Есть весьма странная улочка в весьма маленьком городке Щ.… Это и не улица, и не переулок, и не закоулок, а бог знает что. Между двумя обычными улицами врезалась она, как средняя черточка в букве «и», унизалась двумя десятками деревянных домиков и стоит себе на земле уже лет сто.
Одним своим концом (назовем его парадным, поскольку он устремлен к центру городка) она нацелена на широкие ворота тепловозного депо, другой ее конец (назовем его непарадным) под острым углом смыкается с большой нормальной улицей, недавно заасфальтированной. На парадном конце когда-то, еще до войны, стояла пожарная каланча, затем ее снесли, и в том месте земля сильно осела, отчего и образовалась огромная непросыхающая лужа, без которой просто-таки немыслим облик этой улочки. В жару лужа изрядно уменьшается и ее можно вполне свободно обойти, но после дождей, а в осеннюю пору и подавно, без резиновых сапог это место не преодолеть. Зато зимой лужа исправно замерзает, и ребятня получает свой персональный каток. Так что в зимнее время лужа-каток верно служит закаливанию подрастающего поколения.
Кроме этой весьма примечательной лужи на парадном конце растут три не менее примечательные липы — корявые старушки с почерневшей от времени толстющей корой, каждой из которых давным-давно перевалило за сотню. На непарадном конце тоже есть липы, вернее, липки-саженцы, воткнутые в землю в позапрошлом году. Две из них уже усохли, став жертвами древоядных коз, а одна благополучно выжила, вытянулась стволом, выкинула весной новые побеги и зазеленела реденькой листвой, до которой глупым козам уже не дотянуться.
Видимо, наличие этих лип, в основном трех корявых старушек, и дало улочке пышное название: Липовая аллея. Куда лучше было бы назвать ее Кленовой или Рябиновой, или улицей Белой акации, так как клен, рябина и акация растут на ней сплошняком и образуют действительно красивую зеленую аллею. Но раз не назвали — что ж поделаешь?
Липовая аллея от самой лужи до трех липок-саженцев, из которых две погублены козами, насквозь проглядывается. Она не освещена, но в лунные вечера и ночи жители вполне свободно обходятся небесным светилом, а в безлунно-слепые они тоже каким-то образом ухитряются не натыкаться на деревья и не носить на лбу шишек. Она не мощена, покрыта толстым слоем песка, песок в летнюю пору так раскаляется под солнцем, что ступить на него босой ногой невозможно. Но именно этот желто-белый песочек придает ей своеобразную прелесть, является как бы ее декоративным украшением. Быть может, поэтому жители и не пишут в горсовет жалоб и не ставят перед депутатами вопрос о том, чтоб ее замостили. А еще и потому не пишут жалоб и не ставят вопрос, что в таком песочке удобно копать ямки и зарывать в них выносимый со дворов мусор, чего не сделаешь, покрой улочку асфальтом.
Вот такая Липовая аллея есть в небольшом городке Щ. А на ней — пятнадцать домиков, а в домах (согласно домовым книгам) — восемьдесят два жителя, включая малых детей и глубоких стариков. Пересели их всех в большой город, помести посемейно в какой-нибудь пятиэтажный дом, — они и одного подъезда не займут: пять квартир лишних окажется. А если дом о девяти этажах или об одиннадцати? Затеряются в квартирах-клетках и, дай бог, если раз в месяц друг с дружкой свидятся. А так — целая улочка, и на улочке все свое: свои дома, свои заборы, сараи, луковые грядки, яблони, вишни, свои собаки и кошки, цветники под окнами, рябинки и акации, свои липы корявые и своя лужа на месте снесенной каланчи.
И чего только не случалось на Липовой аллее! Колорадский жук на огороды нападал — одолели общими силами жука. Правда, два года боролись с ним не тем способом: вылавливали его в картошке, обливали керосином и сжигали. От этого зловредный жук не пропадал. А на третий год перестали сажать картошку, и жук сам собою исчез. Видать, перебрался на соседние улицы, где борьба с ним велась еще с помощью керосина. В одну зиму такой крутой мороз пал, что все сады вымерзли, — презрели мороз, новые сады насадили. Вася Хомут как-то крепко выпил в вокзальном буфете, и нашелся человек, воочию видевший, как Вася выписывал кренделя на подходе к своей луже. Стало быть, оставалось Васе форсировать лужу — и, считайте, он дома. Однако домой Вася не явился, и вся Липовая аллея два дня сильно волновалась: уже думали, погиб Вася — то ли в речку его хмель завел, то ли забрел он за город да попал под поезд, то ли какие бандиты убили. И вдруг нашелся Вася, на своей таки улочке нашелся: из заброшенного колодца его на веревке вытащили. А в колодец, по счастью давно обезвоженный, его все тот же хмель завел. Показалось ему, будто в колодце кошка мяукает. Вот он камнем крышку с колодца сбил и давай средь ночи в колодец спускаться, чтоб, значит, спасти бедное домашнее животное. Сорвался, конечно, и грохнулся вниз, а крышка над ним от сотрясения воздуха — бац! — и захлопнулась. Так два дня и взывал Вася о помощи из сырой подземной глубины, да голоса его никто не слышал, пока не закатился у мальчишек за колодец футбольный мяч и не побежал за ним младший сын Васи Хомута. Тут-то и уловил мальчонка чутким ухом родной голос из-под земли. Васю вытащили всего побитого, отлежался он с недельку дома и опять стал выпивать, как и до падения. Так что и Васину историю пережили благополучно.
