Борис научился терпению. Было это сложно, но выполнимо. Будучи знатоком, он реально смотрел на вещи: век синхронистки еще короче, чем балерины. Так что не за горами тот день, когда жена осядет дома и в квартире наконец зазвучат детские голоса.
Отсутствие детей самого Бориса пока не слишком огорчало, но его родители не молодели и не уставали намекать на то, что хотят понянчить внуков. Манюню эти разговоры раздражали, и Борис, дабы не усугублять ее раздражения, болезненную тему в разговорах с ней не затрагивал. К чему сейчас обсуждать невозможное?
Всему свое время.
Но время все не наступало. За чемпионатом следовал чемпионат, за соревнованиями – соревнования, за городом – город. Теперь вот Манюня ныряла в Бухаресте, и Борис был уверен в том, что вместе с очередным трофеем она привезет ему сообщение не о долгожданном отпуске, а об очередных сборах, на которые надо ехать уже через неделю. Он даже представлял будущий разговор:
– Борюнь, я знаю, мы говорили об отпуске, но тренер пока не готов отпустить.
– Куда на этот раз?
– Поедем в Италию. Там предлагают отличные условия.
– Какой город?
– Не знаю пока.
– А база? Комфортная? Ты ни в чем не будешь нуждаться?
– Да какая разница! Главное, программу натренировать к мировому чемпионату.
– Новая программа?
– Ага. Очень сложная. Там несколько «винтов», два «фламинго» с согнутой ногой, плюс музыка очень быстрая.
– Какая?
– Микс латины.
– Ничего себе!
– В том-то и дело! Чемпионат будет проходить в Барселоне…
– …и поэтому решили подобрать аккомпанемент на испанском.
Тут Манюня счастливо засмеется, чмокнет мужа в тщательно выбритую щеку и скажет:
– Борюнька, милый, как же здорово ты все понимаешь!
И он, воодушевленный похвалой, размякнет, забудет обиду и тоже решит поделиться:
– Знаешь, я придумал новый десерт.
– Молодец, – тон у Манюни сделается скучающим.
– И знаешь, как назвал?
– Ну?
– «Фламинго»! – скажет гордо Борис, рассчитывая на похвалу.
Жена, конечно, похвалит. Снова чмокнет в щеку, прощебечет: «Молодец», а потом непременно добавит: «Ну, ладно, давай спать». Или пойдет в душ, или включит телевизор, или уставится в книгу, или захочет ласки…
Вариантов много, но среди них точно отсутствует тот, в котором она станет донимать Бориса вопросами: «А что за десерт? Торт или пудинг? Или что-то свежее? А из чего сделано? Он розовый, да? А почему тогда «Фламинго»? А долго готовить? Морозить или запекать?»
Борис уже почти смирился с мыслью, что его профессиональная жизнь ни капли не волнует молоденькую жену. Возможно, он не придавал бы этому такого значения, если бы эта жизнь занимала только его голову, но кулинария прочно оккупировала его сердце и душу задолго до того, как туда проникла Манюня. Именно поэтому в последнее время грусть от разлуки с женой была не так остра. Даже прибавлялось чувство некоторого облегчения: какое-то время Борис мог быть свободен от безнадежного ожидания. И все-таки он никак не мог заставить себя не пытаться «разбудить» Манюню.
Вот и сегодня, услышав ее голос в телефонной трубке и посочувствовав жалобам о том, что «Бухарест, говорят, очень красивый город, но, ты же понимаешь, нам не дают ни минуты, чтобы его посмотреть. Обещают, если возьмем «золото», разрешат на денек задержаться. Ты же не будешь возражать?» Борис только коротко буркнул: «Нет». Не стал уточнять, по какому поводу он мог возражать: завоеванию «золота» или внеплановому осмотру румынской столицы. Манюня минут пятнадцать стрекотала в трубку, рассказывая о спортивном комплексе, тренировках, питании, соперницах и о каких-то женских разговорах с кем-то, с кем Борис даже не был знаком. Он слушал вполуха, одновременно колдуя над омлетом с помидорами и читая резюме поваров (надо было подобрать новенького для работы с рыбными блюдами).
– Борюнь! – Обиженный голос жены заставил его оторваться от строчки «большой опыт в приготовлении морепродуктов». Взгляд все же скользнул дальше, по разделу «место работы», выхватив оттуда знакомые названия достойных заведений «Морской островок» и «Сеть рыбака».
– Надо бы пообщаться, – вслух произнес Борис.
– Так мы это и делаем. – Манюня растерянно замолчала.
– Ой, прости… – Он чуть не сказал: «Это я не тебе». – Конечно, мы этим и занимаемся. Так что ты говорила?
Он выложил яичницу на тарелку и поднес ко рту горячий кусочек.
– Я спросила, как у тебя дела?
