Лоб у него был в морщинах, а щеки обветрены. Наверное, бреется каждый день. Отцы моих приятелей брились ежедневно. Вот был бы смех, если бы и маме надо было каждый день бриться! Впрочем, что за глупости лезут мне в голову!
Он глядел на меня и одобрительно кивал головой.
— Славный парень, — сказал он, и я задумался, что бы это могло значить. Потом он перевел глаза на маму и таким же неопределенным и неуверенным голосом повторил: — Он славный паренек.
Мама в ответ что-то буркнула и посмотрела на меня. В глазах ее не было того горделивого блеска, который обычно появлялся, когда кто-нибудь хвалил меня ей. Напротив, я уловил в ее взгляде суровость — что-то ее сердило. Я никак не мог понять, отчего она сердится. Потом она отвела глаза и опустила голову, и если б я знал ее хуже, то подумал бы, что ей стало вдруг чего-то стыдно. Она уперлась локтем в колено, подперла ладонью подбородок и вздохнула. Обычно такой вздох сопровождался словами: «Господи, что за жизнь!», но на сей раз она промолчала.
Я никак не мог понять, что происходит. Я и раньше был свидетелем странного поведения взрослых, но, несмотря на свою неискушенность, в других случаях мог хотя бы предположить, что за этим скрывается. Но теперь мама и незнакомец не на шутку озадачили меня. Почему они молчат? Они ненавидят друг друга? Разве так уж важно, что он мой отец?
Внезапно меня обуял страх: он пришел, чтобы отнять ее у меня! Вот почему они так взволнованы. Не знают, как мне сказать. Мама хочет оставить меня одного! Я вдруг понял, как она мне необходима, что она для меня значит! Я любил ее, слегка побаивался, потому что она часто меня колотила. Мир суров, и она напоминала мне об этом. И все же нас соединяли прочные узы. Потеряй мы друг друга, мы бы лишились всего на свете. Я называл ее мамой; она кормила меня, одевала, покупала мне учебники. Учила меня быть хорошим, хотя было не совсем ясно, что она под этим подразумевает. Скорее всего, я должен быть хорошим по отношению к ней и не должен расти неблагодарным — это одно и то же. Пожалуй, она была даже нежной по-своему. Но подсознательно она словно учила меня, что нельзя многого ждать от жизни, поэтому я ни о чем ее не просил. Одного хотел — чтобы она всегда была рядом. И вот нам грозит разлука.
Но это невозможно. Мои страхи нелепы. Лучше всего мне сейчас уйти, дать взрослым поговорить наедине. Я стал красться к двери и услышал, как он сказал, очевидно, уже не в первый раз:
— Да, Глэдис, много воды утекло.
Я решил окончательно, что их смущает мое присутствие и, уже не таясь, направился к двери. Внезапно мама окликнула меня по имени. Голос у нее был суровый и резкий; ей даже не надо было приказывать мне остаться — достаточно было одного тона.
Незнакомец недоумевающе посмотрел на меня и внезапно вскочил со стула. Он явно собирался уйти, но почему-то медлил. Потом он словно вспомнил что-то, вынул из кармана брюк пятишиллинговую бумажку и протянул ее мне.
— Купи себе что-нибудь, — сказал он.
Оробев, я молча глядел на деньги. Сумма не маленькая. С чего это он решил мне их дать? Я поднял глаза на маму, чтобы узнать, как мне поступить, и не удивился, когда услышал ее слова:
— Верни их ему.
Потом, обернувшись к отцу, она сказала:
— Все эти годы я растила его одна и теперь как-нибудь обойдусь без твоей помощи.
Я немедленно вернул ему деньги, чувствуя, что сейчас лучше не злить маму.
Незнакомец попытался что-то возразить, но внезапно умолк и спрятал деньги. Мне даже стало его жалко, видно было, что он обижен и опечален. Он взял свою фетровую шляпу, нахлобучил ее на голову и, не произнеся больше ни слова, вышел из дому. Больше я его никогда не видел.
НОВИЧОК
Перевод с английского В. Рамзеса
Королевская рыба — настоящий боец, от ее стремительных гибких движений рябит в глазах. Извиваясь в воде, ее длинное тело скользит к приманке. Рывок — и крючок у нее во рту. Челюсти смыкаются на леске, она может перерезать ее одним движением. Море холит ее, как скаковую лошадь. Ей нет равных, вот почему особенно обидно упустить ее.
Тина передала удилище Кеннеди. Долгое время леска была неподвижна. А потом вдруг футов тридцать раскрутилось с катушки — видимо, крупная рыба подошла к живцу и принялась высасывать сладкий сок из насаженной на крючок креветки. Королевская рыба не спешит проглотить приготовленное ей лакомство, она растягивает удовольствие, как истинный гурман.
Заслышав шум, Тай Брукс, матрос Тины, поспешил к Кеннеди и перехватил леску. Он даже негромко вскрикнул, не веря в такую немыслимую удачу.
