Олесь Гончар - Таврия

— Что тебе купить, Вустя?

— Мне… Мне лучше сдачу принесешь.

— Ладно.

Заложив полтинник за щеку, Данько вприпрыжку кинулся ярмарковать.

— Смотри ж, не заблудись! — крикнула вдогонку сестра.

— Если собьешься, — громко добавил Цымбал, — сразу смотри, где Днепр, в ту сторону и пробивайся!

Взобравшись на кручу, парень на мгновение застыл ошарашенный. Что здесь делалось, что творилось! Шум, гам, жаркая адская теснота… Вся ярмарка плывет, движется, торопится куда-то как на пожар. В неудержимом движении бушует взволнованное людское сборище, без конца двигаясь неведомо куда, обливаясь потом, захлебываясь сухой пылью… Как безумные, толпятся люди, толкаются, налетают друг на друга, сослепу пробираясь зачем-то дальше вперед, растекаясь во все края, и в то же время их никак не становится меньше, вся ярмарка, многолюдная, шумливая, остается на месте, кружась, словно в бешеном бессмысленном танце, на этих раскаленных песках, под этим высоким, разогретым куполом неба.

Оторопев, стоял парень на высоком берегу, не отваживаясь броситься стремглав в страшный людской круговорот, который, заполнив площади, улицы, огороды, равнодушно топтал Каховку, шагая по ней, как по бесконечному заколдованному кругу. Что им всем до Данька? Если зазеваешься, тебя в одно мгновение сомнут, затопчут, даже не заметят. Возбужденные, распалившиеся, о, если бы они могли посмотреть на себя со стороны! Куда они торопятся, куда спешат, обгоняя друг друга? Разморенные зноем, очумевшие от собственного крика, они сами уже хотели бы, кажется, вырваться из этой толкотни, облегченно вздохнуть, но какая-то сила не отпускала их отсюда, — они как бы обречены были ярмарковать до конца, до полного изнеможения.

Солнце жгло, как в пустыне. Ослепительный воздух, стеклистый, чрезмерно наполненный светом, больно резал глаза. Со звоном в ушах, со страхом в сердце стоял Данько с глазу на глаз с ярмарочной растревоженной Каховкой. Наконец, собравшись с духом, он метнулся в плывущую толпу, вошел, как иголка в сено.

Пожалуй, в тесноте ему оттоптали бы ноги, но на его счастье большинство здесь было таких же босых, как и он сам. Остерегаться надо было только богачей, ярмарочной знати, которая носила сапоги с подковами на подборах.

Вскоре Данька прибило, словно волной, к неподвижной, застывшей в напряжении группе людей, которые, горбясь, окружили какого-то страшного на вид одноглазого рябого верзилу.

— Получай утешение, если в кармане деньги есть! — стоя посреди толпы, то и дело выкрикивал одноглазый хриплым басом. — Десять програёт, один выграёт, на-а-а-летай!

Проскользнув между столпившимися, Данько неожиданно очутился возле рулетки.

Некоторое время он внимательно следил за игрой. Очень интересно было здесь. Со свистом вертелся разрисованный круг, отчаянно позвякивало серебро и медь, дружно проявляла свои чувства нависшая над рулеткой толпа, смеясь над неудачником и хором приветствуя того, кому повезло.

Рулетка постепенно увлекла Данька. Вначале ему было просто интересно следить за игрой, угадывать, кому повезет, а кому нет, а потом, поняв сущность игры, он грешным делом подумал, не испытать ли самому это рискованное, отважное наслаждение. Конечно, здесь легко проиграть, но ведь можно и выиграть!

«Один-разъединственный раз. В шутку. Для пробы, — говорил он мысленно, словно спрашивал у кого-то разрешения: не то у матери, не то у сестры, не то у самого себя. — Раз — и больше не буду. Просто так, чтобы проверить свое счастье!»

В самом деле, взрослые ведь играют, некоторые уже одалживают друг у друга, ставят последнее, — почему же ему нельзя? Игра втягивала его, как таинственная пропасть, все больше искушая опасностью и риском. Глядя на проигрыши и выигрыши других, Данько постепенно проникался почему-то уверенностью, что ему повезет.

А, будь что будет!

Тут же разменяв полтинник, Данько поставил свою долю на кон. Решительность парня развеселила взрослых.

— Ну-ка, ну-ка, докажи, — подзуживали его со всех сторон. — Получай, человече, утешение… Отсюда либо паном, либо без штанов уйдешь!

Засвистел диск, залопотало по металлическим зубчикам гусиное перо, тоненькое и легкое, как Даньково счастье. И парень и все присутствующие приумолкли, посапывая, напряженно следя за движением пера.

— Один выграёт, десять програёт! — зловеще каркнул рябой над самой головой парня.

