Я встретил Сесара Терсо в небольшом мексиканском ресторанчике. Эта встреча живо сохранилась в моей памяти, потому что все, кто был тогда там, после не раз вспоминали Сесара Терсо. Он выпивал в отдельной кабинке с тремя парнями, похоже, из его же народности на Филиппинах — в их лицах было что-то общее. Сесар выглядел моложе всех в этой компании. Помню, один из них, тот, что вынужден был из-за безденежья прервать занятия в Вашингтонском университете, сказал громко, ни к кому конкретно не обращаясь: «И нужно-то всего каких-то несколько паршивых сотен, которые так легко проигрывают в китайских игорных домах!» Сесар спросил спокойно: «А ты вернешься в университет, если я дам тебе денег?»
Его собеседники подумали, что он пошутил. Но однажды утром студент обнаружил требуемую сумму денег в ящике своего стола и продолжил учебу в Вашингтонском университете. После его окончания он возвратился в Манилу и преподавал ихтиологию в Университете Филиппин. Позже он удостоился Гугенхеймовской25 стипендии для продолжения научных исследований и в результате открыл новый способ искусственного разведения лосося из икры.
С того вечера в Салинасе и началась новая карьера Сесара Терсо. Он изъездил вдоль и поперек все Тихоокеанское побережье, помогая нуждавшимся филиппинским студентам. Раз, я слышал, ему пришлось для этого ограбить игорный дом в Сиэтле. При этом в суматохе прирезали пятерых китайцев, но он был непричастен к убийству. Вообще этот налетчик никогда никому не причинял вреда. Дело об ограблении в Сиэтле прогремело на все Тихоокеанское побережье. Вот тогда-то китайские и японские бонзы и стали нанимать филиппинских головорезов для охраны своих заведений. Потом сгорел игорный дом в Стоктоне, и почти одновременно чудесным образом вдруг разбогатела одна бедная мексиканско-филиппинская семья. Стоустая молва и это чудо приписала таинственным щедротам Сесара Терсо. Особенно меня умиляло его отеческое отношение к бедным студентам. Подобным образом он «направил» на учебу не менее дюжины своих соотечественников, и по крайней мере пятеро из них стали на Филиппинах известными людьми.
Я встретился с Сесаром Терсо снова в тысяча девятьсот сорок восьмом году, уже живя в Лос-Анджелесе. С нашей первой встречи прошло почти шестнадцать лет. Он очень изменился. Сесар только что приехал из Чикаго и был на перепутье, не зная, куда ему отправиться дальше. Я пригласил его к себе, и мы проговорили целый вечер. Потом вышли из дому и прошлись по ночным улицам. Был канун Нового года. Он стал рассказывать о себе, и мне показалось, что я впервые начал понимать его. Я попытался связать воедино отдельные эпизоды его жизни и неожиданно пришел к выводу, что воссоздаю по частям свою собственную. Позже я попробовал все это записать, и получилось что-то вроде истории его жизни. Сесар Терсо был незаурядной личностью, но неблагоприятные обстоятельства погубили его талант, обратив его не на пользу, а во вред обществу.
После этой встречи Сесар Терсо снова исчез. Долгое время я о нем ничего не слышал. Потом он написал мне из Оклахомы, где, по его словам, нашел «девушку своей мечты», но мне-то было ясно, что женитьба — это не для него. Затем он обосновался в Сан-Франциско в ожидании того великого дня, когда сорвет «большой куш». Великий день настал, но Сесара Терсо схватили. Бедняга, бедняга Сесар Терсо!
Прошло еще одно десятилетие жизни филиппинцев в США. Поколение Сесара состарилось и одряхлело. Самого Сесара Терсо судили и выслали на Филиппины. Я получил от него письмо уже оттуда несколько недель тому назад. Он не писал, чем сейчас занимается, но я не сомневаюсь, что он снова начнет воровать, чтобы послать кого-нибудь из бедных ребят учиться.
Я написал о Сесаре Терсо этот маленький рассказ потому, что знал его и дружил с ним. Наверное, у каждого угнетенного народа должен быть свой Робин Гуд. Когда люди, которых долго притесняли, помнят таких героев, как Сесар Терсо, легенда становится действенным оружием. Я уверен, среди филиппинцев в Америке появится герой, подобный Сесару Терсо, но это будет умный, образованный, добрый человек, верящий в прекрасную мечту о лучшей Америке...
Впервые я увидел смерть совсем маленьким, в деревушке, в которой я родился. Стояла прохладная летняя ночь, небо было ясное, безоблачное, лунный свет серебрил поля поспевающего риса. Высунувшись из окна, я прислушивался к любовным серенадам лесных птиц, распевавших поблизости, в кронах высоких деревьев, как вдруг раздался душераздирающий крик моей матери из темного угла хижины, где она лежала уже несколько дней, потому что была беременна. Я кинулся к ней узнать, что случилось, но бабушка, стрелой метнувшаяся откуда-то в тусклом свете свечи, схватила меня и прижала к теплым складкам своей хлопчатобумажной юбки.
