…и больше не проси! – взявшись за ручку внутренней стороне двери, крикнула она в столб ветра, поднявшийся за её сыном. – А вы к кому? – удивлённо спросила она, обернувшись к Адель.
Так вот она какая, женщина на которой Владимир Иванович женат! Это с ней он выходит под руку из дома, посещает друзей и родственников, ездит с ней в отпуск. Это она в любое время дня и ночи может подойти в нему на сколько хочет близко, прикоснуться, поцеловать даже на глазах у всего мира! Она имеет на это официальное право. И никто её не осудит, и даже все знают, что именно она делает, как ласкает, дарит ему ночи любви, потом беременеет. Вон какой рыжий пролетел мимо меня в подъезде. И все смотрят потом на неё с животом, и все знают, почему она с животом, что она в кровати с этим мужчиной делала. Да! Замужним беременным женщинам совсем не стыдно, что все знают, что они были совсем голые, и на них сверху лежал мужчина. Утром они в халате, как ни в чём не бывало, ставят чайник и намазывают бутерброды. Они ходят, выставив огромный живот вперёд, и ещё почему-то постоянно трут его.
Пожалуй, красавицей её не назовёшь, но есть, безусловно, в лице её что-то оригинальное. И фигура, несмотря на возраст, очень даже ничего. Таких называют статная. Крепкая, здоровая женщина. Как раз такая, какая нужна для продолжения рода.
Я? Я, собственно… – Адель так растерялась, что хотела сказать, мол, ошиблась дверью, не туда впёрлась, простите! Но ей вдруг так смертельно, до боли, захотелось ещё раз увидеть тонкие, холёные руки Микеланджело, что она выпалила:
– Владимир Иванович здесь живёт? У меня к нему дело…
– А, так вы с работы! – сразу догадалась жена, оглянув всю Адель в необъятной оранжевой ветровке, точно в такой, как рабочие кладут асфальт. – Вы, я так поняла, из отдела кадров?
«Именно из него, – чуть не брякнула Адель, – из отдела, и кадр тоже я»! «Жена» была права: такие, как Адель, почти всегда, за редчайшим исключением, бывали из «отделов кадров», «месткомов», «бухгалтерии». Такие могли приходить исключительно с работы и «по поручению». Они не вызывали никаких чувств, и посему подозрений, и к ним никто никогда своих мужей не ревновал, от них старались поскорей избавиться и заняться своими делами.
– Проходите, проходите сюда, на кухню. Не снимайте обувь, у нас не убрано, – рыжая жена приоткрыла дверь в удивительно светлое помещение с огромным окном. – Вы, собственно, по какому вопросу? Насчёт трудовой книжки? Так получится его ещё хоть месяц продержать в отпуске без содержания? Пока он там устроится, пока присмотрится. Вдруг, я допускаю такой вариант, конечно, один их миллиона, но вдруг ему придётся вернуться? Понимаете, о чём я говорю? – растолковав Аделькино ошарашенное выражение лица по-своему, «жена» выдвинула из-под кухонного стола две табуретки. – Вот я сейчас с вами разговариваю откровенно. Да вы садитесь, садитесь, не стесняйтесь! Я только что блинов напекла, сейчас мы с вами чай будем пить! Вы какое варенье предпочитаете – ореховое или вишнёвое?
– Яя-я… – Адель попыталась сказать, что она не ест варенье, но энергичная женщина уже тащила её в ванную мыть руки и одновременно доставала из шкафа чистое полотенце.
– Чай замечательный! Володенькины родственники живут в Сухуми, они нам каждый год его присылают. Вы любите крепкий? Сахара сколько положить?
– Не нужно сахара… я с вареньем…
– Вот берите блинчик. Варенье я вам в блюдечко положу, вы будете макать… Так вы же понимаете, зачем нам этот отпуск без содержания?
У Аделаиды голова шла кругом. От растерянности, от натиска рыжей незнакомки, от горячего чая и цветочного горшка настене она зависла. Со звоном опустила чашку на блюдце, стараясь составить из звукового фона внятную человеческую речь.
…мало ли что бывает! Или с работой не получится, или с экзаменами проблема. Всё это ведь не так просто! В другой город переехать – и то проблема, тем более, в другое государство, да ещё капиталистическое! Там всё самому надо делать – и работу искать, и квартиру снимать… Так вы почему не кушаете? Вам не понравилось варенье?
– Что вы… что вы… прекрасное варенье!
– У меня ещё есть белая черешня! Нет! Лучше не буду открывать, вы её с собой возьмёте. Дома покушаете, хорошо?
«Хорошо! Хорошо! Всё замечательно! Только вот когда я смогу открыть рот и вставить хоть слово?!»
…съездит, думали мы, осмотрится. Пока то да сё, месяц отпуска пробежит, и второй без содержания если сделать, то уже будет видно: останется он в Греции, готовить нам документы, стоит туда ехать? Понимаете? Я, конечно, знаю, что зарплату в нашей больнице не платят, просто так работать никто не хочет, все хотят взять отпуск без содержания. Но больницу же без медперсонала тоже оставлять нельзя! Я всё это понимаю, но не все же уезжают так далеко?! Может, что-то получится, чтоб не прерывать стаж и не портить трудовую книжку? Я же говорю – за два месяца всё станет ясно! А мы в долгу не останемся!
