Глава 7
Странные истории творились с Ладой Дан. Так было с самого детства: грезы, лунатизм, видения. Причем, это было замечено всеми членами семейства Дан, припадки усиливались в связи с близостью Ольги. Как будто душа Лады несчастной крошечной птичкой билась и просилась на волю, почувствовав приближение голодного хищника.
Ласточка под хрустальным колоколом, куда посадил ее ученый немец в кунсткамере, демонстрируя устройство воздушного насоса перед Петром I и Екатериной, билась крыльями, задыхаясь и не имея возможности ни разнести хрустальную камеру пыток, ни как-то остановить своего мучителя.
«Полно, не отнимай жизни утвари невинной; она не разбойник», – усовестил немца царь.
«Я думаю, детки по ней в гнезде плачут!» – донесся грудной голос царицы.
Кошачье, широкое лицо царя с топорщащимися усиками и круглыми, навыкате, глазами плотоядно смотрело на умирающую птичку.
«Странно, чего это меня сюда занесло? – удивилась про себя Лада, все еще задыхаясь в своем хрустальном колпаке, – в издательстве же велели покопаться в материалах о Сильвестре Медведеве, а эта сцена, судя по всему, могла иметь место лет через тридцать после его смерти». Но сил остановить видение не было.
Ласточка взмахнула крылами, – и купол пропал, а она сама оказалась за деревянными прутьями круглой клетки, в комнате, в которой жила маленькая немка– фрейлина.
«Сегодня хоронили одну голландскую купчиху, страдающую водянкой», – писала в своем дневнике девушка. Ее тонкий, изящный силуэт в платье, сшитом специально по случаю карнавала, казался каким-то трогательным цветком. Прямая спина выдавала девушку из приличной семьи, воспитанную в Европе и по какой-то злой прихоти судьбы заброшенной в дикую Гиперборею с ее варварами.
«Царь собственноручно сделал ей операцию, выпустил воду. Она, говорят, умерла не столько от болезни, сколько от операции. Царь был на похоронах и на поминках. Пил и веселился», – она вздохнула, взглянула на приготовленные к сегодняшней ассамблее маски и продолжила писать. Птичка в клетке затихла, всматриваясь в аккуратные завитки немки. «Считает себя великим хирургом. Всегда носит с собой готовальню с ланцетами. Все, у кого какой-нибудь нарыв или опухоль, скрывают их, чтоб царь не начал их резать».
Девушка поежилась от страха и омерзения.
«…Какое-то болезненное анатомическое любопытство. Не может видеть трупа без вскрытия. Ближних, родных своих после смерти анатомирует».
– Да уж, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Неудивительно, что этот человек отдал повеление обезглавить Сильвестра Медведева. Хотя впоследствии и воплотил все его мечты. Странно все это. Надо к нему получше приглядеться, – прочирикала птичка Лада.
Меж тем, девушка закончила писать и закрыла книжечку, погладив ее уже слегка потертую кожаную обложку. «Подарок ученого Лейбница, как-то он теперь?» – донеслась до Лады мысль фрейлины.
Лада взмахнула крыльями, но только ударилась о деревянные прутья, сон не проходил, пробуждения не последовало.
«Ну что ж, раз уж не получается проснуться, может, удастся еще хоть что-нибудь выяснить?» – безрадостно подумала она и засвистела, запела, как бы оправдывая перед немкой свою птичью породу. Все-таки сон сном, а явный, не прикрытый шпионаж вряд ли кто потерпит.
– Кто же такой Петр I? – по-птичьи спросила она и услышала ответ:
«Иногда кажется, что в нем слились противоречия двух родных ему стихий – воды и огня – в одно существо, странное, чуждое – не знаю, доброе или злое, божеское или бесовское, но не человеческое».
Взмахнув в испуге крыльями сильнее обычного, Лада проснулась у себя в комнате.
С того дня, как умерла Леночка, прошла неделя; сходя с ума от бессилия, Ольга дала задание всем сотрудникам искать любые предсказания о гибели Питера. Любая информация оплачивалась, а именно это и было нужно Ладе. Поэтому она сидела дома, обложенная со всех сторон книжками, с новеньким сотовым телефончиком на коленях – Ольга могла позвонить в любое время дня и ночи и потребовать результатов.
На самом деле, чтение ей нравилось, о смутном времени и Петровских реформах она знала едва ли не столько же, сколько и Сергей Сергеевич, так что денежки худо-бедно капали.
Не представляя доподлинно, что именно может пригодиться Ольге, Лада шарила в Интернете и перерывала библиотеки в поисках хоть какой-нибудь информации. Интересной темой считались питерские привидения, которых, несмотря на сравнительно небольшой возраст города, здесь было предостаточно.