А то еще было… У Ко́жухов собака взбесилась. Кожухи собаку на цепи держали, а кормить не кормили, чтоб злее была и чтоб в случае появления вора в куски его разодрала. От такого обращения, а может, от тоски по этому никак не являвшемуся вору она взяла и взбесилась. Взбесившись же, сорвалась с цепи и махнула на улицу. А Ольга Петровна Терещенко, как на грех, в это время автобусом из села вернулась, с деревенскими гостинцами. Только это она лужу счастливо одолела, отбалансировав с корзиной по шатким кирпичикам, как глядь — на нее собака мчит. Глаза по-волчьи зеленым светятся, и храпит страшным образом. Тут Ольгу Петровну как плетью хлестнули. Бросила она корзину да шасть на парадное крыльцо к Писаренкам, а с крыльца — на скамью, а с нее — на забор, а с забора — еще выше. И очутилась в мгновенье ока, несмотря на свой стокилограммовый вес, на крыше чужого дома, оставив на чужом заборе с полметра нового крепдешинового платья. Ухватилась за ветку корявой липы, простершейся над крышей, и кричит: «Ой, люди, падаю! Ой, в голове шумит, сейчас упаду!..»
На крыльцо выскочил в широченных трусах машинист Писаренко, отдыхавший после ночной поездки, и, еще не видя Ольги Петровны, а только слыша ее причитания с крыши, увидел, как рыжая, страшного вида собака раздирает зубами и лапами корзину со всякой съедобиной. Писаренко кинулся было спасать колбасы да окорок, но собака так рыкнула на него, что он тотчас поспешил убраться в сени, затем выскочил через другую дверь во двор, и в собаку из-за забора полетели поленья. Ольга Петровна Терещенко все это время непрестанно подавала с крыши голос, сообщая о том, что падает. На крики сбежались соседи, выскочил с кочергой сам Ко́жух, хозяин собаки. Ему закричали: «Не подступайте, она укусит! Тогда целый месяц на уколы ходить!» И стали все жутко возмущаться, глядя издали, как взбесившийся пес с остервенением пожирает окорок и колбасы, стали кидать в него камнями и палками, но в силу чрезмерного возбуждения кидавших эти виды холодного оружия пролетали мимо цели.
Трудно сказать, чем бы это кончилось, не проезжай в тот час по улочке «черный воронок». Как и следовало ожидать, «воронок» затормозил, из него выпрыгнули два молоденьких милиционера, быстро сориентировались в обстановке, мигом определили, что собака бешеная, и один из них (видимо, старший) применил оружие. Узнав, что хозяин ликвидированной собаки, то есть Поликарп Семенович Ко́жух, находится тут же, этот молоденький, который был старшим над другим молоденьким, приказал Ко́жуху немедленно убрать собачий труп за черту города, а также предать огню растерзанную корзину Ольги Петровны со всем, что в ней осталось, и соблюдать при этом должные санитарно-гигиенические меры: работать в перчатках и желательно в брезентовой одежде, которую впоследствии тоже непременно сжечь. Поликарп Семенович Ко́жух не стал вступать в пререкания с милицией и быстренько удалился к своему дому: отнести кочергу и облачиться в нужную одежду. А все другие кинулись к дому Писаренко, чтоб ценными советами помочь Ольге Петровне в целости и сохранности спуститься на землю.
Спустя несколько дней в доме Ольги Петровны Терещенко и под ее председательством собрался уличный комитет Липовой аллеи. Единогласно было вынесено решение: категорически и навсегда запретить Поликарпу Семеновичу Ко́жуху заводить новую собаку без письменного обязательства с его стороны, что он будет прилично ее кормить. Поликарп Семенович покорно выслушал решение уличкома и незамедлительно представил требуемое обязательство. Как-никак, а из всех жителей Липовой аллеи он был самым культурным человеком: в свои шестьдесят пять лет имел законченное высшее техническое образование, имел коричневую «Победу» первого выпуска, носил очки с двойными линзами, поигрывал на скрипке и на пианино и ходил летом в соломенной шляпе и сандалетах на босу ногу, которые (сандалеты) никогда не были чтимы жителями Липовой аллеи, имевшей песчаную почву, ибо ношение подобной обуви требовало частых остановок при ходьбе и частого вытряхивания песка.
