– Вишь ты барин какой… А страхолюдку не хошь? Ох, беда… Лебеда… Аж складно! Фамилие-то с хохлов, что ль?
– Энто по-уличному. А то Охросимовы мы.
– И мы Охросимовы! – обрадовалась Варвара. – Родня, выходить?
– Дак у нас полдеревни Охросимовы. Козловка – Охросимовка тож, по барину.
Перекатившись на живот, она кладет подбородок ему на грудь, проводит рукой по волосам.
– Лебёдушка ты моя… Дай надышаться-то, нанюхаться. Завтре, завтре с конями на травке валяться будешь, гладкий жир нагуливать. А покамест не дам я те спать, Давыд Лукич…
– Сучка ты. Я ж контуженый, ишо помру на бабе геройской смертью…
– Сучка я, сучка жадная… – шепчет она. – Ты глянь, волос у табе на грудях розовый, и впрямь как у лебёдки перо! Имя-то какая чудная – Да-а-вы-ыд… Мать-то как звала? Давыдка?
– Давыня.
– Ой, не могу! Силов моих нету, сласть какая, аж захолонуло… Давыня, дролечка мой, зацалую, задушу, покусаю!..
Открыв глаза, Лебеда увидел перед собой парня в малиновой гимнастерке и буденовке с водянистыми глазами навыкате, который шарил по карманам его солдатских штанов.
– Кто такой? Документ есть?
Другой боец вертел в руках его винтовку. Их было пятеро – конный разъезд борисоглебских курсантов.
Красноармеец вывернул карман, высыпал на ладонь горсть патронов.
– Уморился скородить? – Он подмигнул Лебеде. – Замотала она тебе…
– Поросенок золотушный, рыбья сопля, – сказал Лебеда негромко. – Я те в отцы гожуся, а ты мне страмные речи загибаешь? Мало тебе драли, дуболома…
Курсанты засмеялись. Лупоглазый, покраснев до ушей, сдернул с плеча винтовку и закричал:
– Приказ сто семьдесят первый слыхал? Как шлёпнем тебе тута в яруге!
Варвара подняла голову. Охнув, она поджала голые ноги, натянула подол рубахи. Это вызвало новый взрыв веселья. Лебеда нашарил юбку в траве и подал ей:
– Без порток не будеть разговору.
– Документ давай!
Ему швырнули штаны.
– Дезертир?
– Сам ты дизентир… Уволенные мы вчистую. Невалид.
Он встал и, отвернувшись, застегивался.
– А винтовочка копченая, стреляная… – заметил чернявый боец, вынув затвор и разглядывая ствол на просвет.
– Поди знай, кого он с её положил…
– Они тута в Красную армию иттить дюже хворые, а в банду – годный по всем статьям…
Один из конных, наклонясь, что-то сказал другому. Тот спешился и стал взбираться по склону туда, где паслась кобыла с жеребенком.
– Отпустите, сыночки! – Варвара залилась слезами, подошла к верховому, взяла за стремя. – Невиноватый он! Никого мы не трогаем, в банде сроду не был, истинный крест!
– Оружие почему не сдано? – спросил всадник равнодушно. – Где твоя усадьба?
– С Козловки мы.
Чернявый присвистнул:
– Далеко забрался! Собирайся…
– Куды? Чего я исделал?
– И вправду, чего ты здеся делать надумал, дядя? – сказал чернявый. – Уток стрелять? Али бандитам сигнал давать?
Ворота хутора стояли распахнутые. В сарае беспокойно мычала Пеструха.
Варвара зашла, пощупала вымя и, чертыхнувшись, схватила подойник. Корова переступила на месте, вздохнула и успокоилась. Варваре почудился голос снаружи. Кто-то застонал у ограды.
В лопухах, закинув голову, лежал Малафей и хрипло, с присвистом дышал.
– Вот нечистая сила! – всплеснула руками Варвара. – Куды ты, дьявол, залез? В избе ему не сидится…
Она ухватила его под мышки и поволокла к дому. Втащив его на лежанку, подсунула подушку, укрыла, но он сбросил овчину.
– Ушли? – вдруг спросил он, приподнимая голову.
– Ай приходил кто?
– Нагнали баранов…
Он пристально всматривался в нее, как будто не узнавал.
На околице Козловки красноармейский патруль остановил старуху с козой.
– Не велено пущать, – объяснял боец. – Сказано – волость закрытая до окончания операции.
Коза убежала в поле, красноармеец пошел ее ловить.
– У мене тама ребятишки, малец и девка, – сказала Варвара. – Их до дому надоть, на хутор.
– Ожидай, пока кончится…
Подъехали двое верховых, один из них оказался старшим. Старуху с козой завернули обратно в село, она еще долго оборачивалась и ругалась. Варвару пропустили.
Она идет по пустынной улице. На дворах никого не видно, кроме сонных от жары собак. Бабка Бзыря в древнем шушуне стоит у ограды, трясет головой.