— В чем дело, Тай? — спросила Тина.
— Это пища, достойная богов, — громким шепотом ответил Тай Брукс.
Девушка обрадовалась, узнав, что у американца клюнуло. Она сидела за рулем — эта маленькая рыбацкая лодка принадлежала ей. Туристы из Америки — чужаки на Ямайке. Некоторые проводят здесь по полгода, но так и остаются чужаками. Хоть они и соседи, никто их толком не знает. Но человек, с которым рыбачишь вместе, весь перед тобой как на ладони.
— Не спеши, чужестранец, — сказала Тина.
— Такую рыбу не стыдно подать и в «Лодже». Наверняка самец! — взволнованно пробормотал Тай Брукс.
Заметив насмешливые искорки в глазах матроса, Тина закачала головой. Она хорошо знает ямайских рыбаков — сама из их числа.
Тай Брукс снова коснулся провисшей лески. Его пальцы дрожали от нетерпения: он хотел сам вытащить сокровище. Но чужая добыча неприкосновенна.
Кеннеди не был рыбаком и попал в эту лодку случайно — хозяйка ему приглянулась. Ему было немного не по себе оттого, что он вдруг оказался в центре всеобщего внимания, он уставился на воду и застенчиво улыбнулся.
— Будь с ней помягче, — взволнованно шептал Тай Брукс, — как с девственницей. Не делай ей больно. Эта рыба — друг. Может, в нее вселилась душа моего отца, а он был дьяконом, спаси его бог!
— Заткнись ты, клоун несчастный, — огрызнулся Кеннеди, вспотев от страха, потому что леска вдруг совсем ослабла. Запасной моток у его ног таял на глазах, и Кеннеди осторожно выбрал несколько дюймов.
— Не руки, а крюки! Корова! Бананы ему таскать, а не рыбу, — застонал Тай Брукс, с отчаянием глядя на Тину. — Американец — tush, простофиля.
— Рыба его, Тай Брукс, — строго сказала Тина.
— Рыба общая, — возразил матрос. — Мы разделим прибыль. Это рыбацкая лодка, а не прогулочный катер с Монтегю-Бэй!
Тай Брукс никак не мог взять в толк, зачем это богу понадобилось поднимать со дна королевскую рыбу и сажать ее не на его крючок, а на крючок американца. Он нетерпеливо придвинулся к Кеннеди.
Рыба, двадцать фунтов мускулов, костей и божественного мяса, почувствовав прикосновение лески к спинным плавникам, резко повернула вправо, потом влево, пока леска не соскользнула. Леска совсем опала, и Кеннеди негромко чертыхнулся с досады. В сердцах он снова начал подтягивать леску, но Тай Брукс заорал так, будто ему самому сделали больно:
— Нет, нет! Она плывет назад, к нам. Это наша рыба, она не хочет, чтобы ты ее упустил. Выбирай плавно, без рывков, словно ты имеешь дело с девушкой!
Кеннеди услышал позади скрип и обернулся к Тине. Девушка перегнулась через борт, ее мокрые руки сверкали на солнце. Взяв легкое рулевое весло, она опустила его за корму. Вода забурлила под лопастью, Тина приготовилась к погоне за рыбой. Кеннеди подумал, что девушке не следовало отправляться на рыбалку в юбке.
— Думай о рыбе, не отвлекайся! — прикрикнула на него Тина. — Она заглотнула крючок?
Ее округлые руки и гладкое смуглое лицо были в брызгах.
— Черт, откуда мне знать? — раздраженно буркнул Кеннеди.
— Подожди, рыба позвонит по телефону и все тебе скажет, — мрачно съязвил Тай Брукс, опершись локтями о борт.
— Она дернет, — объяснила Тина. — Ей не понравится, что у креветки такой хвост — слишком длинный для ее глотки.
— Для ее восхитительной глотки, — добавил Тай Брукс. — Он совсем забыл о своей удочке и не отрывал глаз от лески Кеннеди. — Я прямо вижу ее глотку. Одна голова весит фунтов пять. Это лучшая в море рыба — зачем только она досталась американцу!
— Да заткнешься ты наконец! — завопил Кеннеди.
— Сейчас он спугнет лучшую в море рыбу. Пожалуй, я должен отнять у него удочку, — решительно заявил Тай Брукс.
— Ты до нее не дотронешься, — сказала Тина. — Здесь командую я.
— Лодкой командует рыба на крючке, — ответил Тай Брукс.
— Подумаешь, рыба. Вот возьмем и бросим ее, — пошутила Тина.
— Сначала вытащи ее и сними с крючка, — проворчал Тай Брукс.
«Американец рано затевает бой, — думала Тина, — не дает рыбе заглотнуть наживку, чтобы в животе у нее заболело. Я бы на его месте водила рыбу, пока она не встала бы на хвост и не запросила пощады, сама стала бы умолять взять ее в лодку. Леска толстая и прочная, надо так изнурить рыбу, чтобы ей стало не до борьбы».
