С наибольшей остротой вопрос о подлинном и мнимом поставлен в новелле «Смерть в эспадрильях». Уже с первых строк мы ощущаем ироническую усмешку Саган, рассказывающей о том, насколько безупречен ее герой. Впрочем, сам Люк Хаммер нисколько не сомневается в том, что он — живое воплощение уравновешенности, спокойствия и уверенности в себе. Но оказывается, что эта стабильность и благополучие очень непрочны и этому человеку, как и другим персонажам сагановских новелл, достаточно лишь пустяка, чтобы выйти из состояния самоуспокоенности. Люк с благодарностью думает о жене, которая заботится о его внешности: «…благодаря ей у него и волосы не слишком длинные, и ногти не слишком короткие, все было безупречно. Вот только мысли у него, возможно, чуточку куцые? И эта фраза пронзила его». Мысль о собственной никчемности проникает в его душу как яд и отравляет ее. Хорошо отлаженный механизм, которым была до этого его жизнь, внезапно дает осечку, как только Люк, цветущий сорокалетний мужчина, задается вопросом, что он, собственно, такое. И, осознав пустоту своего существования, он делает трагический выбор — выбирает не жизнь, как Луиджи, а смерть.
Безусловно, степень проникновения Франсуазы Саган в психологию современного человека не везде одинакова, круг нравственных проблем, затрагиваемых писательницей, не слишком широк, но в изящных и ироничных ее новеллах звучит живая нота интереса к человеческой личности, уверенность в том, что надо лишь приглядеться к каждому из окружающих нас людей внимательнее и тогда за банальной внешностью откроется что-то живое и неповторимое.
«По правде говоря, в любой истории, сколь бы заурядна она ни была, есть какой-то чудесный миг, который трудно уловить, но который приводит события в движение», — пишет Андре Дотель (род. в 1900 г.).
В этих словах, взятых из новеллы «Дорога на Монреаль», — ключ к пониманию мировоззрения писателя, его отношения к жизни и к литературе. Признанный реалист, воспевающий красоту родного края и его людей, Дотель, однако, никогда не был писателем-регионалистом. Как бы достоверны ни были описания его родного департамента — Арденн, перед нами не фотография, а идеальный образ его родины, образ поэтический и вдохновенный. Дотель великолепно знает и превосходно описывает быт северной французской деревни, и вот она оживает перед нами в новелле «Ледоход», сюжетно напоминающей мопассановские крестьянские новеллы. В борьбе за наследство двоюродные братья Жак и Жильбер не хотят пойти ни на малейшие уступки, и когда одному из них грозит гибель, другой тут же назначает цену за спасение. Но, подчиняясь неумолимой логике дотелевского таланта, братья оказываются в ситуации вполне правдоподобной и необычной. Ночь, проведенная на реке вдвоем, когда жизнь их висела на волоске, решительно меняет взаимоотношения героев. Снимая противоречия между ними комической концовкой, Дотель показывает, как в человеке побеждает человеческое начало, открытое восприятию добра и красоты.
Стремление увидеть в человеке нечто большее, чем открывается поверхностному взгляду, чрезвычайно характерно для творческой манеры Дотеля. Писатель-реалист, он, кажется, превыше всего ценит в человеке его способность мечтать, его тягу к необычному, к тому, что окрылило бы и воодушевило его.
Размеренна и основательна жизнь Тьерри Шалейя («Дорога на Монреаль»), кажется, все в ней так прочно и хорошо налажено, что ничто уже не в состоянии ее изменить — женитьба на соседской дочери должна лишь укрепить достигнутое благополучие. Но однажды, бросив взгляд в окно, Тьерри увидел ослепительно синее небо, вдруг блеснувшее среди разорванных туч. Это и было тем «чудесным мигом», который изменил всю его жизнь. Для Венсана Мерьо («Однажды вечером») таким чудесным мгновением оказывается встреча на улице с девушкой, поразившей его тем, что лицо ее было озарено счастьем. Подобно сказочному принцу, отправляется Венсан на поиски незнакомки, с той только разницей, что поиски эти ведутся в провинциальном захолустье и незнакомку удается разыскать в маленьком магазинчике, где она помогает владелице продавать персики и сливы. Вот так же и Тьерри находит женщину, перевернувшую его жизнь, в кафе, где она получила место официантки.
