– Эй, парень, эй! – Узкое лицо в обрамлении лохматого каре больше не сердилось. В щеку ткнулся холодный собачий нос. – Тебе что, плохо? Да ладно, не буду уж звонить с первого-то раза… – Мамина двоюродная повернулась в птичий профиль и крикнула неожиданным для хрупкого тела басом: – Сонь, водички нам принеси!
Из дверного проема напротив, видимо, привлеченная шумом, высунулась круглая очкастая голова.
– Лиан! – взвизгнул Сашка и, распихав Нину Аркадьевну и собаку, повалил меня на пол.
Чай мы пили в гостиной с настоящим камином. И плевать на то, что топить его было нельзя – трубу замуровали. Зато на мраморной полке стояли старинные часы с голой богиней, а золоченая решетка намекала на уют тлеющих оранжевым жаром углей. Часы тикали, я глотал обжигающий чай, стараясь не хлюпать губами. Говорила в основном решительная женщина в черном свитере:
– Понимаешь, Лиан, эта свинья в образе человеческом угрожала твоей маме… Да, Сонечка, не делай страшные глаза, – кузина Нина ткнула в воздух зажженной сигаретой. – Свинья и есть, недостойная называться мужчиной. Ведь он что ей сказал? – Узкое лицо повернулось ко мне, бледные губы крепко обхватили «мальборину». – «Уйдешь – найду и убью. И тебя, и щенка твоего. И никуда ты от меня не скроешься». Да-да, Сонечка, не прячь глаза, это не стыдно! Единственный, кому должно быть стыдно, это твоему бывшему подонку… А что твоей маме еще оставалось делать? – тетя Нина снова говорила со мной, стараясь пускать дым в сторону. – Ты пропал без следа, кстати, по моему личному мнению, страшно безответственный поступок, даже принимая во внимание обстоятельства! – Она с силой вдавила окурок в пепельницу и тут же полезла в пачку за новой сигаретой. – Дома – безобразные сцены, попреки, дикие обвинения, психологический террор. На работе – контрольные звонки с нецензурностями и угрозами. – Двоюродная глубоко затянулась, Ифи заворчал из своей корзины у окна – видно, не одобрял курение.
– Александр нахватал троек в школе, – кузина Нина ткнула сигаретой назад, в сторону плотно закрытой двери – Сашку не допустили к официальной части чаепития по причине малолетства. – У ребенка начались постоянные боли в животе, он почти перестал кушать… А в тот вечер эта свинья, – похожая на Гавроша женщина с вызовом взглянула на мать, акцентируя последнее слово, – распустила руки. Мальчик не смог доесть ужин, а так называемый отчим… – Сигарета сломалась между маленькими твердыми пальцами и полетела в пепельницу. – Нет уж, Сонечка, ты это сама расскажешь. А то мне убить кого-нибудь хочется. Нервы ни к черту…
Бледные губы скривились, и Нина Аркадьевна на мгновение стала удивительно похожа на маму. Но тут же собралась, заправила хвосты черных волос за уши, сложила пальцы в замок на столе – и сходство пропало.
– Так вот, мать твоя, Лиан, умная женщина. Спрятала в коридоре сумочку – документы там, денег немного. Мой адрес она еще раньше разыскала – на всякий случай. Схватила все, Сашку в охапку – и вон из дому. Геннадий за ними далеко не погнался, соседей побоялся, наверное… – Тетя Нина покачала головой, будто и сама не верила в проявление у Гены нормальных человеческих чувств. – Как они добирались до меня – отдельная история. Появились тут в первом часу ночи. Мы с Соней уже лет двадцать не общались. Последний раз я звонила ей года три назад, наговорила глупостей… Почему – долго и нудно объяснять. Это как «Сага о Форсайтах» – все запутано и уходит корнями в прошлое, – кузина послала матери косой взгляд, и та легонько кивнула, утверждая молчание. – Итак, двадцать лет – и вот Сонечка стоит у меня в прихожей. Лица на ней нет, одежды почти тоже, с нею чудный мальчик, напуганный, как Поттер после атаки дементоров…
Тут я посмотрел на «Гавроша» новыми глазами – взрослая тетя, которая читает «ГП», это гораздо серьезнее взрослой тети, ловящей гопников с помощью собаки-убийцы. Нина Аркадьевна между тем продолжала:
– Конечно, я тут же предложила остаться у меня. Живу одна в двухкомнатной квартире, детей нет… – Двоюродная снова потянулась к красной пачке, но на полпути отдернула руку и стала подливать себе чай. – Хотела в милицию позвонить, но мать твоя ни в какую.
Карие глаза бросили испытующий взгляд на сестру, но та ушла в себя, за так ненавистную мне непробиваемую стену, к которой невозможно подобрать ключа – ведь не было самой двери.
