Вера Михайловна подлила воды в чайник и нажала кнопку:
– Это вы про отказницу из 13-й?
Бобровский изобразил на своем красивом лице интерес:
– Нет, про девочку из 8-й.
Вера улыбнулась, вспомнив про девочку… А Бобровский продолжал, видимо, решив, что она почему-то не в курсе, хотя он же и велел Вере оформить несовершеннолетнюю мамочку:
– Головная боль… Ей семнадцать, Ромео ее – девятнадцать. Хотят пожениться. Мальчишка «скорую» сам вызывал, сам с ней приехал. Короче, нормальные ребята. Но ты же лучше меня знаешь – разрешение на манипуляции нужно от родителей несовершеннолетней…
Вера Михайловна кивнула:
– Да, я уже навела справки. Девочка из области, родители к вечеру приедут. Она боится, просила никого не вызывать. Видно, внуку не обрадуются.
Бобровский сделал глоток чая и вытянул ноги, почти лежа в кресле:
– Господи, да еще не факт, что ребенка мы сохраним: девчонка очень нервничает, тонус высокий, анемия… В общем, что-то мне подсказывает – будут проблемы даже не с ее родителями, а с ней самой.
Вера Михайловна неожиданно хмыкнула, чуть не подавившись чаем:
– А помнишь, к нам в прошлом году привезли девочку-мамку: ей шестнадцать, папке – шестнадцать с половиной. Девочка рожает двойню. Так этот папашка-двоечник, как бы его помягче обозвать, и говорит: «Вот этот, что побольше, точно мой…»
А Бобровский продолжил, имитируя голос папашки-подростка:
– «А второй-то чей?…»
Вера засмеялась, а за ней и Бобровский начал смеяться – наверное, впервые за этот длинный день. Вера бросила на него быстрый взгляд и тут же опустила глаза. «Ну и зачем мужику такая красота, спрашивается? Работать же мешает…» И сразу вспомнился муж Сергей, его ревность – то шутливая, то самая настоящая, нескрываемая. Имела ли она под собой основание? Положа руку на сердце, Вера не знала, что на это ответить – даже самой себе. Владимир Николаевич Бобровский занимал в ее жизни очень значительное место. Она восхищалась им так искренне, уважала его так глубоко, что до влюбленности было – рукой подать. Одно неловкое движение, одно лишнее слово, один взгляд, пристальнее, чем нужно, и… Лишь какой-то безошибочный женский инстинкт подсказывал ей, что надо изо всех сил этого соблазна избегать. И не испытывать судьбу.
Как будто подслушав Верины мысли, Бобровский внимательно посмотрел на Веру Михайловну. Но – опоздал: она их уже прогнала, по крайней мере – с ясного чела. И теперь сидела, допивая ароматный чай, ощущая, как душевные силы возвращаются с каждым горячим глотком.
Владимир Николаевич отставил свою пустую чашку и сел по-другому: положил оба локтя на колени, сцепил руки под подбородком. Вопрос, последовавший далее, был вполне в его стиле: с места – в карьер, без преамбул и прочей беллетристики…
– Верочка, а ты ЭКО не хочешь попробовать? Будет сразу двойня. Или даже трое… пацанят. Муж на донора согласится? – спросил он.
«А здорово, что я в него не влюблена. Просто класс, – похвалила себя мысленно Вера, – а то бы сейчас зарделась как маков цвет, с его этими неожиданными перескоками с темы на тему». А вслух ответила:
– Я не соглашусь.
– А время, Вера, не упустишь? – продолжал допрос Бобровский.
Вера без особой нужды стала поправлять прическу:
– Вы же сами меня обследовали, Владимир Николаевич. И сказали: «Вера, верь!» Вот я и верю.
Бобровский понял, что сейчас Вера не особо расположена обсуждать самый больной свой вопрос.
– Я САМ сказал? – спросил он, сделав подходящее интонации важное лицо. – Ну, если сам Я… Ладно, Верочка, еще обсудим с тобой это дело…
– Не сегодня, хорошо? – тихо попросила Вера.
Она примерно знала, о чем может пойти речь. Одной коллеге врачи из центра репродуктивной медицины нашли донора, просто портретно похожего на ее мужа, причем все данные, включая довольно редкую группу крови и отрицательный резус, полностью совпадали с мужниными. У донора был тот же тип лица, голубые глаза, предрасположенность к гипертонии, он даже лысеть начал так же, со лба… В общем, они согласились. Девочки-близнецы родились потрясающе похожими на отца, не взяв от матери ровным счетом ничего. Муж был потрясен и счастлив. Особенно, когда малышки подросли и стали картавить «р» точь-в-точь, как он сам… Он по этому поводу даже к логопедам обращаться не хотел!
