Сергей Юрьенен
Союз сердец
11
JFK…
in memoriam
Только мы вошли, как объявили белый танец.
Дворец Спорта открылся здесь уже без нас, московских студентов. Прилетев домой на праздники 50-й Годовщины, мы со сводным братом мгновенно об этом пожалели и в тот же вечер отправились на пляски. Прибыли под конец. На радость тем, кто застоялся.
Его увела старуха лет тридцати, в меня вцепилась пигалица и потащила к эпицентру. Туфли будто мамины, на высоченных каблуках, и все равно до плеча не достает. В постели все одного роста – как ответил парижаночке молодой Папа Хэм. Но с ней мы были не в постели, а на всеобщем обозрении. Несколько смущаясь, одновременно я при ней чувствовал себя гигантом, и что-то в этом было. А чтобы не глазели, выдвинул подбородок и помутнел глазами, придавая себе вид угрюмый и отпетый. Как сказал про Папу британский завистник: «Предумышленное низколобие».
Город требовал подобной маски, десять лет, что я здесь прожил, она спасла меня от многих неприятностей – и вообще. Поэтому вернулась сейчас с такой непринужденностью, что девчонка приняла меня за местного. Повернулась с подломом и возложила на плечи мне руки:
– Часто сюда ходишь?
Намазана отчаянно, и рот, как у лягушки. То и другое мне понравилось.- А что?
– Первый раз тебя здесь вижу.
– Первый и есть.
– А обычно куда ходишь? Во Дворец профсоюзов?
– Ну.
– Там же одни старухи?
– В пед иногда.
– А в универ?
– Бывает.
– На камвольный?
– Нет.
– И не ходи. Как негра зарезали, там стало тускло. Сейчас клёво только здесь.- Притерлась ко мне, но тут же и отпрянула.- Чего у тебя там?
– А ты как думаешь?
– Н-ннет? – с полувопросом.
Я не отвечал.
– Таких в природе не бывает.
Я усмехнулся.
– Потрогать можно?
Пола пиджака прикрывала гантелю, засунутую под ремень. Половинку чугунного бутерброда на пружинах – предплечья качать. Выпуклой своей стороной обращена была к ней.- Хо! – поосязала через брюки.- Зачем тебе?
– Орехи колоть.
– Нет, серьезно?
– Для самообороны.
Чугуном при этом она не ограничилась, впечатлив меня своею смелостью:
– А это?
– Наоборот.
– Как интересно… Для самонападения?
– Скажем: для экспансии.
Хохотнув, убрала ручку шаловливую и прижалась животом к моей гантели. От однозначных телодвижений чугун мне стал мешать – пришлось передвинуть за спину. Не знаю, в чем тут дело. Доступность, конечно. Но не только. Не далее, как вчера на улице Сущевской, где порвавший с отцом Флоренский снимает конуру с видом на изд-во «Молодая гвардия», была проведена ночь с одной натурщицей, хоть и задвинутой в оральном смысле, но габаритов, которые пользуются спросом у мастеров монументальной пропаганды. Короче, крупная была подруга. Контраст, быть может? Или тот факт, что эта крошка накачивала мне мой имидж? Под конец танца я внутренне раздулся, будто культурист. Мистер Юниверсум со снимка из журнала «Sport dla wszystkich» 1 ( «Спорт для всех» (польск.). ) – уже смытого с зеркала в нашей с ним бывшей комнате.
– Смотрю, брат, повезло тебе…
– Тебе, брат, тоже…
Он вернул мне фляжку. Я глотнул впрок залитого коньяка, завинтил и всунул в задний свой карман. Выйдя из сортира, закурили мы «Parliament» – блок взяли в подворотне на Столешниковом. Брат ухмыльнулся.- Смотрел на вас и вспомнил фото из «Комсомолки». Помнишь? Вьетконговка конвоирует сбитого асса.
– Молодая зато.
– Не слишком? Крутанет динаму, будешь недоволен.
– А у тебя там что?
– Верняк. Мать-одиночка. Намекает, что пора нам брать мотор.
– Так далеко?
– В такие новостройки, что даже, блядь, не слышал. Через весь город потом переть.
– Может, не стоит?
– Даже не знаю. Джин, говорит, есть…
– Настоящий?
– Ну. Бутылку заставил описать. Выходит, что «Бифитер».
– А налит самогон.
– Съезжу, проверю. Ну, а что нам остается? Домой, что ль? Чтобы мозги пилили? Пилой же достают двуручной – то батя, то она. Не знаю, как ты, но я, брат, на пределе. На хера мы с тобой покинули Ленгоры?
– Так обработка была какая. «Сыночки, прилетайте, так по вас соскучились… «Помнить надо, как рвались отсюда. Мы с тобой забыли и дали заманить себя в ловушку. Нет у нас дома больше, брат. Зона нам дом. У меня «В», у тебя «Б».
Ибо был он мехматянин.
– Во всяком случае, сюда,- сказал брат,- больше ни ногой.
