– Артём, ты одно пойми, – проникновенно начал дядя. – Их ведь не только взять, но ещё и удержать надо. А тут сразу начинается истерика в мужском исполнении. Та же Зубарева через несколько часов уже гуляла на свободе. Повезло нам, что ни с подельником друг друга перестреляли. Это наивной девушке простительно думать, что полиция ничего не знает. – Генерал хитро покосился на меня. – Сразу же делается запрос насчёт наших – брать или нет брать. Чтобы скандала потом не было. А французам или другим полицейским отвечают: «Не трогать – мы за ними следим!» А своякам и их коллегам сразу стук: «Спасайся скорей – Мосгаз у дверей!» Никто не жаждет заменять видимость сущностью, как говаривал один известный пиндос. Те же французы будут в курсе. Потом в своих газетёнках растрезвонят, что в России матёрых мафиози сразу выпустили на все четыре стороны. Ты привык к другим отношениям, а теперь у нас только так…
– Да, Михалыч, пугаешь ты меня Родиной! Помнишь, как говорили в советские времена?
Артём пил то водку, то красное вино. Видимо, никак не мог забыть, с кем говорит и кого сдаёт. Я чувствовала, что этому смелому мужчине по-настоящему жутко.
– Я вот никогда не пугался, а теперь заробел. И не потому, что меня могут почикать – такая работа. А оттого, что всё это будет зря. Я боюсь своей Родины, а не этих ублюдков. Впервые страх пришёл, когда Аргент вертел на члене ментовских генералов. Тогда он победил твоего Озириса…
– Хрен бы без этих генералов он Андрея победил!
Оказывается, дядя тоже набрался. Он схватился за новую бутылку вина, налил больше половина бокала. Кажется, Старик давал ему специальные таблетки – чтобы не пьянеть. Но генерал Грачёв, очевидно, забыл в очередной раз их принять.
Мы все закурили. На сей раз мне не было противно. На столе лежала салфетка, которой вытирали горлышки бутылок. Рядом валял специальный штопор – чтобы их открывать. Эту бутылку Талибан откупорил ровно час назад, и вино успело подышать. Мне впервые за месяц с лишним захотелось как следует надраться.
– Михалыч, знаешь, я ведь не просто патриотом был, а фанатиком. – Талибан говорил тихо, совершенно трезвым голосом.
Он наблюдал за дядей, который жадно пил вино, ворочая кадыком на смуглой шее. На его щеках, а особенно над верхней губой уже лежала тень свежей щетины. Я жалела, что наше лёгкое, весёлое барбекю в пленительной Элладе давно уже превратилось в тяжёлую, горькую, тёмную русскую пьянку.
– Я ведь в Афгане был водителем наливника. Мы и ещё погранцы на заставах самыми героями там считались. В любой момент заживо могли сгореть. Или, что ещё хуже, к душманам, к живодёрам этим угодить в лапы. Впрочем, их тоже понять можно. За нами тогда стояла огромная страна. Всё равно, с Брежневым, Андроповым или Черненко во главе. Старики они были? Ну и что? По крайней мере, вот так честь не роняли. Открыто признавали, что в Афган вошли, а не прикидывались «ополченцами». Ни разу не был фанатом правительства, но это так.
– Ну, царандой там тоже был, – напомнил дядя.
– Был, как же! Он больше по нашим стрелял, чем по духам. А что наводил на колонны, так все об этом знали. Мы, шурави, для них были врагами. Тут у меня вопросов нет. Всех понять могу! Только не тех, кто сейчас крышует такую мразь, как свояки и прочие. Ни один супостат так страну в дёгте и перьях не изваляет, как эти «патриоты»! Что хочешь обо мне думай, а я вот жду американский паспорт. Не знаю, дадут ли. Всё-таки сидел, был «смотрящим». Но в любом случае назад не вернусь. И не баксах здесь дело, не в поместьях и в квартире на Манхэттене! Я, можно сказать, в детстве рваные носки нитками от чайных пакетиков зашивал. Тьфу, тогда и пакетиков ещё не было! Выдёргивал из старого коврика с лебедями, что у бабки на стене висел. Поверишь ли, только в армии тушняк попробовал, шары оценил. Узнал, что такое посыпуха. И как любил свою страну! Думал – выучусь, человеком стану. Отца-то не было у меня. Он на производстве погиб. Мать с бабкой нас четверых тянули. Ну, а потом как с цепи сорвался – после ранения…
– Тебе сколько лет? – неожиданно спросил генерал.
– Да вот, вчера стукнуло пятьдесят восемь. Я ведь на сверхсрочную остался, и «за речкой» был уже сержантом. Потом старшего получил.
– Марьяна, да мы, оказывается, на день рождения попали! А у меня – завтра. Представляешь?
– Михалыч, ты разве не смотрел моё дело? – удивился Талибан. – Правда, не знал?
– Нет, не смотрел. Я ехал к тебе не как к преступнику, а как к другу. Прости, что подарок не привезли.
