за внутреннюю политику, за общественные проекты и избирательные кампании. Сейчас ему поручили создать новое общественное движение, в поддержку президента. Популярность Лабазова заметно таяла, а правящая партия все больше теряла у народа доверие.
– Ну как, Владлен Леонидович, идет созидание нового храма? Какая архитектура? Какой строительный материал? – Лабазов не без труда сбросил личину гнева и казался приветливым и веселым. – Ведь вы знаменитый каменщик, не так ли?
– Уж вы скажете, Юрий Ильич! Разве я масон какой-нибудь! – живо откликнулся на шутку Орех.
– Я имел в виду, что вы каменщик, который не разбрасывает камни, а собирает. И что вы там насобирали? – Лабазов усадил Ореха за овальный стол из карельской березы, сам присел рядом. – Что вы там надумали?
Орех раскрыл заветную папочку, извлек несколько листков.
– Вот, Юрий Ильич, план мероприятия. – Орех робел, предъявляя на суд начальника свое творение. – Во-первых, мы решили назвать наше общественное движение «Народным ополчением». Ополчение в защиту президента. Как Минин и Пожарский. Идем освобождать Москву, да и всю Россию, от либеральных захватчиков. Как вы, Юрий Ильич, утверждаете «Народное ополчение»?
– А что, хорошее название, – одобрительно кивнул Лабазов.
