Они садились в его машину – и вперед.
Оказалось, что без машины жить невозможно. Лошадь машину не заменяла. Лошадь – это член семьи, а машина – средство передвижения. Как она раньше жила без машины?
Виктор Петрович купил ей подержанную «хонду». Стал учить водить.
Какое это было удовольствие: нажать на педаль и почувствовать, как машина двинулась, послушная рулю.
Они выезжали в пустынные места, на заброшенные шоссе, чтобы никого не сбить ненароком. Виктор Петрович давал ей мастер-класс. Нефертити оказалась способной.
Он обеспечивал и культурную программу: пригласил Таню в театр.
Она принарядилась и вышла за калитку.
Виктор Петрович стоял возле своей темно-синей «вольво» – сухой, седой, врожденно элегантный. Нефертити была приятно поражена и впервые подумала о том, что раньше не приходило ей в голову, а именно: это ее мужчина. Вот он. Вот ее компенсация за испорченную жизнь.
Всю дорогу в театр она на него поглядывала, сидела притихшая. Потом спросила:
– От меня пахнет лошадью?
– Пахнет, – сказал Виктор Петрович.
– Вам противно?
– Нет, я люблю.
– Надо будет купить французские духи.
– Ни за что. Я не переношу химию.
– А навоз лучше?
– Лучше. Когда-нибудь будут выпускать духи с запахом навоза.
Весь спектакль Тане хотелось положить голову ему на плечо. Но она сдерживала себя.
Когда подъехали к дому, Таня обернула к нему лицо и сказала:
– Останься.
И он остался.
Утром его разбудило солнце.
Он никогда или почти никогда не ночевал вне дома. Он не мог заснуть в незнакомом месте. Но сейчас ему показалось, что он наконец-то после долгих скитаний вернулся в родной дом. Как Одиссей. Здесь его точка на земле.
Соседи с удивлением наблюдали, как изменились Таня и Виктор Петрович. Их лица светились, глаза горели, губы разъезжались в улыбке.
Виктор Петрович учил Таню водить машину, сквозь лобовое стекло было видно, как им радостно вместе. Они хорошо смотрелись. Не папашка с дочкой, не дядя с племянницей – просто два счастливых человека.
Все о чем-то догадывались, слегка завидовали. Чужое счастье при отсутствии своего всегда вызывает легкую зависть.
Нефертити задумывалась о своем будущем. Сорок восемь лет… Бабий век короткий. Она тоже подходит к своему пределу. В молодости еще как-то можно обойтись без мужа: энергия, дети, романы… А стариться надо вдвоем.
Виктор Петрович родился в первой половине прошлого века, он был в какой-то степени старомоден. Он опасался, что компрометирует Таню, хотя одиночество тоже компрометирует женщину. Получается, никому не нужна.
Виктор Петрович решил жениться на Тане, но прежде – посоветоваться с дочерью. Получить ее благословение. Все-таки ситуация была неоднозначная: он был женат и не женат. Тупик. И продолжать эту жизнь – значило продолжать тупик. А из тупика – на тот свет.
Виктор Петрович подождал, пока дети приедут на выходные.
Таня и Максим явились через две недели. Ничего с собой не привезли, как обычно. Привыкли, что в доме всегда их кормят. Еда не особенно вкусная, но полезная. Вкусно – значит, вредно.
Обедали на веранде. Виктор Петрович поставил на стол винегрет, и селедочку, и запеченную курицу.
Зять оторвал от курицы обе ноги. Логично взять ногу и крыло. Но нет. Он ободрал все самое вкусное. Остов курицы лежал, сиротливо оттопырив крылья.
Виктор Петрович подумал: «Ну как можно жить с таким жлобом?» Однако промолчал. Впереди предстоял серьезный разговор.
– Я хочу с вами посоветоваться, – начал Виктор Петрович.
– Советуйтесь, – разрешил зять.
– Я решил жениться, – сообщил Виктор Петрович.
– Вы ведь женаты, – напомнил зять. – Вы муж Анны Николаевны.
– Я не муж, а медбрат. Наш брак – формальность.
– А на ком ты решил жениться? – удивилась дочь. – Кто такая?
– Соседка.
– А у нее дом есть? – спросил зять.
– Есть. Дом и лошадь.
– Какая лошадь? – не поняла дочь.
– Живая кобыла. Маня.
– Кобыла нас не интересует, – сказал зять. – Главное, чтобы не претендовала на нашу недвижимость. В дом ее не прописывать.
– А маму куда? – спросила Таня. – Сдашь государству?
– Мама останется с нами.
– Интересно… А зачем твоей новой жене старая жена? Ты же не мусульманин…
– Зачем этот штамп? – удивился зять. – Разве ТАК плохо?
– ТАК – плохо, – ответил Виктор Петрович. – Неприлично.