— Стоп!

Данько вначале не поверил собственным глазам…

Выиграл!!!

Ошеломленный, стоял и молча смотрел на чудесное перо, которое как бы чувствовало, где надо было остановиться. Радость Данька была так искренна, так чиста и наивна, что она передалась другим присутствующим, и даже его противники, которых он только что обыграл, не злились на свою неудачу.

— Забирай выигрыш, — сказал хозяин рулетки, но Даньку еще и сейчас не совсем верилось, что вся куча денег, лежащих на кону, отныне законно принадлежит ему. Не дождавшись, пока парень придет в себя, хозяин рулетки сорвал с него картуз и, свалив туда выигрыш, сунул все это счастливцу в руки. Картуз был тяжелый.

— Еще играешь?

Данько подумал, что отказаться сейчас от игры было бы нечестно.

— Играю, — ответил он глухо.

Азарт среди присутствующих нарастал. Данько, растрепанный, лопоухий, одеревеневший от напряжения, стоял с картузом в руке перед рулеткой и ясно чувствовал, как где-то под рубахой, за худыми ребрышками трепещет его сердце.

Завертелась рулетка, зазвенело перо, ахнули хором присутствующие: второй раз выиграл Данько!

— Э, так это счастливчик! — нараспев воскликнул один из игроков, подозрительно оглядев парня. — Нам с ним играть не с руки!

Качнулась толпа, зашумела, посыпались шутки, в которых, кроме веселья, слышались и удивление и страх:

— Берегитесь, хлопцы, счастливец среди нас!

— Ну-ка, где он, покажись!

Задние протискались вперед, чтоб хоть взглянуть на необычного, редкостного для Каховки счастливца. А он, зажимая картуз, стоял возле рулетки, худющий, смущенный, в своей вылинявшей полотняной рубашечке и таких же штанишках, выкрашенных по домашнему способу — бузиной. Роса выступила у счастливца на облупленном широком носу, на выгоревших висках русой, давно не стриженной головы. Ничем вроде неприметный парнишка, обычный сельский пастушок — тонконогий, гибкий, как лоза, с ушами, прочно отдавленными картузом, с непокорным вихром на темени… Такой незавидный, и такая легкая рука у него!

— Забирай! — показал на выигрыш рябой.

На этот раз Данько, осмелев, уже сам сгреб в картуз свою выручку.

— Еще играешь?

Еще б не играть! Теперь только и играть… Но не успел Данько объявить о своем согласии, как чья-то рука цепко, по-батрацки, схватила его за шиворот, и знатный игрок мгновенно очутился за толпой, сопровождаемый взрывом общего хохота.

— Надо, парень, и меру знать! — прозвучало ему вслед.

— Удирай лучше, пока не поздно!

— Тут, брат, везет-везет, да и перекинет!..

Сконфуженный, застыл в стороне Данько, выслушивая насмешливые назидания незнакомых сезонников. Но только что пережитый конфуз нисколько не уменьшил ощущения сказочной радости, переполнявшей его. Верил и не верил своему неожиданному счастью, не зная, как ему поступить со своим выигрышем. То сжимал, то снова раскрывал картуз, чтоб убедиться, что его казна на месте, что все это настоящее.

Что он теперь сможет купить? Ржаного хлеба? Борща? Бубликов? Все может, всю ярмарку закупит! Но нужно сначала рассортировать выигрыш, отделить серебро от меди, надежно рассовать в разные места… Часть в карман, другую за подкладку картуза, а остаток — узелком в платочек и за пазуху… Он теперь богач, ему надо остерегаться ярмарочной публики, особенно уркаганов. Но пусть только попробуют вырвать у него добычу! Руки перегрызет, а свое, законное, не отдаст.

Приводя в порядок свою казну, со счастливой настороженностью оглядываясь вокруг, Данько заметил поблизости подростка своих лет, который, видимо, уже некоторое время внимательно следил за ним. Внешне парнишка ничем не напоминал уркагана. Стоял одиноко, аккуратненький, тонколицый, чернявый, в форменной тужурке и форменном картузике с кокардой, на которой были изображены крест-накрест коса и грабли. Почему грабли? Почему коса? Никогда Данько не видел ничего подобного на кокардах. Безусловно, парнишка этот не из босяков, скорее он похож на гимназиста. Но почему он так внимательно, с тоской в глазах следит за Даньком? Что ему нужно?

— Ты чего? — с вызовом обратился к парню Данько.

Густо загоревшее, по-девичьи красивое лицо незнакомца дрогнуло в горьковатой усмешке.

— А что?

— Чего смотришь, спрашиваю?

— Глаза есть, вот и смотрю.

— Может, выиграть охота?.. Так иди, играй, там никому не запрещается.