– Так что Саша с мамой уже вторую неделю как тут обитают. – Хозяйка задумчиво взвесила в руке чайник и вылила остатки заварки мне в чашку. – Все, конечно, в строжайшей тайне. Сонечка на улицу почти не выходит, все-таки Московский район с Кировским совсем рядом. От звонков телефонных ее до сих пор озноб бьет, валерьянкой отпаиваю. А тут еще какая-то шантрапа взялась по квартирам звонить. Откроешь – никого. Снова звонок – никого. А то еще спичкой кнопку прижмут… Сегодня вот у мамы твоей чуть приступ сердечный не случился. Так что ты прости, если я тебя напугала.
– Ничего, я понимаю, – заверил я. – Значит, вы поэтому адвокату совра… то есть, сказали, что маму не видели?
– Так это действительно был адвокат? – красивые брови «Гавроша» выразительно прыгнули под челку. – Вот видишь, Сонь, что наделал твой маниакально-депрессивный психоз! Кстати, – брови вернулись на место, и карие глаза прищурились на меня через плавающий по комнате дым, – а с какой это радости мне звонил господин… боже, как его…
– Винер, – подсказал я. – Я подал на маму в розыск.
– Пф-ф-ф! – фонтан горячего чая прыснул из губ кузины прямо на кружевную скатерть. – Ты что?! Сонь, ты слышала эту прелесть? Ребенок подал на маму в розыск!
– Я не ребенок, – спокойно ответил я. – Мне скоро шестнадцать. Я не знал, что произошло, чувствовал только – что-то плохое. Мам, – обратился я прямо к женщине, замотавшейся в шаль, как гусеница в куколку, – прости за то, что меня не было рядом. Теперь я вернулся, и… Все скоро кончится.
– Это как – кончится? – тихо, почти без выражения спросила она, глядя как будто на меня, но на самом деле – сквозь меня.
– Очень просто, – мое спокойствие сгорало, его пожирало пламя, которого не могло быть в замурованном камине. – Подонка засадят. Статья 117-я УК, истязание. От трех до семи, мам.
– Значит, молодой человек не только в розыск заявил, – в полной тишине заключила женщина-Гаврош, глядя на мое лицо так, будто только что заметила синяки.
В голосе ее впервые прозвучало уважение. Часы на камине механически вздохнули и начали мелодично отбивать семь. Плечи матери вздрогнули, шаль сползла, как ненужная серая оболочка. По стене без дверей побежала щель, глубже и шире, пока первое рыдание с шумом не вырвалось наружу, как застоявшийся в годами не отпиравшемся помещении воздух…
До компа я добрался только через несколько дней. Слишком занят был переездом к Нине – именно так двоюродная попросила меня называть ее, без всяких теть, улаживанием дел со школой, полицией и адвокатом. К тому же все это время на мне, как пиявка, висел брат – даже неосвоенные просторы Гаврошевой библиотеки не могли Сашку отвлечь. Дело же, для которого мне понадобился Интернет, требовало одиночества.
Вот почему в чат я залез уже глубокой ночью с Нининого компьютера, к которому мне разрешено было приближаться только в мягких тапочках, с вымытыми руками и без содержащих жидкости предметов в радиусе пяти метров. Залогинившись, я быстро натянул на здоровую руку Машурину перчатку и пробил:
Демиург: Регент, ты там? Выходи!
Пока ждал ответа, прислушался к тишине в квартире. Сидел я с ноутом на кухне, в гостиной сопел Сашка, «Гаврош» только что скрылась в спальне в сопровождении верного Ифи. Мать была на снотворном и исчезла в том же направлении уже часов в девять.
Я снова глянул на экран и крутанулся на табуретке. Под иконкой с изображением самолета из «Утиных историй» бежали синие строчки:
Регент: Привет! Во дела! Первый раз вижу, чтобы писали по скатерти вареньем. Какое свинство! Лол.
Демиург: Здорово, вб. Креативное решение. А у меня все прилично.
На самом деле, что писало и на чем, зависело не от меня, а от того места, где находилась Машура. Просто, видимо, сейчас ни песка, ни «папируса» по близости не оказалось. Я заторопился дальше – левой рукой все получалось медленно, как у паралитика.
Демиург: Мои нашлись. Живут у кузины. Я с ними.
Регент: Вау!!! А как же Вовка? Ты же в последний раз от него писал.
Демиург: Переживет. Он по тебе больше скучает, чем по мне:)
Регент: С мамой все хорошо?
Демиург: Теперь – да.
Демиург: Наверное…
Я не посвящал Машуру во все завитки сюжета, у нее и своих проблем хватало. Сказал только, что мать бросила Гену и переехала неизвестно куда. Я решил сменить тему.
Демиург: Скоро в новую школу.
Регент: Все-таки выперли? Лол.
Демиург: Сам ушел. Ездить далеко, а тут рядом пятьсот седьмая.
Регент: Хорошая?
Демиург: Нормальная. Гаврош… я кузину так зову… хотела в лицей пристроить, это вроде элитной школы. Но там испугались, даже несмотря на ее педагогический авторитет. Зато в обычную меня взяли. И хорошо, вместе с Сашкой буду. В лицей ведь только с седьмого класса…