– А то, что ты придумал, это прилично? Больная жена – как дырявая крыша, которую надо менять. А где же сочувствие? Жалость? Любовь? Где все это? – спросила дочь.
– Может быть, она беременная? – предположил зять.
– Кстати, а сколько ей лет? – спросила Таня.
Послышался скрип открываемых ворот.
На участок вошла Маня – серая в яблоках. В седле сидела Нефертити с прямой спиной, длинной шеей.
У зятя отвисла челюсть.
Нефертити оглядела компанию и не стала задерживаться. Быстро удалилась.
– Женись, если хочешь, – вздохнула дочь. – И в самом деле: что у тебя за жизнь?
– Поступайте как хотите. Только никого сюда не прописывать. – Лицо Максима стало задумчивым. – А что она в вас нашла?
– Меня, – ответил Виктор Петрович.
– Интересно, – произнес зять. Он не предполагал, что в его тесте есть еще кто-то, кроме старика. А старик – это сбитый летчик. Когда-то, может, и летал, но кто об этом помнит…
Вопрос был решен. Виктор Петрович получил разрешение родственников. Оставалось сделать предложение руки и сердца.
Лучше всего сделать это утром, в начале дня. Начало дня – начало новой жизни. Впереди длинный день, сумерки не скоро. И всегда вместе: на рассвете, в полдень, в сумерки и ночью.
Анна остается в ауте, ее жизнь, как мяч, вылетает за пределы игрового поля. Жаль, конечно. Но ведь это уже и не Анна. Личность утрачена, индивидуальность стерта. А человек без индивидуальности – просто организм. Сердце качает, почки фильтруют, печень – химзавод, и это всё.
Анна не обидится, поскольку ничего не поймет и не почувствует. А сколько было страстей: любовь, ревность, злоба, месть… И куда все делось? Куда делась жизнь? Она тянулась так долго, а проскочила в один миг.
Утром Виктор Петрович накормил жену и быстро соорудил творожную запеканку. Он навострился хорошо готовить, и запеканки у него получались лучше всего остального. Мало муки, сухой творог, ваниль, изюм, лимонная цедра.
Половину запеканки он отрезал жене, а вторую половину завернул в холщовое полотенце. Для Нефертити.
Выбежал из дома. Не вышел, а именно выбежал. Последнее время заметил: он не ходит, а бегает. Все время торопится.
Виктор Петрович ощутил вдруг, что у него болят скулы. Почему? Потому что он улыбается. Все время улыбается, сам того не замечая. Торопится и улыбается.
Танин дом был последним на его улице, подходил вплотную к лесу. Виктор Петрович вбежал на участок Тани, не доходя десяти метров до ее дома, остановился. Потом упал.
«Скорая» приехала через полчаса. Женщина-врач увидела человека в клетчатой рубашке и светлых джинсах. Рядом – творожная запеканка.
Нефертити казалась абсолютно спокойной. Но это было не спокойствие, а ступор. Она с трудом соображала и не хотела показывать свое смятение посторонним людям. В ней все было смято – в мозгах и в сердце.
– Он упал и умер, – сказала она врачу из скорой помощи.
– Он сначала умер, а потом упал, – поправила врач.
Таня смотрела непонимающе.
– Тромб. Он как пуля. Убивает на ходу. А потом человек падает уже мертвый.
Виктор Петрович лежал лицом в траве.
На дорожке появилась Анна Николаевна. Она увидела лежащего мужа, врача в белом халате, соседку. Ничего не поняла. Но почему-то проговорила:
– Обратим скорбь в силу.
Таня с удивлением посмотрела на Анну Николаевну.
– Когда умер Сталин, китайцы прислали соболезнования: «Обратим скорбь в силу», – разъяснила Анна Николаевна. Должно быть, какие-то участки мозга функционировали. Память искрила, как короткое замыкание.
Машина увезла Виктора Петровича.
Таня поехала вместе с ним. Не могла оставить его одного.
Она сидела рядом и держала его за руку.
Виктор Петрович лежал и легко улыбался. Он ушел, а улыбка осталась.
Кто его убил? И за что?
Таня вернулась домой ближе к вечеру. Анна Николаевна стояла там, где ее оставили, ждала Таню.
– Суп, – сказала она.
Таня пошла в дом, разогрела обед и усадила Анну Николаевну.
Она кормила ее с ложки и вытирала рот чистой салфеткой.
Надо было сообщить родственникам о случившемся. Но куда сообщать? Анна Николаевна телефон дочери не помнила, она не помнила даже, что у нее есть дочь. Значит, придется ждать, когда они появятся сами.
Моя жена похожа на жену Рембрандта Саскию. Представьте себе Саскию с короткой стрижкой, в кожаной юбке и с авоськой в руках – получится моя жена.
