Но у мальчика, видимо, не было никакой охоты разрешать споры между отцом и матерью, и он с криком «Но-о, коська!» поскакал на своей палке дальше.
Прохладная синеватая мгла спускалась на землю. Монотонно и нудно квакали лягушки в мутном пруду. Хозяйки загоняли кур в курятники, поили скот, доили коров.
Весь вечер Лейб места себе не находил. Сердитый, возбужденный, он все искал, на кого бы излить свою злобу. Несколько раз подходил к бурой первотелке и пробирал ее за то, что она не подпускает к себе быка. Затем накинулся на вторую корову — рыжую, с белыми ушами, которая в последнее время стала давать меньше молока. Он даже замахнулся было на нее хворостиной, но в эту минуту заметил, что однолетний бычок украдкой пробирается в хлев откуда-то с чужого огорода. Забыв о корове, Лейб бросился к бычку, схватил его за аркан, привязал к стойлу и давай стегать почем попало.
— Чтоб тебе околеть! Чтоб тебя черти съели!
И он немилосердно хлестнул его хворостиной. Бычок заметался во все стороны, стараясь сорваться с привязи.
В эту минуту во дворе показалась Хана, жена Лейба. Она шла быстро, чем-то взволнованная, и как будто спешила поделиться с мужем радостной вестью.
— Чего привязался к бычку? — крикнула она, подойдя к Лейбу.
Хана собиралась рассказать ему, какой у нее на душе праздник, но муж, окинув ее злым взглядом, отвернулся и продолжал еще ожесточеннее хлестать бычка.
— Да перестань же! Что ты делаешь? Одумайся! — она схватила мужа за руку. — Что на тебя напало? Взбеленился, что ли?
— Уйди! Уйди, говорят тебе! — закричал Лейб. — В колхозе будешь командовать, а не здесь, у меня! Явилась наконец! Ты бы после полуночи пришла!
— Ну, чего расходился? Понимаешь, обсуждался вопрос… — оправдывалась Хана.
— Знать не желаю, какие вопросы вы там обсуждаете! — сердито прервал ее Лейб. — Тебе только и дела, что бригада. Подумала бы лучше о домашнем хозяйстве! Смотри, как у нас все прахом идет. Для колхоза я тебя взял в жены, что ли? Для того ли, чтобы ты день и ночь возилась на винограднике, а я бы тут пропадал один-одинешенек?
— Ну, перестань же, умоляю! — пыталась утихомирить мужа Хана. — Это я уже слыхала не раз. Зайдем лучше в хату. Стыдно на людях свару заводить!
— Что мне стыд?! — не унимался Лейб. — Пусть слышат люди, пусть знаю все, какая ты!
Услыхав громкую перепалку, маленький Йоська выбежал из палисадника и, завидя мать, стал звать ее:
— Мама, мама!
— Иду, иду, дитятко мое! — с материнской нежностью отозвалась Хана и побежала к ребенку. — Иду, родненький, иду, солнышко мое… Едва дождался мамы, бедненький… Иду, сокровище мое!..
Всю ночь Лейб пилил жену, ругал, попрекал, вспоминал все пережитые из-за нее невзгоды.
Хана пыталась говорить с ним по-хорошему, но он не давал ей слова вымолвить, и ее спокойный, ласковый голос все время тонул в водопаде бурных ругательств и угроз, которые низвергал на нее муж.
Близился уже рассвет, когда Хана забылась наконец сном. Несколько раз она просыпалась и хотела поведать мужу счастливую весть, которую принесла с собрания. Но она предчувствовала, что муж останется безучастным к ее радости, и ничего не сказала.
Утром Йоська встал раньше отца и матери. Подошел к столу, увидал на нем газету и, став на цыпочки, начал шарить ручонками по скатерти, чтобы стащить ее. Эго ему скоро удалось. С минуту он вертел газету в руках. Но вдруг остановился и раскрыл рот от удивления. Маленькие черные глазенки, глядевшие в газету, зажглись веселым огоньком, пухленькие щечки на миловидном лице разрумянились, весь он просиял.
— Картинка! Моя мама на картинке! — Мальчик подбежал к кровати и принялся будить мать. — Мамочка, это ты на картинке? Ты, правда?
— Я, дитятко мое, я! — ответила мать, проснувшись. Она обняла сына, крепко прижала его к груди.
— Это тебя в газете напечатали? Да, мама? Хотят, чтобы все тебя знали. Теперь все на тебя смотреть будут. Да, мамочка? Папка, папочка! — крикнул мальчик и, вырвавшись из объятий матери, подбежал к отцу и начал его будить. — Папа! Глянь-ка, глянь, папочка! Тут на картинке наша мамочка!
— Что ты лепечешь? — сердито крикнул проснувшийся Лейб.
Но мальчик не унимался. Тыча газету в лицо отцу, он указывал пальчиком на портрет матери.
— Что ты там увидел? — спросил Лейб, подняв голову и бросив беглый взгляд на газету.
— Это же мама, глянь! Мамочка на картинке! А почему тебя нет на картинке? Скажи, — настаивал ребенок, — скажи, папочка, отчего тебя нет на картинке? Все будут теперь смотреть на маму, а на тебя нет.
