Много лет страны торговали. Асперония доставляла соседям дары моря и песок для стекольной промышленности, а ввозила зеркала, шерсть и продукты питания. Потом, как всегда, началась очередная война, и дружбе, торговле и благоденствию наступил конец.
Через несколько месяцев война завершилась, был заключен мирный договор, в соответствии с которым страны прекратили всякие сношения. Въезд в тоннель был завален деревянными ящиками, досками, старыми садовыми лестницами и прочим хламом, подъездные пути поглотил всесильный бурьян, и спустя несколько лет тоннель уже невозможно было найти среди непроходимого кустарника и густой и высокой травы.
– Надо бы остановиться! – кричал обезумевший от страха машинист. – Хотя бы разобрать завал…
– И так прорвемся! Как твое имя, о, бесстрашный трамвайный кондуктор?
– Я не кондуктор! Я машинист! – обиделся старик.
– Имя?.. – загремел король.
– Зачем вам мое имя, ваше величество?
– Если я выживу, я награжу тебя орденом Почетного легиона. Посмертно…
– Господи, почему же посмертно?!
– Имя?.. – еще громче вскричал король.
– Ну, Отто Рекнагель… Отпустили бы вы меня лучше, ваше величество… И не надо мне никаких наград!
– Да ты, как я посмотрю, бессребреник, старик! Это такая редкость в наш испорченный век! Я велю твоим именем – тоже, естественно, посмертно – назвать гору, в которой ты своим скоростным паровым катком повторно пробьешь тоннель!
– Нас всех ждет смерть, ваше величество!
– Прекрасно! Это как раз то, что мне нужно! И какая смерть! Смерть в движении… Что может быть лучше?
– Мне через неделю на пенсию, – захныкал Рекнагель.
– Твои волнения напрасны. Пенсию перечислят вдове. Уверен, она будет счастлива.
– Я тоже в этом уверен, – с грустью согласился старик. – А почему вы не хотите расчистить въезд в тоннель?
Самсон отрицательно покрутил головой.
Аннет горячо поддержала возлюбленного:
– Это заняло бы слишком много времени, старик! А у нас его нет! Машинист с ненавистью посмотрел на Аннет.
– Нынче ни у кого нет времени… Молодежь пошла…
– Вот тут ты прав, старик, молодежь сейчас ник черту, да и со временем нынче беда, ты это должен знать лучше других… – пробормотал Самсон.
– Это еще почему, ваше величество?
Самсон не ответил. Он пристально вглядывался в приближающиеся горы.
Рекнагель повторил атаку на короля.
– У меня внуки малые, ваше величество!
– Поздравляю! Ребятишки будут гордиться дедушкой-героем!
– Это безумие! Пытаться пройти тоннель, заваленный…
– Не останавливаться! Приказываю повысить давление! – бушевал король. Он открыл топку, из которой вылетел сноп искр, и собственноручно отправил в ее адскую пасть несколько лопат угля.
Паровоз содрогнулся, наддал и на огромной скорости стал приближаться к горам.
Когда локомотив, грохоча, воя и визжа, расшвыривая обломки гнилых досок, влетел в тоннель, был полдень. Солнце ухнуло назад, за спины отчаянных путешественников, и им показалось, что они вторглись в Преисподнюю.
На короля и его попутчиков обрушился грохот невиданной силы. Паровоз пронзал подземное пространство, ввинчиваясь в гору, как гигантское сверло.
Всё это продолжалось какие-то минуты.
Невероятный грохот, визг ржавого железа, горячий, едкий дым и снопы искр – все это произвело на наших героев, а среди них были и герой поневоле, чрезвычайно сильное впечатление. И когда они вырвались из тоннеля и оказались снова под лучами солнца, то всем им показалось, что вырвались они не из тоннеля, а из кромешного ада.
Аннет толком испугаться не успела. Она еще находилась в той счастливой поре ранней молодости, когда ты уверен, что жизнь сидит в тебе так же прочно, как пробка в бутылке шампанского. И нужно серьезное усилие, чтобы эту пробку вышибить.
Ее сердце билось сильно и радостно. Ей осточертело валяться на кровати в королевской опочивальне. Ее жизнелюбивая натура жаждала деятельности. Ей хотелось жизни, пусть рискованной, но настоящей!
Иное дело старик Рекнагель, ему тоже хотелось жить, но совсем не так, как это виделось этой сумасбродной скуластой девчонке, похожей на ведьму, у которой украли помело.
Старому Рекнагелю было так страшно, как не было даже тогда, когда его паровоз, во время последней войны с Ваганией, попал под бомбежку вражеской авиации. Заметим, и это очень существенно, что тогда у него были резервные кальсоны.