– Не говоря уж обо мне,- сказал я.- Но до отлета надо оторваться. Раз уж попались.
– Может, отбить кого получше? Ты как настроен, по-бойцовски?
Гантеля плюс батина стамеска – под штаниной лейкопластырем у брата приклеена вдоль голени. Но вдвоем против несметных этих тысяч? Без опоры даже на микрогруппу? Я ответил, что после мамы, самолета и сверхотсоса на Сущевской наступательно себя не очень чувствую, да и потом, ты знаешь…
– Жизнь дороже.
– Ладно. Поехал пить «Бифитер».
По последней затяжке и в громыхающий зал, где меня ухватили за локоть:
– Вот ты где! Пошли?
– Скакать не могу.- Я хлопнул по гантеле.- Давай дождемся слоу.
– Имею в виду – ко мне?
– К тебе?
Настораживая меня, брат был не так уж и не прав. Выглядела она, как семиклассница.
– Тут все равно кончается? Хата свободна, предков нет. Зато есть виски. Пил когда-нибудь?
– «Клаб 69».
– Это же венгерское.
– Разве?
– У меня настоящего попробуешь.
Прическа у нее была высокая, но все равно поверх обзор свободный. Просеивая в поисках брата скачущую массу, ответил я, что тут я, понимаешь, с другом…
– Давай и друга!
– Найти его надо…
– Так найди. А я пальто пока возьму. Давай мне номерок!
Партнерша брата покосилась на меня с опаской.
– Пардон…- Взял его за локоть и вывел из пределов слышимости.
На пару со мной он отказался:
– Лягушенка в коробчёнке: чего мы будем делать? Под радиолу танцевать? Тем более, я виски уже пил.
– Венгерского разлива?
– Нет, настоящий. «Джонни Уокер».
– Это где же?
– В универмаге «Москва» стоял внизу. Всего десятка. В наборе, но по делу: «Джонни-Ходок» и два лимона. Теперь охота джину, брат.
– Старуха же? – Я оглянулся.- Тридцать?
– Говорит, что двадцать пять.
– Ну, видишь?
– Зато без нежелательных. Ты, кстати, с этой малолеткой не нарвись. Паспорт проверь сначала. В смысле – получила ли уже.
– Это не возраст. Гипофиз.
– Лилипутка, что ли? – Брат горько засмеялся.- Что значит: явились к шапочному разбору… Ладно! В пять перед домом?
Сразу на обоих сыновей-забулдыг нападать было непросто, поэтому еще со школьных времен старались возвращаться мы синхронно. Сквозь все упреки в нашу комнату и на кровати вниз лицом.
– О'кей.
– Ну давай…- Он протянул ладонь, по которой я хлопнул.- Фляжку давай. Вдруг там и вправду самогон?
Смеясь, я вынул и вручил ему общий наш коньяк. Брат, он такой. Заранее соломку стелит.
Ореолами расплывались фонари. Она прижималась, вцепившись в бицепс под рукавом. Изморось сияла на лилово-зеленой косынке, вглядевшись в растительный узор которой я внутренне отпрянул, опознав умную морду леопарда.
– Ты где работаешь?
Предположение оскорбило:
– Я учусь.
– И в каком ты классе?
– Смеешься? Первый курс иняза. Ты?
– Универ.
– А фак?
– Юрфак,- соврал я непонятно почему.
– Прокурором будешь?
– Следователем. По особо важным…
В конце Коммунистической она кивнула на дом мимо которого спускались.- Вот тебе, кстати, и особо важное… Знаешь, кто здесь жил?
– Какой-нибудь сталинский палач?
– Выше бери. Преступник века.
– Кто же это?
– Ли Харви Освальд.
– Ты откуда знаешь?
– Из журнала.
– «Знание-сила»?
– Нет. «Америка». Предок получает,- оговорила она, поскольку киоски «Союзпечати» данным изданием, по понятным причинам, не торгуют.- Там на фото он с Мариной, которую увез из Минска. Вон на том они мосту.
– Ну да? – Мост через Свислочь был частью Ленинского проспекта. Тысячи раз проходил, не ведая, что к чугунным его перилам прислонялся задом самый известный минчанин в мире.
– Не веришь, могу найти. У нас в сортире все номера «Америки» с пятьдесят седьмого года.
Все ясно. Хуй сосаете 2 ( Высшее общество (От англ. high society).) – как говорят в циничном МГУ. Ну, вляпался…
Одновременно стало любопытно.
Тихая улица за Круглой. Особняк. Света в окнах нет. Партнерша вынула ключи, открыла дверь в ограде. Передо мной бесшумно выросла немецкая овчарка.
– На место, Рекс!
Поджав хвост, Рекс недобро смотрел на меня. Обойдя дом, свернули во внутренний дворик, обнесенный копьевидной решеткой. За ней в разрывах елей просматривалось невысокое здание с окнами темными и складчато зашторенными.
