– Нет, – Андрей удивился: При чём тут фотографии?
– Старые фотографии, письма, какие-то записочки на салфетках, засушенный цветок в томике стихов – это история, – Чикуэ Золонговна почему-то вздохнула. – История твоих предков. И твоя – тоже. Иногда стоит внимательно посмотреть на лица на желтом, истрёпанном снимке – и они заговорят, да-да, заговорят, только нужно уметь их слышать.
– Сейчас старые вещи не хранят, начинается ремонт – стараются избавиться от ненужного хлама, – заметил Андрей. – В мусорных кучах чего только не увидишь: выбрасывают книги, кипы почётных грамот, фотоальбомы, всякие бумаги. Да я и сам недавно генеральную уборку дома делал: выкинул свои школьные дневники, тетрадки с сочинениями, учебники тоже, зачем захламлять полки будут, если они уже не нужны?
– Э! Полистал бы такую тетрадку, посмотрел бы на исправленные учителем ошибки – вспомнил бы, как учился, с кем за партой сидел: всё, как в кино, прокрутилось бы в памяти, – сказала Чикуэ Золонговна. – Но память любого человека не ограничивается только его жизнью. В ней хранится всё, что знали прежде живущие. Но как открыть эту потайную комнату, мало кто знает.
– Понимаю, на что вы намекаете, – догадался Андрей. – По-научному это называется подсознание. Ученые даже проводят опыты с ним, и выясняются удивительные вещи: например, я читал о том, что одна женщина под гипнозом заговорила сначала на древнеегипетском языке, потом – на французском, и представляла себя то прислужницей фараона, то блистательной светской львицей, то нищенкой где-то в российской тьмутаракани…
– Не знаю, что там выдумали ваши учёные, да и что они могут сочинить нового? – усмехнулась Чикуэ Золонговна. – Они даже не знают то, что наша самая неграмотная старуха знает: каждый человек связан незримой нитью с небом, – она благоговейно подняла глаза. – И если ухватить эту нить, то тебе откроется будущее…
– Мистика какая-то! – невольно изумился Андрей. – Похоже на миф о Парках, которые прядут судьбу человека. Когда нить обрывается, человек умирает. Неужели нанайцы тоже придумали нечто подобное?
Чикуэ Золонговну вопрос Андрея обидел. Она даже поджала губы, поскучнела лицом и отвернулась от него. Для неё не было секретом, что многие русские считают нанайцев отсталым, тёмным народом, который так и ютился бы в своих тесных юртах, ловил рыбу да промышлял зверя, не подозревая о высокой цивилизации, если бы не пришли на берега Амура первопроходцы. Приобщили малоразвитых к культуре, приневолили креститься и бить поклоны своему богу, научили пить водку, показали, как садить картошку, а потом, после октябрьского переворота 1917—го года, можно сказать, заставили прыгнуть из феодального строя сразу в передовой социалистический. А то так бы и сидели у своих костров, молились бы своим идолам да хитрых шаманов слушались…
– Нанайцы – тоже люди, – наконец произнесла Чикуэ Золонговна. – Того, что есть у других народов, мы тоже не лишены. Ты можешь смеяться над тёмной старухой, но я думаю так: люди всей Земли сотворены одним высшим существом, только каждый народ называет его по-разному.
– Нет-нет, что вы! – вскинулся Андрей. – Никакая вы не тёмная! Мне с вами так интересно общаться…
– Не пустословь! – старуха пренебрежительно поморщилась и продолжала, будто и не слышала его реплики. – Разбрелись люди по планете, но общее у них осталось. Все женщины, будь то королева или самая последняя беднячка, рожают детей одинаково, и у каждого младенца есть пуповина. Она связывает новорожденного человека и высшее существо. Пуповину-то можно перерезать, но незримая нить остаётся. Кому-то плетут судьбу Парки, кому-то – другие божества. Раньше любой шаман, войдя в фанзу больного, первым делом просил показать ему пояс. По нему он видел, в каком состоянии находятся нити, связывающие человека с небом. На твоём поясе, кстати, эти нити тоже сохранились. Может, они уже совсем оборвались, а может, и нет: шаман был сильный, и о нём многие помнят – до тех пор, пока помнят, он связан с этой жизнью.
Андрей не знал, куда деваться от стыда. Невольно обидел старуху. Не хотел ведь ничего плохого сказать. Он снова и снова что-то мямлил в своё оправдание, смущенно теребил рукав рубашки, но бабка не желала извинять его, по крайней мере, её лицо оставалось непроницаемым, будто застыло.