Поясним. Рекнагель, хотя и сидел уже несколько дней на строгой белковой диете, наложил полные штаны. Откуда что берется? – думал он с ужасом. Его желудок так хорошо очистился, что даже скрипел изнутри. С одной стороны, это было полезно для здоровья, потому что избавляло от необходимости часами торчать в сортире и из последних стариковских сил тужиться, а с другой – было чрезвычайно огорчительно, ибо у него не было запасных брюк.
…Тем временем беглый король Самсон, совершивший свой очередной маловразумительный поступок, из окна кабины мчавшегося на всех парах локомотива с тоской озирал окрестности. Оправдались его худшие опасения. Перед ним простиралась унылая пустыня, собственно, даже не пустыня, а бескрайний пустырь, почти лишенный растительности. Казалось, здесь не водились даже суслики.
До боли в глазах Самсон всматривался вдаль. А поезд все мчался и мчался. В неведомое…
Впрочем, почему – в неведомое?
Ничего нового он не увидит, понял король. Надежда на Мебиуса не оправдала себя.
Безразличие и равнодушие полностью овладели Самсоном. Прежде он искусственно, зачастую с помощью водки, инициируя в себе некую видимость мыслительной и духовной деятельности, на время избавлялся от сплина.
Он посмотрел на Аннет. Да, девушка хороша. Смелая, отчаянная и неглупая. Кто спорит? Но он не любил ее… А почему, собственно, не любит? Где-то он слышал, что жалеть – значит любить.
Он посмотрел на Аннет более пристально. Жалеет ли он ее? И вдруг в его сердце вошла сладкая теплая боль. На глаза навернулись слезы. Как тогда, в юности, когда он плакал об утраченном времени.
Как тогда, когда хоронил собаку, старую суку Рогнеду, несчастную животину, которую во всем королевстве любил и жалел один только Самсон. Он еще раз посмотрел на Аннет. Что останется для него в этом мире, если не будет этой сумасбродной девчонки с диковатыми глазами?
– Стоп машина! – заревел король на старика. – Гони назад, старый черт!
Рекнагель рухнул на колени.
– Ваше величество! Эта рухлядь не выдержит второго такого испытания на прочность…
– Вот и хорошо! Погибнем в чреве земли-матушки… Достойная смерть! И потом, как же ты можешь бояться, если не боится твой король?!
– Вам хорошо говорить: вы бесстрашный. А я упорный трус с детства…
Тем не менее, паровоз Рекнагель остановил и двинул его назад. Через мгновение все повторилось, только в обратном направлении. Опять был страшный тоннель. Опять визг железа о железо, искры и горячий, густой и едкий дым.
Рекнагель дрожал так, что чуть не вывалился из паровозной будки.
Глаза несчастный старик открыл лишь тогда, когда страшный тоннель, отгрохотав, остался позади.
Через полчаса паровоз подошел к перрону Центрального вокзала. Из окна пристанционного буфета высунулась сияющая физиономия Нисельсона.
– Я передумал, – объяснил король, когда он, поддерживаемый графом, спускался по скользкой от тавота и машинного масла лесенке из паровозной будки на перрон, – да, передумал. Ты знаешь, почему я вернулся? Мне в пути, я это чувствовал, все время чего-то или кого-то не хватало. Я долго не мог понять, кого. И, наконец, понял! Тебя, мой милый граф! Ты именно тот, кто в недалеком будущем составит мне компанию. О, мы с тобой еще не одну пару постол износим… Какое блаженство ты будешь испытывать, когда вечером, после многокилометрового пешего пути по пыльным дорогам чужедальних стран, заночуешь в открытом поле или на скотном дворе рядом с телятами и овцами…
И, с удовольствием рассматривая перепуганное лицо Нисельсона, добавил:
– Я шучу. Вези меня, дружок, во дворец. Хватит с меня этих экспериментов с поисками правды в пространстве… С себя надо начинать, с себя! Мораль, надеюсь, понятна?
И хотя граф ровным счетом ничего не понял, он усиленно закивал головой.
– Позаботься о машинисте. Для начала снабди этого мужественного засранца чистыми штанами. Потом я решу, что с ним делать дальше. Думаю, его надо как следует вознаградить. Может, подарить ему его же паровоз? Это будет по-царски… А вот и наша очередная претендентка на место королевской… – Самсон глазами показал на перепачканную сажей Аннет, которая поставила маленькую изящную ножку на перекладину лестницы, – на место королевской, – мурлыча, повторил он после короткой паузы, – королевской жены.
Самсон подал руку девушке. Она в этот момент удивительно напоминала мальчишку-сорванца, только что обчистившего карманы зазевавшегося прохожего.