Кусок плюхнулся обратно в тарелку, обдав халат Бориса жирными брызгами. Борис закашлялся, в голове веселой змейкой заплясала мысль: «Неужели дождался?» Ответил осторожно:
– Нормально, – и добавил: – Но сегодня, знаешь ли, довольно тяжелый день.
– Почему? – «Да, это действительно прогресс».
– Будут две комиссии – санитарная и пожарная, но с ними, конечно, справимся, это не впервой. Но самое главное, что приедет…
– Очередной важный гость, и у тебя поджилки трясутся, потому что ты не знаешь, понравятся ли ему твои блюда, и интерьер, и вообще. И бла, бла, бла… Все это я уже слышала. Всегда одно и то же. Гости такие бывают через день, и все, как один, приходят в полный восторг от твоей кухни. Все это мне уже знакомо и…
«И совершенно неинтересно…»
– …и ты совершенно зря волнуешься, милый. Все будет хорошо. Ну, пока. Мне пора. Удачи тебе.
– Пока.
Борис положил трубку и выкинул яичницу в помойку. Завтракать расхотелось.
Конечно, Манюня не сказала прямо о том, что ей нет дела до переживаний мужа. Она даже изобразила попытку его успокоить и пожелала удачи. Но это не могло исправить ситуацию. Она не сделала главного: она не дослушала. А если бы дослушала, то узнала бы, что нет никакого важного гостя, а есть третья комиссия из экспертов, по решению которых ресторан Бориса может получить Мишленовскую звезду.
На самом деле об этом визите не должно быть известно заранее, но болтунов везде хватает, и, по счастливой случайности, Борису стало известно о предстоящем событии. Он неделю потратил на проверку каждого блюда в меню и на разговоры с персоналом о том, что каждого посетителя они должны кормить так, будто кормят королеву английскую. Он понимал, что и повара, и он сам (а он собирался сегодня собственноручно заняться десертами) готовы на двести процентов. И все же он практически не спал, страшно нервничал и очень нуждался в искреннем, а не проходном внимании и поддержке. Впрочем, он их получил уже через пять минут – от Генки. Как обычно без приветствия, Родненький закричал в трубку:
– Борька, не дрейфь, все будет офигенно! Ты их всех сразишь и получишь сразу три звездочки.
– Генка, так не бывает, чтобы сразу.
– Нет? Ладно, тогда одну, а потом уже и две другие. Ты же ас, а асы всегда со звездочками на погонах.
– Спасибо. Знать бы еще, как они выглядят, эти эксперты.
– Ну, друг, это ты уж губу раскатал сверх всякой меры! Скажи «спасибо» судьбе, что тебе весточку о визите принесла.
– Спасибо. Эта судьба постоянно мне что-то приносит.
– Я ей передам, – хохотнул Родненький в трубку и отсоединился.
Борис достал из шкафа самый лучший костюм, привередливо подобрал рубашку. Непривычно долго возился с галстуком, размышляя над тем, как же все-таки здорово иметь друзей.
Под «судьбой» они с Генкой подразумевали его жену Иришку, которая уже не в первый раз приносила Борису «подарки» со своей работы. Ира была единственной в их компании, так и не получившей высшего образования. Причем сознательно. Для профессии, которую она выбрала еще в далеком детстве, к ужасу папы-врача и мамы-учителя, этого не требовалось. Ирина стала парикмахером, причем со временем превратилась в отличного профессионала, которого старались переманить салоны, ибо за ней всегда перемещался столп благодарных клиентов. Ни приличный Генкин заработок, ни рождение детей не заставили ее отказаться от любимого дела. Конечно, она не брала работу на дом, но в салон выходила два через два непременно. Иришку любили не только потому, что она была великолепным мастером, но и за то, что в ней сразу же угадывался очень приятный человек. Она умела делать то, что хотел от нее клиент. Могла весело болтать, могла внимательно слушать, могла молчать без всякого напряжения, если человек в кресле витал в собственных мыслях. Но это случалось редко. Обычно ее живость и непосредственность располагали к общению, и люди делились с ней самой разной информацией. Так получилось, что несколько лет назад у нее в кресле оказалась Манюня, и Ирочка решила, что «это точно Борькин вариант». Впрочем, в то время ни у кого не возникло сомнений в том, что она ошиблась. Только сердце Бориса признало Иришкину правоту. А к дальнейшему Ирочка уже отношения не имела, это уже совсем другая история…
А неделю назад Ирочка позвонила и возбужденным голосом прокричала о том, что у нее «есть для Борьки потрясающая новость». Такая новость, что он просто с ума сойдет! И вообще, он должен быть теперь ей не просто благодарен всю жизнь, как в случае со своей женитьбой, а непременно выразить эту благодарность в каком-то «ну очень хорошем эквиваленте».
