В ход пошли тени, крем – Олеся чувствовала, как пальцы нежно гладят ее кожу, и млела от удовольствия – никогда в жизни никто так не заботился о ней.
В конце концов, Маша отошла и сдвинув брови, оглянула свое творение.
– Нормально. Сейчас еще маникюр сделаем.
На столе появились хорошо знакомые Олесе предметы, однако осмотрев пальцы с недлинными, но аккуратными ногтями, Маша удивленно подняла голову.
– Похоже, с твоими руками совсем недавно работали. Не помнишь, кто и где?
– Нет, – а мысленно Олеся рассмеялась: …Как же, не помнить-то! Да мне их красят каждый день – мы ж все друг у друга модели. Толстая Вероника вчера их делала, только лак я стерла, а то отчим бы орать начал, типа, даже у матери на это нет денег!.. А я что, виновата, если вы все пропиваете?..– Странно, – Маша достала коробку с лаками – их оказалось почти столько же, сколько Анна Васильевна приносила на всю группу, только фирмы там были попроще – Анна считала, что пока нечего переводить добро.
– Можно я попробую? – Олеся нашла свой любимый цвет.
– Ну, давай, – Маша уселась напротив, с интересом наблюдая за ее движениями, – а нормально у тебя получается. Ты на своей Альфе Центавра не в салоне красоты работала?
– Я не помню…
Олесе стоило огромных усилий сохранить печаль в голосе, потому что внутри у нее все трепетало от восторга, ведь между реальностью и глупой фантазией возник мостик, и с его помощью две жизни могли соединиться в третью, прекрасную и свободную, о которой она думала с самого вчерашнего вечера.
– А этим можно зарабатывать? – спросила она.
– Конечно! Только в салонах требуют «корочку», а так, частным порядком… да та же Анька, к примеру!.. Она ж толком ничего не умеет – мент, что с нее взять?.. А выглядеть тоже хочет; к ней приходит девочка, типа тебя… – Маша закурила, встав у открытой форточки, и вдруг резко повернулась, – слушай, а если ты будешь нормально зарабатывать, так можешь и на постоянно снять мою хату; червонец в месяц за центр города – это не дорого. Девчонка ты, вроде, ничего.
– Правда?!.. – Олеся восторженно взглянула на свою благодетельницу – теперь ведь не требовалось скрывать радость, так как она стала понятна и обоснованна; а, вообще, ей хотелось снова броситься Маше на шею и даже расплакаться от счастья, но, к сожалению, ногти еще не высохли, – Маш, – она нежно подула на блестящую, гладкую поверхность, – у меня, кроме тебя, никого нет, понимаешь? А ты самая лучшая!
– Хватит тебе, – Маша махнула рукой, но чувствовалось, что ей приятно, – скажи лучше, как ты собираешься жить без документов? Тем более, выглядишь ты, уж поверь, не на восемнадцать лет – после двадцати двух будешь одна идти, тебя первый же мент загребет.
Проблема, действительно, выглядела серьезной, но Олеся-то знала, что паспорт лежит у нее в кармане. …Его можно потом как-нибудь, типа, найти… да, на улице валялся!.. Хотя глупо, конечно… Тем не менее, она молчала, не представляя ощущения человека, реально оставшегося без документов, и Маша взяла инициативу в свои руки
– Дай, Аньке позвоню. Это в макияже она – ноль, а так, девка умная. Можно? – она взяла Олесин телефон, лежавший на подоконнике.
Разговаривали они долго, причем, Маша, в основном, слушала, поэтому Олеся не понимала, что означают ее «да» и «нет», и чтоб справиться со страхом перед всезнающей, вездесущей милицией, вновь принялась за маникюр – это отвлекало и успокаивало.
– Короче, – Маша положила телефон, – она со своими ментами пробила заявления о пропаже людей не только по нашей области, но и по соседним – никто тебя не ищет. То есть, либо ты приехала издалека, либо реально инопланетянка.
– А мне по фигу, – у Олеси отлегло с души, и она улыбнулась, – у меня есть ты…
– Как, по фигу? – возмутилась Маша, – может, твои родители с ума сходят!
– Может, и сходят, – Олеся вздохнула, – только я-то чем могу помочь? – а сама подумала: …Они давно сошли, только от другого – от водки…
– Да это да… – взяв новую сигарету, Маша встряхнула катастрофически пустевшую пачку, – купить надо… ну, слушай дальше – просто так новый паспорт тебе никто не выдаст, а сначала отправят в психушку…
– Зачем?!.. – Олеся даже выронила кисточку, и на столе остался ярко алый мазок, – ой, прости!.. – она принялась стирать его салфеткой, и видя, как судорожно она это делает, Маша, положив сигарету, подошла и накрыла ее руки своими; чуть сжала – Олесе стало так хорошо, так спокойно!.. – зачем? – повторила она уже без надрыва.