Моя мать корчилась от боли и неистово отбивалась от старухи, хлопотавшей возле нее. Когда наконец родился ребенок и его обмыли, я увидел, что у матери изо рта идет пена, и она медленно затихает. Она открыла глаза, пытаясь разглядеть меня в полутьме, как будто хотела сказать мне что-то важное. Но потом глаза ее закрылись, и она застыла в неподвижности.
Бабушка увела меня в поле позади дома, и мы молча сидели с ней под поникшими стеблями риса, не ведая времени. В какой-то момент, отводя в сторону тяжелый колос, щекотавший мне шею, я взглянул вверх и увидел тень маленькой птички, которую преследовала огромная летучая мышь. Птичка исчезла где-то на грани тьмы и лунного света, возвестив пронзительным криком, что там, во тьме, ее настигла летучая мышь, но я уже не видел этого. Я думал о том, что моя мать только что умерла, а новорожденный брат занял ее место. Эти мысли вселили в меня ужас, и когда бабушка стала звать меня обратно домой, я залился слезами и так крепко вцепился в пучок стеблей, что она не могла меня оторвать от них. Потом на поле пришел отец, взял меня осторожно на руки, и я изо всех сил ухватился за него, потому что только он один в целом мире мог унять мою боль и защитить меня.
Я никак не мог понять, почему моя мать должна была умереть, а мой брат жить вместо нее. Меня пугали эти мысли о жизни и смерти. И я чувствовал, что маленький брат, принесший в мою жизнь эту страшную боль, отныне навсегда останется для меня чужим. Такой была моя первая встреча со смертью, и она произвела на меня неизгладимое впечатление. И много лет спустя я не могу забыть раздирающих душу предсмертных стонов матери.
Во второй раз я столкнулся со смертью, когда мне минуло десять лет. Мы с отцом пахали как-то в мае месяце. Весь день лил сильный дождь, и наш единственный карабао устал и начал артачиться. С этим буйволом мы выросли вместе, как братья. Он был моим постоянным спутником в полях и на холмах, за деревней — везде, где рос рис. Отец, добрый и мягкий человек, вдруг стал бить его с неистовой яростью. Как сейчас помню, раздался страшный удар грома, и я увидел в восточной части неба широкую арку исчезающей радуги. И тут-то отец и принялся безжалостно лупить карабао. Буйвол неожиданно выпрыгнул из наполненной грязью борозды, понесся как бешеный поперек поля, и плуг разлетелся на куски, зацепившись за ствол поваленного дерева. Отец выхватил свой боло26 и бросился вдогонку за буйволом. Острое стальное лезвие блестело в косых струях дождя. На краю глубокой ямы, где мы обыкновенно сжигали поваленные деревья и выкорчеванные огромные пни, карабао остановился и оглянулся назад. Видно, почуяв, что гнев отца не остыл, он в страхе плюхнулся в яму. На мгновение я окаменел, а потом помчался не разбирая дороги к яме.
Отец уже спустился вниз и глядел на карабао со слезами на глазах. Я не знаю, плакал ли он от горя или от бессильной ярости. Я тоже влез в яму вслед за отцом и увидел, как крупные капли пота, стекая с его лба, мешались со слезами и капали на промокшую от дождя ветхую одежду. У буйвола оказались сломаны все четыре ноги, и он дрожал и дергался на дне ямы. Когда отец поднял боло, чтобы вонзить его в тело животного, я отвернулся, уткнувшись мокрым от слез лицом в мягкую стену ямы. Но я слышал, как, нанося ножом удары, отец ругался и проклинал проливной дождь. Когда я обернулся, голова буйвола была уже полностью отделена от тела, и теплая кровь вытекала из его туловища, образуя у нас под ногами красную лужу. Мне хотелось броситься на отца с кулаками, но я его боялся и любил. Я выбрался наверх и побежал к дому сквозь слепящие струи дождя.
Теперь уже дважды мне довелось быть свидетелем смерти. И снова я прошел через это много лет спустя на борту парохода, когда плыл в Америку и познакомился с пассажиром моего возраста по имени Марко. Он был неграмотным крестьянским парнем из северной части нашего острова и отправился за океан, чтобы заработать немного денег и снова возвратиться в родную деревню. Там, кажется, его ждала девушка, такая же бедная и простая, как он, но составлявшая все его счастье. Он показывал мне ее блеклую фотографию и десять долларов, которые отложил, чтобы приумножить по прибытии в чужую страну.