– А зачем? – искренне удивился Артём. – У меня всё есть. А вот посидеть с вами, отвести душу – это и есть лучший подарок. Тебе я дарю свои откровения. Они дороже любого лимузина стоят. Ты уж мне поверь – я все ступени вытер. Сейчас вхожу в клуб здешних миллионеров. Вложился в апартаменты на Северном Кипре. С турками мне, как мусульманину, легко договориться. Меня ведь на самом деле не Артём зовут, а Айрат. Это я для удобства обращения перекрестился. Под водку «Белуга» Артёму проще с мужиками куликать. И скажу тебе, что главное в человеке – душа. Если она болит, то никакими «ярдами» не излечишь. Всё вспоминаю своих погибших друзей. «За речкой» все нации отметились. В страшном сне не приснилась бы война России с Грузией или с Украиной. Раньше жалел, что боча не вернулись. А теперь думаю – повезло им. Грех такое говорить, а завидую. Чистыми их души остались.
– Золотые твои слова! – страстным голосом подхватил генерал. – Вот и я тоже… Я про брата своего, про других погибших, с кем вместе работал, так же думаю. Кого только не было в нашем отделе! И где теперь все? Один Петренко остался, и тот на пенсии. Баста, Артём, хватит хандрить! У нас с тобой ещё много работы. Ты не знаешь, Металлург с ЧОПами имел дела?
– Может, и имел. Давно известно, что ЧОПы – узаконенные банды. Много у нас диковин, каждый чудак – Бетховен! – Талибан оскалил свои умопомрачительные зубы. Щёлкнул ими, как волк. – А меня они не забывают, Михалыч. Я недавно был у горы Афон. Встретил там одного монаха, Дорофея. И его кралю…
– У монаха краля?! – Дядя чуть не уронил бокал.
– А то! Она бутики в Москве держит. Шмотки возит из-за границы. Шубы закупает чаще всего именно в Греции. А иначе кому они тут нужны? И монах вместе с ней бегает по бутикам, живёт в одном отеле. И по ночам они, конечно, не псалмы поют. Куда только настоятель смотрит? Зато с виду – благодать. Так вот, Дорофей – чётко человек Улана. Кралю, вроде, используют втёмную. Они ведь церкви строят, монастыри. Деньги и на эти цели идут. На Урале отливают колокола, церковную утварь делают. Образа пишут в мастерской. Но всё-таки старина больше ценится. Этот Дорофей везде трётся, вынюхивает. Они его сюда на разведку послали. Он в душу влезет, выспросит всё – и шасть в сторону! Склизкий весь такой. Волосы сальные, сзади в хвост собраны. Раньше он был учёным, потом – бизнесменом. Теперь вот в монахи подался. К любой местности применится. Вера многое скроет. К примеру, в женских обителях лесбух много. По крайней мере, здесь. Глядите, как бы вас не срисовали! Тогда, ночью, около вашей лодки двое уже крутились – с аппаратурой. Этих мы, конечно, оприходовали. А другие?
Талибан говорил очень спокойно. Дядя так же безмятежно его слушал. А я вспоминала, как шлёпнулось в воду что-то тяжёлое. И как незадолго до этого противно свистели пули в бархатной южной ночи.
– Металлург с такими людьми связан, что им проще вас шпалами положить, – так же тепло, доверительно продолжал Талибан. – Уж прости, Михалыч, но из песни слов не выкинешь.
– Глянь-ка, это свояки?
Дядя протянул Артёму планшет с фотками, сделанными в Барселоне. Там, в аквариуме, над головами людей плавали акулы. Я знала, что этот снимок скачали из смартфона, найденного при погибшем Леониде Печенине той адской ночью. Может быть, отчасти потому антиквара поспешили убрать.
Василий Стерхов скупо обронил на допросе, что они с Шамилем Хайдаровым должны были искать какой-то айфон. Скорее всего, перепутал намеренно, чтобы показать, какая это всё ерунда. Но от соучастия в убийстве он железно отказывался. Говорил, что о таких планах приятеля ничего не знал. Клялся, будто Печенина собирались просто связать и запереть в ванной.
– Наверное, понял Шамиль, что мужик его узнал. Ну, и… Люди любят простые решения. – Тут Стерхов испуганно смолк.
– Они были знакомы? – Следователь Сафин вцепился в эту проговорку, как бульдог. – Слушай, Василий, раз сказал «А», говори и «Б».
Но Стерхов больше оплошностей не допускал.
– Трудно перевести допрос из монолога в диалог, Всеволод Михалыч, – честно признался Сафин генералу. – Материала у меня для этого маловато.
– Скоро будет много, – пообещал Сафину дядя перед тем, как мы улетели в Москву, а оттуда – в Афины. – Но ты с него не слезай, понял? Мирком да ладком вызови на откровенность. Человек же он – не машина. Будь с ним, как с приятелем. Пусть он забудет, что ты враг. Стиль разговора важнее предмета разговора. Человек запоминает не то, о чём шла речь. А о том, орали на него, били или были вежливы.