– Чего ты боишься, глупая? – Маша улыбнулась, и Олеся подумала, что из нее получится классная мать …а еще лучшая – старшая сестра… – тебя там обследуют всякими приборами, воздействуют гипнозом – короче, чтоб убедиться, что ты действительно ничего не помнишь; потом попробуют восстановить память, а уж если ничего не добьются, то, на основании заключения экспертизы, тебе выдадут новый паспорт – можешь тогда стать, хоть Пенелопой Крус, хоть Анжелиной Джоли; можешь записать место рождения – Альфа Центавра, – Маша весело подмигнула, – займет процедура примерно полугода…
– Я что, полгода буду торчать в психушке?.. Не нужны мне никакие экспертизы! – Олеся испуганно замотала головой, – я хочу, как сейчас!.. Машенька, милая… – на ее глаза навернулись слезы; она стиснула Машины руки, размазав ноготь на мизинце, но, в данном случае, это было уже не важно, – а вдруг у меня была какая-то ужасная жизнь? Вдруг мне потому и память отшибло, что я хотела забыть о ней? Мне хорошо с тобой, понимаешь?..
– Успокойся, – Маша аккуратно освободилась из цепких Олесиных пальцев, – есть еще вариант – менты Аньке подсказали; но он стоит денег.
– Так у меня ж есть!
– Короче, кто-то должен тебя опознать. Проще всего сделать бумагу из детдома – они за бабки что хочешь, напишут; типа, воспитывалась ты у них и фамилия твоя, к примеру, Пупкина; в восемнадцать лет ты уехала… понимаешь, да?
Этот вариант устраивал Олесю гораздо больше первого, поэтому она спросила:
– А здесь детские дома есть?
– Сейчас узнаем. Ты заканчивай, а я пока в Интернете гляну.
– А у тебя компьютер, прям, дома? – вопрос был глупым, но вырвался сам собой, и Маша не стала отвечать на глупый вопрос, а только засмеялась.
– Закончишь, приходи; по чатам пошаримся – все равно делать нечего, – она вышла, не сказав, куда надо приходить, но Олеся и не думала об этом – словно из кусочков, начала складываться ее новая жизнь, и она была счастлива.
…Какая ж у меня будет фамилия? Нет, Зуева – слишком нагло; Машка может разозлиться… но и не Тихомирова как сейчас! Ненавижу!.. Надо что-то яркое, красивое… о, Красавина, например! А что – Олеся Красавина, мастер маникюра высшей категории; звучит, блин! Какая я все-таки молодец, что решила вернуть документы, иначе б ничего этого не было. Всегда надо поступать честно! Потом я Машке и сумку подарю на какой-нибудь праздник, и телефон… хотя телефон можно и этот отдать – мне-то кому звонить?.. – но вожделенную игрушку стало жалко, и Олеся нашла оправдание, – ей такой не покатит – я куплю ей дорогой, а этим пусть пока пользуется…
Ногти высохли, и выйдя в коридор, Олеся увидела, что одна из прежде закрытых дверей, открыта; вошла и… влюбилась с первого взгляда. Теперь, наверное, она не сможет быть до конца счастлива, пока у нее не будет такой же комнаты – с широкой кроватью и огромным плюшевым львом на подушке; резным зеркалом на смешных кривых ножках; стереосистемой, мигавшей разноцветными огоньками; огромной вазой в углу, из которой торчали благородно коричневые стебли камыша – она не могла даже охватить все сразу!.. А компьютер скромно прятался под столом, выставив на всеобщее обозрение лишь плоский монитор, перед которым сидела Маша.
– Детских домов у нас в области, оказывается, море; я и не думала. Блин, это ж страшно – столько детей без мамы, без папы… – Маша обернулась; взгляд ее затуманился, словно она собиралась заплакать, – это ж им и прижаться не к кому, если что… не представляю…
– А я представляю.
Маша вдруг встала и крепко обняла Олесю.
– Мы завтра же поедем, – прошептала она, – а если сильно круто заломят, я отцу позвоню – на это он мухой бабки пришлет, он такой… бабник, конечно, но он настоящий!
Такого счастья Олеся уже не могла выдержать – лицо ее скривилось, в уголках глаз выступили капельки; она шмыгнула носом.
– Ты что? – Маша улыбнулась, – прекрати, слышишь – я что, зря тебя красила?
– Не зря… – Олесе удалось подавить слезы; она уткнулась в Машину грудь, ощущая ее дыхание, слыша биение сердца – описать это состояние, ни словами, ни мыслями было невозможно, – я люблю тебя… – это все, что она сумела извлечь из тайников своей души.
– Ладно, – Маша вздохнула, отстраняясь и делая шаг обратно к столу, потому что апофеоз не бывает долгим, – ты компьютером-то умеешь пользоваться?