Когда Лада предложила эту тему Ольге, глаза сестры сверкнули, и она сразу же дала задание выяснить, где и когда очевидцы встречались с призраками, и были ли случаи, что потусторонние жители выходили на контакт.
«Как говорит источник, в ворота Академии искусств несколько раз стучался покойный скульптор Козловский[7]. Обычно это бывало в ненастные, холодные ночи. Козловский стучался, громко выкрикивая: «Откройте, сукины дети, это я – скульптор Козловский со Смоленского кладбища, весь в могиле измок и обледенел, отворите!». Проверить действительно ли Козловский был захоронен в указанном месте должен был Сергей Сергеевич. Так что Лада перешла к следующему возмутителю ночного спокойствия.
По мнению многих мистиков, невинно убиенный император Павел I в Михайловском замке до сих пор бродит неупокоенный. Экстрасенс Линда, в частности, считала, что Его величество до сих пор ищет заговорщиков, задушивших его, чтобы расправиться с ними в их новых инкарнациях.
Скорее всего, именно поэтому призрак императора Павла так пугает петербуржцев. Кто ж доподлинно знает, кем он был в прошлой жизни. И не связана ли она, прошлая жизнь, с покойным императором. Хотя никто до сих пор не уличал Его величество в причинении зла людям.
Чаще всего призрак императора видела охрана и работники музея. Бывали случаи, когда привидение являлось невидимым, днем и ночью люди натыкались на что-то плотное и холодное. Что-то такое, чего они не могли видеть, но осязали.
Лада поморщилась.
«Если они прикасались к призраку, но не видели его, это вполне может быть и не Павел. Не Павел, – тогда кто? За Михайловским замком числилась еще какая-то неопознанная дама, полюбившая устраивать в замке вечера и балы. О даме было известно только то, что она предпочитала золотую обувь».
«Бред какой-то», – Лада перекрестилась. В старых подшивках питерских газет она обнаружила сообщения о том, что в 70-х годах XX века из Москвы в Инженерный или Михайловский, это уже как кому нравится, замок была прислана специальная комиссия, которая работала по ночам, пытаясь разобраться в таинственном феномене. Но призраки из замка так и не исчезли.
«Известно, что до сих пор сотрудники Инженерного замка предпочитают не оставаться в здании после захода солнца».
Лада перечитала отчеты уфологов и экстрасенсов, регулярно проверяющих замок на предмет наличия в нем чужеродных сущностей и вредоносной энергии, но никто из них не хвастался установленным с призраками контактом. На вопрос газеты «Аномалия» отчего призрак императора так пугает обывателей, Линда ответила, что Павел нередко является с флажолетом, – старинным музыкальным инструментом, напоминающим флейту, – так что Линда считает, что покойный император в потустороннем мире играет роль некоего крысолова, отчего встречи с ним кажутся людям с нечистой совестью небезопасными.
За окном, постукивая по стеклу и жестяному карнизу, шел дождь. Лада протянула руку и достала пушистый, недавно приобретенный клетчатый плед и завернулась в него. Было тепло и приятно: книги, дождь за окном, тишина. Ладе подумалось, что хорошо было бы сейчас гладить большую пушистую кошку, обязательно многоцветную и мягкую. Хорошо бы еще вместо не работающей летом батареи горел настоящий камин. Не сильно, в комнате должен был оставаться привкус дождя, и плед, так приятно и заботливо кутающий тело. И еще хорошо бы вот здесь, рядом, видеть настоящую мужскую спину. Которую можно обнять, к которой так приятно прижаться лицом и мечтать, мечтать…
Она посмотрела в окно: изгибы ветвей казались кружевными, капли на стекле сияли, как драгоценные бусины. И где-то там, сквозь дождь, ветви и силуэты мокрых домов, прослеживался обрис Китежа. Или нет, это она хватила, сквозь полуприкрытые веки Лада вдруг увидела Питер, точнее, сначала в рисунке дождя прорисовался человеческий силуэт, и затем Лада разглядела глаза. Почему именно глаза? Говорят: «Глаза – зеркало души», возможно, поэтому Лада всегда, сначала, видела именно глаза, а затем уже узнавала душу. Эти глаза были серыми, со стальным оттенком блестящего после дождя асфальта.
Глаза, переполненные мудростью всех питерских библиотек, в чуть печальной улыбке отражались кони с Александринки. На вид, по человеческим меркам, ему было за сорок, но она не поддалась на умозрительность.