— Надоел ты мне с твоей картинкой! Замолчи! — заорал отец.
Ему показалось, что маленький Йоська дразнит его, насмехается над ним.
— Так вот ради чего ты так стараешься там, в колхозе! — снова накинулся Лейб на жену. — Захотелось, чтобы личность т. вою напечатали в газете! А что проку мне от того, что они выставляют напоказ твой портрет? В хозяйстве, что ли, от этого прибудет? Присматривала бы лучше дома за скотиной, тогда бы я по крайней мере знал, что у меня есть жена. А что тебе с того, что люди будут глядеть на твою харю? Разбогатеешь от этого?
— Не нравится, что напечатали мой портрет? — раздраженно огрызнулась Хана, поднявшись с постели. — Обидно стало, что хвалят мою работу в колхозе? Тебе хотелось бы, чтобы ты один был надо мною хозяином и гонял бы меня, как лошадь? Забудь! Прошли эти времена!
— Так работа для колхоза тебе, значит, важнее, чем работа на своем огороде, да? — взвизгнул Лейб.
Несколько мгновений он стоял молча, словно обдумывая что-то. Затем подошел ближе к жене и заговорил уже спокойнее:
— Училась бы, на людей глядя! Посмотри, какие огороды вырастили соседи. Люди опять становятся на ноги, зажиточными хозяевами стали, а ты черт знает на какого дьявола работаешь… Но если уж на то пошло и ты у них и вправду в большом почете, то потребуй хотя бы за это ценную премию, чтобы и семье что-нибудь перепало.
Мысль о том, что усердная работа Ханы в колхозе может пойти ему на пользу и благоприятно отразиться на его личном хозяйстве, сразу внесла успокоение в душу Лейба. Он подошел к жене ближе, словно желая помириться с ней. Суровые складки на его узком лбу разошлись, куда-то спрятались, в черных с желтым ободком глазах вспыхнуло нечто похожее на улыбку. Вечно хмурое загорелое лицо, покрытое густой растительностью, просветлело.
— Если я буду работать хорошо в колхозе, у меня всего будет вдоволь, — начала уговаривать мужа Хана. — Ну, сам скажи, на кой черт нам последние силы тратить на домашнее хозяйство? Сам подумай, нуждались бы мы в чем-нибудь, если бы оба работали в колхозе?
Лейб закрыл ладонями уши.
— Довольно! И слышать не хочу! — захрипел он. — Раз уж ты у них так усердствуешь, требуй по крайней мере премию. Пусть дадут тебе премию — и никаких!
…Отношения между Лейбом и женой вконец испортились. Чем больше старалась Хана подействовать на мужа, переубедить его, тем упрямее настаивал он на своем. Временами Хана пыталась пойти ему навстречу и отдавала много времени и силы семье, скотине, огороду, но сразу замечала, что у себя в бригаде она начинает отставать, и ей казалось, что все насмешливо тычут пальцами в нее: глядите, мол, какая она стала! Выставили ее напоказ всему свету, а она…
Лейб для виду иной раз показывался в своей бригаде, что-то делал, где-то копошился, но глаза его, как всегда, были устремлены назад — на свое хозяйство, на свою скотинку и огород.
Однажды ранним утром он вышел на огород посмотреть, как всходит картофель. Шел, поминутно наклоняясь, вырывал сорную траву и ворчал:
— Какого черта она садила картошку, когда ее тут почти не видать? Сорняки заглушили…
Дойдя до молодой акации, опоясывавшей в виде изгороди всю деревню, Лейб неожиданно увидел соседку Расю Душкову. Разнаряженная, ходила она по своему огороду и, то и дело нагибаясь, искала, казалось, что-то между кустами картофеля. В то же время она украдкой поглядывала на Лейба.
Когда Лейб был еще холостяком, он долго и упорно ухаживал за Расей. Летом он по субботам и праздникам гулял с ней в поле. По узкой меже, тянувшейся между их огородами, они шли к молодому лесочку, оттуда отправлялись в степь, где Лейб с гордостью показывал девушке богатые всходы на полях своего отца. Хлеба действительно были выше пояса, и молодые люди, бывало, прятались друг от друга во ржи или пшенице и потом долго искали один другого. Вечером они той же тропинкой возвращались домой, и Рася расставалась с ним счастливая, полная радужных надежд; еще немного — и эти просторные поля с богатым урожаем будут принадлежать ей и Лейбу, и она будет хозяйничать вместе с ним. Но в бурные годы коллективизации Лейб вдруг отвернулся от Раси и начал свататься к здоровой и трудолюбивой беднячке Хане Шер, своей нынешней жене, в надежде, что благодаря ей удастся спасти отца от раскулачивания и сохранить за собой его наследство. Затаив глубокую обиду в душе, Рася избегала встреч со своим бывшим женихом. Вскоре она вышла замуж за парня из соседней деревни, ко недолго прожила с ним — он тяжело заболел и спустя несколько недель умер. Оставшись вдовой, Рася решила снова завоевать сердце Лейба.