Среди цветущей мальвы в палисаднике мерцает медный бок самовара, гора узлов навалена на кровати. Дочь Федихи Наталья прижимает к себе двух перепуганных мальчишек. Они смотрят, как красноармейцы баграми растаскивают стены избы. Сама Федиха ходит вокруг, на чем свет ругается и плачет.
Соломенная крыша провалилась в горницу. Блестит на солнце побелка печи.
С глухим стуком бревно скатывается на землю, поднимая тучи пыли. Бойцы разбегаются. От удара, вздрогнув, обрушивается крыльцо.
Варвара бежит дальше.
По проулку трое красноармейцев ведут деда и молодую бабу с грудным ребенком на руках. Бойцы подгоняют, она огрызается.
На крыльце священник что-то объясняет военному. Хлопают двери избы, выходят чекисты. У отца Еремея идет обыск.
Из колодца вылезает красноармеец, еще двое копают яму у сарая.
У Крячихи – ни души.
Варвара сунулась в сени, позвала “Лексевна!” и, не дождавшись ответа, бросилась на улицу.
Площадь перед церковью оцеплена красноармейцами, в воздухе стоит возбужденный гул голосов. У стены, задрав дуло, торчит полевая пушка в конной запряжке. Мальчишки облепили бронеавтомобиль.
За двумя столами, заваленными бумагами, сидят вперемешку военные и штатские. Человек в толстовке с наборной подпояской выкликает по списку:
– …Жеребный Харлам! Кокорев Федот! Лыков Евсей! Лыков Петр!
– Убитый он, уж похоронили намедни… – кричат ему.
– Крячиху не видали? – спрашивает Варвара. – Когой-то кличуть?
– Ай ты не записалася? – удивился Клавкин муж Лобан. – Хлеба печеного обещалися по пуду да меду ведро…
– Брешешь! А на ребятишек дають?
Вокруг засмеялись.
– …Шумилов Дмитрий! Ягунов Степан! – Читавший с облегчением отложил бумагу. – Согласно постановления уполиткомиссии, все вышепоименованные участники бандитских шаек должны без промедления сдаться органам советской власти и сдать оружие…
– Стращал отец сына, тот со страху избу пропил… – лузгая подсолнухи, язвительно замечает щербатый мужик в распоясанной гимнастерке.
Перед чекистом стоят старуха и баба с детьми.
– Дроновы… А энта Проскурина Дарья… – окинув их хмурым взглядом, роняет Гришка.
Тонкогубый, со вдавленными висками чекист, объявляет скороговоркой:
– Семьи Дронова Ефима и Проскурина Василия как злостно-бандитские направляются в концентрационный лагерь в Кирсанов. Ежели в течение двух недель ваши мужики не явятся добровольно, семья ссылается на принудительные работы в северные губернии…
Бабы поднимают гвалт, красноармейцы оттесняют их к ограде церкви.
Просунувшись между бойцами оцепления, чуть не плача, кричит высоким бабьим голосом Ельмень, большой рыхлый мужик:
– …И кажный приходить и шумить: дай, не то стрельну! Хлебушка ему дай, кабанчика дай! И все в форменном, кажный при винтовке… Ты нам растолкуй, откуль я знать должон, который бандит али партизан али он правильный?
Командир со щеточкой усов под носом, с обритой, коричневой от загара головой, вынимает часы.
– Даром волыните, – замечает он сухо. – Выдайте бандитов, сдайте спрятанное оружие – и заложники пойдут по домам…
Член ревтрибунала, мужчина в пенсне, с седеющими висками и бородкой клинышком, роется в папке, а над ним рыдает Федихина дочь Наталья.
– Избу-то, избу для чего порушили? – стонет она.
– Позвольте, – выудив нужную справку, говорит тот с неприязненным спокойствием, – у вас на дворе найден пулеметный ствол. Какие могут быть вопросы? Согласно приказа сто семьдесят первого, старший работник в семье расстреливается на месте без суда. И сынка вашего пожалели по малому возрасту…
Человек в толстовке, отодвинув Наталью, сует ему бумагу:
– Товарищ Гиацинтов, я просил списки на конфискацию, а ты что дал?
Заложники, десятка полтора мужиков и несколько баб, топчутся на пятачке у паперти. Один растянулся в пыли у ограды и спит, прикрывшись локтем. Из-за спины конвоира Матрена рассказывала Крячихе:
– …С утра чегой-то блинцов захотелося, не могу прямо. А теперя небось вся тесто с чугуна повылезла…
Увидав Варвару, Крячиха всплеснула руками:
– Ты глянь, чо деется! Мужуков им мало, иродам, уж они баб под арест содють! Скоро до ребятишек доберутся…
Туда-сюда ходит Жунтяй и лихорадочно, не переставая, говорит бойцу:
– …Энто как же? Энто по справедливости? Которые по лесам бегають, вы их достать не могёте, руки коротки. А который с бабой на печке сидел, никого не трогал, он теперя отвечать должон…
Пробираясь в толпе за Крячихой, Варвара столкнулась нос к носу с Трынкой. Она вдруг хитро подмигнула Варваре и запела, поводя плечами:
