Сергей Снегов
Река прокладывает русло
Телеграмма была адресована Пустыхину, но первым прочел ее Бачулин.
Бачулин, двухметровый мужчина с руками гориллы и душою кролика, не поверил своим глазам. Он протер очки, снова впился в аккуратненький телеграфный листочек и ошеломленно сказал:
— История! Выходит, все летит к чертям? Ну, не обрадуются ребята. — После этого он обратился к секретарю Анечке: — Хорошая, просто на коленях прошу: дай телеграмму показать товарищам! Не представляешь, как важно!
Анечка, высокая золотоволосая девушка, была не из тех, кого легко уговаривают. Она отрезала:
— Кому важно, придет и прочитает! Знаю я вас, Василий Романович: в первой же комнате потеряете, а мне потом отвечать!
Бачулин с осуждением пробормотал, в третий раз пробегая глазами телеграмму, чтоб затвердить ее наизусть:
— Не завидую твоему будущему мужу. Придется рассказать, кому следует, что у тебя за характер. А то по незнанию попадет человек в беду.
Анечку, избалованную вниманием молодых проектировщиков, мало трогало, что будет говорить о ней Бачулин. Для порядка она все же ответила гневным взглядом. Бачулин поспешил убраться.
Его мысли были полностью заняты непонятной телеграммой. Он решил ознакомить с ней всю проектную контору и потратил на это три часа из восьми официального рабочего времени. Он ходил из комнаты в комнату, усаживался на столах, подоконниках, чертежных досках или других «подручных инструментах для сидения» (так обычно их именовали в конторе) и, легко покрывая приглушенным голосом общий гул, многозначительно объявлял:
— Старик наш размахнулся, хлопцы! Можете выбрасывать в помойку изготовленные чертежи. Сказочка начинается сначала.
Проектанты по-разному воспринимали его сообщение.
Экономисты сперва разбушевались, но потом, обсудив ситуацию, отпустили Бачулина с миром. Старший экономист Шульгин, импульсивный, нетерпеливый и нетерпимый старичок, даже бросил на прощание:
— Спасибо, Василий Романович, что к нам первым! Утром строители выклянчивали дополнительно двадцать миллионов на всякие свои просчеты и пересогласования. Теперь я им двадцать крестов поставлю, а не двадцать миллионов.
У строителей Бачулин встретил серьезный отпор. Он в увлечении выложил свою новость самому Шуру, руководителю строительной группы.
Шур был худ, прям, как шест, раздражителен и суров, седые жесткие космы на его голове торчали во все стороны, как прутья веника. Остряк Пустыхин, руководитель группы металлургов, говорил о Шуре: «Глядеть на него так же опасно, как на прославленную греками Горгону Медузу, — можно от страха потерять нить мысли. Спорить с Шуром нужно, отворачиваясь». Эта оценка, впрочем, не мешала напористому Пустыхину при удобном случае самому переходить в наступление и, оставаясь с Шуром в приятельских отношениях, «задавать строителям „деру“».
Выслушав Бачулина, Шур задергался от негодования и закричал высоким, сердитым голосом:
— Ну, чему ты радуешься, чему, я спрашиваю? И без тебя тошно, а ты еще чепуху распространяешь!
— Не чепуха, Вениамин Израилевич! — оправдывался Бачулин, побаивавшийся, как и все в конторе, грозного Шура. — Сам читал. Ты же знаешь, я не лгу.
Бачулин, в самом деле, сознательно никогда не лгал. Но так как человек он был увлекающийся, то правда в его изложении часто казалась неправдоподобной. Его ценили как работника, но считали вралем. Среди проектантов о Бачулине ходила острота: «Если Василий утверждает, что вечером солнце зайдет, то к этому сообщению нужно отнестись с большим сомнением».
Шур махал на Бачулина руками, топорща седые космы.
— Врешь, врешь, не мог ты читать подобной глупости!
Совсем по-иному встретил сообщение Бачулина старший инженер группы автоматики Лесков. Лесков был обрадован: наконец и на его улице наступал праздник! Он ударил Бачулина по плечу и пошутил:
— Сплетня бризантного действия, Василий! В другой раз письменно предупреждай, чтоб успели подготовиться. Нет, в самом деле, правда?
Бачулин заверил:
— Чистая, как слеза, Саня! Стану я в таком важном деле…
Лесков прервал его:
— Повтори-ка еще разок для ясности.
Бачулин декламировал телеграмму, как стихи, смакуя каждое слово:
— «Требуемой рабочей силе отказано Точка Предложено срочно перепроектировать учетом комплексной автоматизации производственных процессов Точка Выделяют дополнительно семьдесят миллионов Точка Выбегает крюк Точка Объем строительно-монтажных работ увеличивается Точка Ближайшую субботу назначаю внеочередной технический совет Точка Неделин».
Лесков от возбуждения не мог усидеть на месте. Он захохотал и воскликнул:
— Черт возьми, да это же переворот, понимаешь?
