Я знаю только одно – нужно верить в то, что твой ребенок – лучший, самый талантливый, самый умный. Только так.
– Она у вас умеет сортировать фрукты и овощи? – спросила женщина-дефектолог, раскладывая на столе две нарисованные корзины и гору карточек. – Ну, Сима, что это? А мама знает, что это?
– Огурец?
– Мама, ну, какой же это огурец! Это же цукини! – удивилась дефектолог. – Ладно, думаю, репу от свеклы вы не отличите.
– Вряд ли, – согласилась я.
– А как у вас с животными? Домашних и диких сортируете? Детенышей называете?
Я находилась в полубреду, вспоминая, как восемь лет назад уже сидела за этим же самым столом с такой же горой карточек. Только тогда на дефектолога задумчиво смотрел сын, а не дочь. Каждый день я как полоумная учила с ним этих детенышей: у собаки – щенок, у кошки – котенок, у овцы – ягненок…
Восемь лет назад я так же, как и сейчас, скрежетала зубами, когда мне рассказывали анекдот про мальчика, который долго молчал, а потом вдруг спросил, почему бифштекс непрожаренный. И не было у меня милых и дорогих сердцу фраз и слов, которые умилительно бы коверкал мой трехлетний сын. Я не помню, что он сказал сначала – «мама» или «папа». Зато помню его первую фразу: «Ну и где, б…, эта Светка?» Я опешила, потому что никакой Светки у нас в помине не было. После разговора с бабушкой, у которой внук провел две недели в деревне, выяснилось, что так звали девушку, которая водила сына на речку – бабушка не выдерживала жару. Света все время опаздывала, и бабушка ждала ее прихода именно с этим возгласом. Сыну сейчас почти тринадцать, и он за словом в карман не лезет, как и все подростки.
Теперь у меня подрастает дочь, которая наотрез отказывается говорить. Впрочем, достаточно рано она сказала два слова: «отдай» и «надо», – и решила, что для жизни ей вполне достаточно.
– Ничего, зато она ходит на балет, потом отдадим ее на шахматы или на рисование, – успокаивает меня муж. – Там говорить не нужно.
– Что ты переживаешь? Если она будет молчать, то быстрее замуж выйдет! – шутит бабушка.
Пришел логопед.
– Она может говорить! – чуть не плакала я.
Сима в течение часа изображала полное онемение. Она не произнесла ни звука и к тому же сделала вид, что не может взять в руки даже картинку. При этом она с интересом наблюдала, как логопед берет ее ручку в свою и переносит мелкие предметы с одного края стола на другой. На счетные палочки, мозаику и кубики Сима смотрела, как на настоящее чудо, которое видит впервые в жизни. Я пыталась объяснить логопеду, что дом у нас завален и кубиками, и палочками, и прочими развивающими игрушками, что мы занимаемся каждый божий день, но, кажется, она мне не поверила. Впрочем, я же не смогла отличить огурец от цукини, так чего же мне верить.
Потом мы пошли в общую группу, к другому логопеду.
– Леночка, встань со стула, – обратилась педагог к девочке лет четырех. Леночка встала.
– С чего ты встала? – спросила логопед. Девочка молчала.
– Ну сядь снова и встань. С чего ты встала? – настаивала логопед.
– Как с чего? Вы мне сказали встать, я встала, – обиделась Леночка. Логопед тяжело вздохнула.
В дверь заглянула мама, которая подслушивала, желая объяснить, что так говорит Ленина бабушка: «С чего ты это сделала?», «С чего ты заплакала?», и только поэтому девочка не может объяснить, что она встала со стула, – она ищет не предмет, а причину. Но объясняться было уже поздно.
Потом я отправила дочь к бабушке в надежде, что Сима пополнит свой словарный запас в стрессовой ситуации.
Сима стояла во дворе и горько плакала. Бабушка металась вокруг с причитаниями:
– Кушать хочешь? Попить? Игрушку? Скажи, что хочешь? Конфетку, печенье? Что?
Тяжело вздохнув, Сима подошла ко мне и четко сказала:
– Покакала я. Поехали.
На новом месте она не нашла свой горшок, и к тому же ей попалась не очень сообразительная бабушка. Правда, с тех пор она так и не повторила этих слов, так что эту поездку я не могу оценивать как удачный или неудачный эксперимент.
Мы были у врача, которая сказала, что если мой муж без конца крутит в руках телефон, то это невроз, а если я вырываю у него этот телефон и прошу так не делать, то это психоз. Невроз можно вылечить, а психоз – уже сложнее. Да, а еще муж свистит в доме, а меня это дико раздражает. Просто до истерики. А еще раздражает, когда я с ним разговариваю, а он выходит из комнаты. Точно психоз начинается. Ну а с такими родителями чего ждать от ребенка?