Все эти детали не случайны: Дотель намеренно соединяет обыденное и необычное, повседневность и романтическую мечту. Не нужно искать разгадки причин, породивших внезапно вспыхнувшее чувство Тьерри к Матильде Сельва и заставивших Венсана Мерьо мучительно искать незнакомку, а потом бежать от нее. Причины эти не столь уж важны и для самого автора, которого занимает другое: он хочет показать, что в человеке всегда живет тяга к неизведанному, порыв к мечте и достаточно лишь «чудесного мига», чтобы этот порыв выплеснулся наружу и в корне изменил его жизнь.
О том, что в человеке, кем бы он ни был и чем бы ни занимался, живет мечта о прекрасном, пишет в своих новеллах и Мишель Турнье (род. в 1924 г.) — один из самых популярных, я бы даже сказала, самых модных писателей сегодняшней Франции. Как и Дотель, Турнье — сторонник традиционной реалистической формы, с неодобрением относящийся к формальному экспериментаторству, но нарочито простая форма и прозрачный язык Турнье сочетаются с восприятием и изображением окружающего, выделяющими писателя среди современных французских реалистов. Если романы Турнье отличаются беспощадной жестокостью, а представление о мире и человеке носит довольно мрачный характер, то совсем иными оказываются новеллы, в которых вдруг зазвучали теплые ноты, а отношение к изображаемому предстало в новом свете. Человек в рассказах Турнье — это уже не просто существо, руководствующееся примитивными физиологическими потребностями, как это было в большинстве его романов, — героев новелл Турнье влечет добро и красота, хотя достичь их гораздо труднее, чем, скажем, героям Дотеля, ведь взгляд на мир самого Турнье отмечен глубоким скептицизмом. В этом смысле особенно показательна новелла «Автостанция „Ландыш“», где за реалистической картиной повседневной жизни явно просвечивает второй, символический план. Турнье создает подлинную атмосферу обыденной жизни, рисуя шоферов-напарников, их каждодневный труд. В то же время автострада с ее непреложными законами, которых никто не вправе нарушить, выступает как символ общества, символ технического прогресса в капиталистическом мире: раз включив человека в свою систему, она уже не отпускает его, она враждебна ему (недаром Гастон воспринимает ее как «грохочущий бетонный ад», недаром ее отделяет от «живого» мира — мира природы и красоты — зловещая проволочная сетка). И когда Пьер, еще недавно не мысливший себя вне автострады и счастливый своим единением с ней, хочет вырваться и нарушает ее законы, автострада губит его. Так вполне реалистическая новелла Турнье оборачивается притчей о человеке в современном мире — настолько аллегоричны ее образы. Этой же теме посвящена и одна из лучших новелл Турнье «Да пребудет радость со мною». Казалось бы, вполне традиционная тема гибели художника в буржуазном обществе, профанирующем его талант, раскрывается у Турнье в несколько неожиданном ракурсе: несостоявшийся талантливый пианист, дошедший до предела падения, усмиряет толпу, только что ревевшую от восторга и хохотавшую над его нелепой и пошлой клоунадой, божественными звуками баховского хорала, и толпа затихает, потрясенная настоящим Искусством. Не следует удивляться тому, что Турнье прибегает к образу ангела-хранителя, спасающего в Рафаиле Фрикаделе человека. Ведь он пишет рождественскую сказку, хотя вспоминает об этом лишь в самом конце, в целом же эта новелла — беспощадно правдивый рассказ о том, что способно сделать с искусством общество потребления. Выходит, спасение художника, с точки зрения Турнье, возможно только в сказке? Очевидно. Но оно происходит — и это главное. Что же до сказки, то Мишель Турнье довольно часто обращается к ней. Читатель прочтет философскую сказку о любви — «Пьеро, или Что таит в себе ночь» и сказку-инициацию, как назвал ее сам Турнье, — «Амандина, или Два сада».
Обращение к жанру детской сказки, в которую вкладывается достаточно «взрослое» содержание, — традиционный прием, издавна использовавшийся во французской литературе. Однако и стилистика, и образная система, и сюжетная организация материала в новеллах Турнье убеждают в том, что это писатель в высшей степени современный, по-новому переосмысляющий опыт развития французской новеллы.
Пожалуй, еще дальше, чем Турнье, отстоит от классической традиции группа новеллистов, создающих новеллу камерную, на первый взгляд чуждую социальной проблематике и сосредоточенную на изображении внутреннего мира человека (имеется в виду только новелла реалистического направления, опыты модернистской новеллистики мы оставляем в стороне). В нашем сборнике эта тенденция представлена новеллами Кристианы Барош, Анри Тома и Женевьевы Серро. В произведениях этих писателей стремление показать человека в неожиданном ракурсе, открывающем всю сложность его натуры, находит своеобразное преломление.