— Переворот! — подтвердил Бачулин, радуясь, что наконец его сообщение оценили по-настоящему. — Говорю тебе: крушение всех проектных основ. Земля дыбом. Придется теперь Пете Пустыхину поработать кудлатой головешкой.
— А что такое крюк, который выбегает?
— Не знаю, — отвечал Бачулин честно. — Сказано, крюк — значит, крюк.
— Нет, а ты как думаешь?
— Да как тебе сказать… Ну, возможно, обыкновенный крюк… Знаешь, такелажный для поднятия тяжестей.
— Не бреши, не бреши, Василий. Перепроектировка завода — и какой-то крюк!..
Лесков помчался к Анечке проверить, так ли все, как ему рассказали. Нет, все было правильно, слово в слово. Лесков бросил телеграмму на стол и улыбнулся Анечке. Та вздохнула. Лесков был единственным среди молодых сотрудников проектной конторы, кто ей всерьез нравился. Это началось еще с прошлого года, когда она пришла на работу в контору. Анечка сразу выделила Лескова. Он был высок, красив, всегда серьезен, почти хмур, это очень шло к нему, недаром все о нем говорили как о талантливом инженере. И, вероятно, он был единственным, кто за ней не ухаживал. Даже два совместных посещения кино — Анечка многого от них ждала — ничего не изменили. Душу Анечки раздирали сложные чувства: она готова была и возненавидеть Лескова и влюбиться в него без памяти.
Она сказала, кивая на телеграмму:
— У вас такой вид, словно вам поднесли подарок.
— Угадали, Анечка! — сказал Лесков, ликуя. — Просто не могу передать, до чего вы попали в точку! В министерстве наконец поняли, что металлургический завод — это не обязательно дымный сарай, где главный герой — человек с ломиком… Нет, это замечательно: волна новой техники докатилась и до металлургов! Наконец-то мы сядем за настоящую работу!
Анечку мало интересовали дела металлургов. Она твердо знала, что заводы — и старые и новые — ужасны: дым, пламя, грохот и грязь. Она сказала:
— Да, кстати, Александр Яковлевич, у нас на будущей неделе запланировано коллективное посещение театра. Вам оставлять один или два билета?
Лесков нетерпеливо отмахнулся:
— Что вы, Анечка, какой тут театр! Боюсь, вдоволь поспать времени не будет.
К этому времени в контору возвратился Пустыхин, с утра уехавший на совещание в горплан. Он бесцеремонно согнал Бачулина со своего стола, на котором тот сидел, и потребовал объяснений: почему шум вместо работы? Пустыхин, главный инженер проекта, язвительный, плотный, с бородой лопаточкой, был признанным любимцем и авторитетом в конторе. Он знал все металлургические заводы страны, был участником крупных проектов, прочитал массу книг, сам писал — имя его было известно среди специалистов. Проектанты свято верили, что если бы не беспощадный язык Пустыхина и неистребимая любовь высмеивать начальство, он давно бы сидел в кресле замминистра или — на худой конец — начальника главка.
— Все говори, не таясь, — приказал Пустыхин Бачулину. — Врешь по обыкновению?
Бачулин с негодованием отверг обидное подозрение. После первых же его слов Пустыхин распорядился:
— Товарищи, кто помоложе, к Анечке! Живо, аллюр три креста!
Положив на стол телеграмму, Пустыхин вслух читал ее, потом перечитал еще раз и задумался, сжимая губы и покачивая головой. Металлурги, не дыша, ожидали слова своего руководителя; они видели, что он изумлен.
— Катастрофа, Петя? — сочувственно сказал Бачулин. — Вроде кирпичом по темени, правда?
Но Пустыхин уже овладел собой и весело вскинул голову. Треща сочленениями пальцев, он стал комментировать телеграмму. Он не стеснялся в формулировках и не подбирал обкатанных выражений. Толкование Пустыхина было категорично, голос ровен, он сразу пришёл к решению, готов был отстаивать его в любом споре.
Смысл его толкования сводился к следующему.
В центре, видимо, разразилась очередная катастрофа. С горных вершин Госплана свергнулась лавина новой кампании. Все, что не несет на себе медного ярлычка автоматизации, опорочивается. Только так надо понимать сообщение управляющего проектной конторой Неделина: человека оглушили неожиданной установкой, он растерялся и понес глупости о коренной переработке проекта. Никакой коренной переработки не будет! Его, Пустыхина, вокруг пальца не обведешь, дудки! Новыми установками его не испугают! Он видел в жизни множество различных кампаний, память хранит ему большой набор сменявших одна другую установок. Но он делал дело, будет делать его дальше. Спроектированные им заводы таковы, какими им должно быть, никто не определит сейчас, в какую кампанию они возводились. Важно, чтоб завод выдавал металл, это существенно, все остальное — фразы, оформление. Что же, оформление можно подобрать, это пустяки.