Адель молча жевала резиновый блинчик с безвкусным вареньем. Она старалась набивать рот под завязку, чтоб владимиривановичевская жена, не дожидаясь ответов, продолжала и спрашивать и отвечать сама.
– Вот хотите, Володенька и вам приглашение пришлёт?
Адель, внезапно перестав жевать, повернула голову в сторону собеседницы. Их глаза встретились. Аделаидины – тёмно-карие, в обрамлении густых, длинных ресниц, и «жены» – светлые, удивлённые, под уголками выщипанных в ниточку бровей.
…хорошо! – женщина вскочила со стула. – Послезавтра на автобусе едет его племянница. Вот здесь на бумажке напишите свои данные, я через неё передам нашим родственникам! Напишите, напишите… Он-то сам не сможет вас пригласить, потому что приглашение может сделать только настоящий грек из Греции. Родственники, я думаю, не откажут. У Володеньки их там много. Особенно в Северной Греции. Они-то вам приглашение сделают, но вот выпустят вас отсюда, или нет, это я уже не могу сказать!
В мгновение ока перед Адель на столе оказался клетчатый листик, вырванный из тетради по математике, и простой карандаш. Она, отодвинув от себя блины, дрожащей рукой печатными буквами стала выводить имя, фамилию, отчество…
И телефон, свой домашний номер не забудьте вот тут написать! Я сама вам потом позвоню. Как только новости будут, позвоню! А это муж, да? – наткнувшись на имя «Алексей» во второй строке, весело спросила гостеприимная хозяйка, и Адель показалось, что она украдкой бросила любопытный взгляд на её фигуру, чтоб ещё раз удостовериться в том, что увидела на пороге своей квартиры и про себя восхищаясь незнакомым «Алексеем», который принял смелое решение жениться на этой туповатой толстухе из отдела кадров!
Угу! – ответила Адель, не переставая жевать, она снова убрала глаза и уставилась в свою тарелку.
– Так значит, мне надеяться, что всё будет хорошо? – она мягко закрыла Аделькину ладонь, зажав в ней ручки целлофанового пакета с банкой варенья из белой черешни.
Когда придёт Владимир Иванович, – сказала Аделаида, – передайте ему привет!
Оо-йо! – шутливо махнула рукой женщина с рыжей густой шевелюрой. – Владимир Иванович уже не скоро придёт! Он позавчера уехал в Грецию!
Адель уже неделю не появлялась на работе. Лёша звонил каждый день и спрашивал, не пришла ли виза. Она говорила, что пока нет, и клала трубку. Её даже не бесило, что Лёша делает вид, что не понимает: бумажка не может прийти так быстро! Даже с соседней улицы! Потом она просто перестала подходить к телефону. В принципе, ей было всё равно – пришла, не пришла; переедет она жить в другое место, или останется; выгонят её с работы за прогулы, или нет. Она бы очень хотела увидеться со своей старой подружкой Девочкой со спичками, но та отказывалась появляться. Адель выросла и стала взрослой, а Девочка осталась такой же маленькой. Единственное, что её действительно волновало – день на улице, или ночь. Днём можно было лежать лицом к стене и рассматривать узоры на ковре ручной работы. Сто лет на стене висит этот ковёр, но узоров Адель на нём раньше не видела, маленьких, из ниток одного и того же цвета. Они отличались друг от друга по еле уловимому оттенку, или просто в зависимости от закрутки смотрелись по разному в солнечном свете. На тёмно-бордовом фоне ковра вдруг совершенно явственно стали проявляться шаловливые мыши, голова тигра вверх ногами. Адель очень удивилась, но рассматривание ковра её увлекло и она не сразу заметила, что зрение стало другим. Глаза перестали видеть окружающее пространство в целом, всё стало странно мозаичным, как у краба. Адель смотрела на дверку шкафа. Шкаф этот стоял в комнате с самого дня её рождения. Он стоял и когда ей вырезали гланды, и когда была температура. И пока Алла с Сёмой жили в её комнате. Большой, трёхстворчатый деревянный шкаф, хорошо отполированный и блестящий. Срезы стволов сверкали от жёлтого до тёмно-коричневых оттенков кофейного цвета. То, что шкаф сбит из деревьев, добытых в сказочном лесу, Адель поняла на следующий же день после того, как вернувшись с банкой варенья, завалилась на свой диван. Мыслей не было никаких, чувств тоже. Взгляд её скользнул по лакированному дереву. Вдруг она заметила, что прямо с середины двери на неё в упор смотрит старый дед – колдун, с длиннющей седой бородой и в чалме, страшно похожий на Чародея из пушкинской сказки. А это что?! Чуть ниже, заколдованная им, спящая принцесса, с закрытыми глазами и зачёсанной назад на средний пробор светло-русой косой. Чуть правее вверху изогнулся Змей Горыныч. Так вон оно что! Они всю жизнь жили вместе с ней в одной комнате, только Адель их не замечала?! Вот надо же, как иногда бывает! Можно лежать и до бесконечности рассматривать то шкаф, то ковёр. А вот ещё на обивке кресла! Так они везде, что ли? Надо же! Они такие разные, все эти существа: есть смешные, есть серьёзные. Они притягивают, заставляют о себе думать, кто они, откуда пожаловали?