Мы были у еще одного дефектолога, которая посоветовала отдать ребенка в логопедический садик.
– Нет! – закричала я.
– Да. Может, и не стоит, – грустно согласилась дефектолог. – Я сама ходила в логопедический сад и очень хорошо все помню. Правда, там у меня заикание началось, но звуки мне поставили.
Эта женщина мне понравилась больше всех. У нее слегка дергался глаз, и она держала его рукой так, чтобы было незаметно, что она его придерживает.
Потом мы пошли к чудо-психологу. Диагноз она поставила с трех шагов – у нас в семье нездоровая атмосфера, у меня проблемы с мужем, проблемы с матерью, проблемы с сыном-подростком, и я всех ненавижу.
– Вообще-то я всех очень люблю.
– Это вам так кажется, – отрезала психолог.
Самое смешное, что я стала об этом думать и признаваться себе, что да, мужа мне иногда хочется убить, сыну – оторвать голову, и вот вчера поругалась по телефону с мамой. Действительно, нездоровая атмосфера. Только у меня вопрос – а что называется «здоровой» атмосферой? Бывают семьи без проблем?
Моя дочь всегда очень избирательно относилась к людям – какие-то ей нравились, к каким-то она даже не подходила. Так делают многие дети. Говорят, что они, как животные, все чувствуют – искренность, доброту… А еще такая избирательность свидетельствует об аутизме, как один из признаков. Ну и как следствие, о проблемах с речью.
– Просто ты можешь предоставить Симе возможность выбора, – сказала мне приятельница, которой я рассказала об очередной версии.
И она права. Я делаю все, чтобы оградить дочь от людей, которых она боится, от детей, которые ее обижают, от взрослых, которые делают ей замечания. Она еще слишком маленькая, и я не могу заставить ее «решать эти проблемы самостоятельно». И главное, не хочу. Я – мать, и я должна ее защитить. Пусть лучше она живет под стеклянным колпаком моей заботы, чем страдает и плачет. Разве нет? Или это не главная моя задача как матери? Да, моя мама, вспоминая о моем детстве, говорит мне сейчас: «Зато ты стоишь на ногах». Стою. И делаю все, чтобы мои дети как можно позже «узнали жизнь», «научились выживать». Зачем им нужно именно выживать? Почему я должна «готовить их к жизни»? Я не хочу, чтобы они становились взрослыми раньше времени. Чтобы у них, маленьких, невинных, искренних, были взрослые грустные глаза, как у меня в их возрасте. И мне кажется, что развитие речи никак не связано с любовью или нелюбовью, с разводом родителей, наличием других детей в семье, бабушками, дедушками и переездами. Я, единственная дочь при вечно занятой матери, выросла без отца, мы то и дело переезжали с места на место. Вот что-что, а говорить я начала раньше, чем положено.
Недавно я услышала от врача выражение, которое меня ошеломило и… успокоило: «У вашей дочери нет органических поражений. У нее просто перепутались струны души…»
Мне кажется, что ставить диагноз: «Ваш ребенок будет учиться только на тройки, вы не сможете вовремя пойти в школу», – невозможно. Ресурс человеческого мозга, тем более детского, неисчерпаем, не изучен, непрогнозируем. Это мне тоже объяснила врач, которая верит в «душевные струны». Я написала крупными буквами на листе бумаги – «струны души» и пришпилила магнитиком к холодильнику и, каждый раз открывая его, вспоминаю, во что мне нужно верить.
О чем может рассказать детский рисунок и как на это реагировать?
Психологи в один голос твердят: палитра – зеркало души. То, что ребенок не может высказать словами, он выразит на бумаге, родителям нужно очень внимательно следить за творчеством малыша, чтобы разобраться в его чувствах. И конечно, важнее всего цвет, который использует ребенок. Имя психолога Макса Люшера знакомо каждой родительнице, ну, почти каждой. Именно его тесты используют при работе с детьми, определенные им символические значения цветов говорят о характере ребенка, психологическом типе личности и эмоциональном состоянии. Если ребенок использует пять-шесть цветов, это считается нормой развития. Если больше – он чувствительный, эмоциональный, творческая натура со всеми вытекающими последствиями. Если ребенок рисует черным – нужно бить тревогу. Если красным – тоже. Коричневый и серый – опять ничего хорошего. Да и синий с зеленым обещают проблемы.
Да, психологи говорят, что сразу волноваться не следует. Поднимать панику стоит тогда, когда цвет используется постоянно на протяжении более двух недель. От себя хочу добавить, что, если ребенок рисует только синим цветом, стоит проверить, не высох ли красный фломастер. Или если трава вдруг стала серой, то, возможно, зеленый фломастер просто завалился за коробку с игрушками.