Вера совсем не была уверена, что Сергей проявит похожий энтузиазм по поводу ЭКО. Совсем не уверена. И, кроме того, она действительно доверяла Бобровскому, который, детально изучив ее проблему, не только сказал историческую фразу «Вера, верь!», но и подкрепил ее убедительными медицинскими выкладками.
* * *
А в тринадцатой палате Варя заканчивала телефонный разговор с мужем:
– Ты тепло их одел? Ну-ну, без фанатизма… Давай займемся закаливанием летом, да? Ну, все. Я на тебя надеюсь… И я…
Оля Захарова, украдкой слушавшая негромкий разговор, в котором Варя сказала лишь несколько фраз, спросила с улыбкой:
– Хороший у тебя муж, да, Варя?
Варя скосила глаза на читающую с безучастным видом Берестень и улыбнулась в ответ:
– Муж? Да я, пока не убедилась, что он хороший отец, не выходила за него замуж.
Дверь открылась и вошла мамочка Лазарева, зябко, несмотря на тепло в палате, кутаясь в свой пушистый халат. Она села на свою кровать и тяжело вздохнула:
– Завтра. Кесарево. Боюсь.
Залезла с ногами на кровать, повернулась к Варе:
– Ладно. Завтра будет завтра. Варя, ты же так и не рассказала про своего спортсмена…
Варя кивнула:
– Если хотите – расскажу…
И рассказала бы, если бы Прокофьевна не провозгласила в открытую дверь:
– Кушать подано!
* * *
Рассевшись по своим местам, мамочки с сочувствием заглянули в тарелку Берестень: девятый стол – перловая каша, не сдобренная маслом. Даже для нелюдимой Светланы такое гастрономическое наказание казалось жестоким. Но она, тяжело вздохнув, все же начала осторожно ковырять серую массу ложкой.
Варя улыбнулась Берестень, кивнув на ее тарелку:
– Что, невкусно?
Светлану даже чуть-чуть передернуло:
– Гадость… Ни соли, ни масла…
Варя, храбро хлебнув рассольника, который, будь она дома, был бы не диетическим, зато в тысячу раз вкуснее, ободряюще произнесла:
– Ну, ничего. Стоит потерпеть.
Берестень перестала жевать, подняла на Варю мученический взгляд:
– Хоть ты меня не лечи, Варя…
Это было так неожиданно, что мамочки замерли. А Оля Захарова, чтобы не спугнуть хрупкий мир, попросила:
– Дальше, Варя…
* * *
Кто бы мог подумать, что баскетбол можно смотреть, как лихо закрученный детектив! Исход этой «битвы гигантов» предугадать было просто невозможно: соперники были на равных, в каждой команде были яркие, непредсказуемые, почти артистичные «звезды», готовые на все ради победы. Игроки падали и взлетали, сшибаясь в полете мощными телами, точными движениями посылали мяч в корзину, на какое-то мгновение застывая в многофигурную скульптурную композицию, чтобы секунду спустя вновь превратиться в устремленное вперед и ввысь торнадо из мужских тел. В конце концов, это было просто отрадное для женского взгляда зрелище: такого количества великолепных мускулистых парней, собранных в одном месте, ни Варе, ни Наде раньше видеть не приходилось… Сосредоточенный и хмурый Чернобров бегал вдоль игровой площадки «черной молнии подобный»; близнецы, хоть и обещали посвятить Варе победу, ни разу даже не взглянули на сектор, где она сидела рядом с Надей.
Варя и припомнить не могла, когда она в последний раз испытывала такие яркие эмоции – чередующиеся всплески энтузиазма и отчаяния, нервотрепку последних минут и восторг трудной победы! Когда матч закончился, Надя и Варя побежали к раздевалке. Костя, устало улыбаясь, накинув на плечи большое полотенце, как часовой, стоял у выхода. Девушки с визгом повисли на его сильных руках и дружно поцеловали Костю в обе щеки. Парень мгновенно «расцвел» от губной помады, а выскочивший из раздевалки, уже успевший переодеться Саша только руками развел:
– И вот так всегда! С самого начала не везет: я как родился через пять минут после этого фрукта, так с тех пор на эти пять минут кругом отстаю! Верите?
– Нет, – кокетливо заверила Сашу Надя, переставшая бояться «здоровенных ребят», – это ведь ты решающий гол забил.
– Решающий, потому что его надо было забить… на пять минут раньше, – захохотал Костя, на что его брат ответил ощутимым тычком в бок:
– Завидуй молча!
Варя протянула братьям сразу обе руки и сказала:
– Спасибо за игру, мальчики, я давно так не кричала! Особенно – от восторга! А теперь… – Варя вздохнула, – извините, нам пора. Прогулка по городу откладывается. Не хотела вас огорчать перед матчем, но нас сняли с резерва и через полтора часа мы должны быть в аэропорту.