– Когда того шамана хоронили, к пальцу его руки привязали длинную чёрную нитку, – продолжала рассказывать Чикуэ Золонговна. – За свободный конец взялись родственники покойного, стали тянуть нитку, как положено, в сторону востока: живые остаются тут, а мёртвый должен уйти на запад. Нитка долго не рвалась, все удивлялись и перешёптывались: держится, мол, старик за эту жизнь, не желает уходить. Но всё-таки в конце концов нить оборвали, и в ту же минуту, говорят, сам собой подпрыгнул пояс шамана, висевший в фанзе на гвозде, – будто кто-то пошевелил его или сильно дунул. Глупые старухи, а других у нас не бывает, – рассказчица скосила глаза на Андрея и пождала губы, – конечно, решили: в поясе спряталась аоми, не хотела она уходить со своим хозяином в буни. Другие глупые старухи, напротив, болтали, будто нить дороги – именно она связывала шамана с другими мирами – не прервалась и, значит, какая-то часть его души осталась в поясе.
Андрей снова, запинаясь и краснея, повторил, что не хотел обидеть Чикуэ Золонговну, а глупых старух в принципе не бывает: они прожили большую жизнь и накопили мудрость – почаще бы, мол, молодым к ним прислушиваться, глядишь: меньше ошибок делали бы.
– Хе-хе! – вздохнула Чикуэ Золонговна, сердито поглядела на Андрея смеющимися глазами и вдруг, как девчонка, прыснула. – Не смеши меня! Не все старые люди мудрые. От возраста это не зависит. И сколько бы глупые старики не учили молодых, жить чужим умом те не станут: каждый должен пройти свой путь сам. Подсказки, конечно, всегда пригодятся, но что толку без конца талдычить: делай то, не делай это? Молодой, если умный, сам вспомнит какую-нибудь сказку: а как в ней мэргены из подобных переделок целыми и невредимыми выходили? Или обычный разговор о жизни с отцом ему вспомнится, или примета, или обычай… Тебе разве нравилось, когда взрослые без конца учили тебя жить? То-то!
Андрей вспомнил бабку свою, Марию Степановну. Старуха Чикуэ чем-то походила на неё – не обличьем, конечно, а внутренним смыслом. Баба Маша тоже подмечала всё, что творилось вокруг, чувствовала сущность других людей, и если человек чем-то ей не нравился, то, хоть золотом осыпь, знакомства с ним не водила: только «здравствуйте – до свидания», не больше. Мораль и нотации внуку предпочитала не читать, потому как, по её мнению, это совершенно зряшное дело: ребёнок всё равно попытается сделать по-своему. Но предупредить его о всякого рода опасностях Мария Степановна считала непосредственной миссией каждой настоящей бабушки.
Правда, при этом она иногда поступала странно. Андрей вспомнил, как бабка сто и один раз сказала: «Не подходи к огню. Он кусается!» В тот день она варила малиновое варенье на летней печке, представлявшей собой несколько кирпичей, уложенных параллельно друг другу, сверху – плита с кастрюлькой. Маленький Андрей, как зачарованный глядел на огонь, и ему очень хотелось взять головёшку, пышущую жаром – сама сизая, с черными краями, она красиво переливалась бордовыми огоньками. Никаких зубов ни у горящих поленьев, ни у огня он не видел, и потому, когда бабка отвернулась, он схватил выпавшую из печки головешку. И она действительно жадно куснула ему ладонь. «Ах, непослушный какой! – всполошилась бабка. – Наказывала ведь: держись от огня подальше!» Каким-то чудом в её руках оказалась разрезанная пополам картофелина. Мария Степановна приложила её к ладошке Андрея, и боль вскоре прошла, да и ожог, в общем-то, был так себе, пустяковый. Уже потом, через несколько лет, бабка со смехом напомнила об этом случае: оказывается, она сама незаметно выкатила головёшку из нутра печки, дала ей остыть, а потом сделала вид, что не следит за пострелёнком. Вот так-то!
От воспоминаний его оторвал возглас Марго:
– Чикуэ Золонговна!
Мадам, оказывается, никак не могла взять в толк, почему старуха и Андрей молча сидят друг напротив – вроде, и не беседуют, а вид у обоих сосредоточенный. Между тем, часики-то тикали: уже вечер скоро, а дело не сделано, хотя, вроде, почэктэрили – покормили духа пещеры. Обряд, конечно, языческий, кому расскажи, чем они тут занимались, в ответ пальцем у виска покрутят: совсем, мол, крыша поехала с этими твоими, Марго, эзотерическими увлечениями. Но она всё-таки верила: Чикуэ Золонговна поможет им найти то, что они с Сергеем Васильевичем исали. Вход наверняка где-то тут.
Андрею же показалось, что он молча говорил со старухой всего-ничего, каких-то, может, пять минут. Неужели время странным образом растянулось? Но Чикуэ Золонговна не дала ему подумать над этим вопросом.
