— Записаться разве в кружок? — мелькнуло вдруг у Азбукина.
— Кружок разрастется, — продолжил Секциев. — Я вижу это. Он будет своего рода закваской, которая заставит бродить головотяпское тесто. Мы разбудим Головотяпск. Мы мещан головотяпских превратим в марксистов. Мы…
В соседней комнате комсомольского клуба неожиданно грянули бурные звуки марша — того самого, который играют в Головотяпске во время всяких торжественных шествий. Секциев вздрогнул и перестал ораторствовать. Азбукин вздрогнул: ему жаль было, что так некстати прервали уверенную речь новоявленного головотяпского марксиста. А звуки марша все неслись и неслись… Будто в уютную и мирную, чуть спросонья, комнату ворвалась толпа забияк-мальчишек, и они, не зная, куда деть свою юную энергию, шныряют по комнате, подпрыгивают, сдвигают мебель, кричат, смеются, дерутся.
Секциев взглянул на часы.
— Через полчаса собрание городского месткома. Надо сбегать домой скушать яичко. Я утром и вечером съедаю по яичку.
Азбукин, оставшийся в одиночестве, предался печальному раздумью. Его начала упрекать совесть в том, что он с корыстными целями хотел попасть в марксистский кружок. Совесть говорила довольно таки бесцеремонно:
— Разнесчастный ты шкраб! Чего ты возжелал? Карьеры? Хочешь таким образом избежать переподготовки? Вспомни прежние суровые времена, когда ты три лета подряд отхватывал босиком, когда у тебя по неделе хлеба во рту не бывало. Вот тогда ты точно был Азбукин, и мне приятно было итти с тобой нога в ногу. А теперь?.. Право, если возникнет еще раз у тебя подобное желание, мне будет стыдно показаться на улице-то с тобой. Бросайся, брат, вместе с другими и на равных основаниях в пучину переподготовки.
* * *
Разговор с совестью был куда неприятнее разговора с Секциевым. Азбукин резко оборвал его, встал и ткнулся головой в дверь, ведущую в соседнюю комнату. Там, на эстраде, собралась группа комсомольцев обоего пола. Кто-то наигрывал на рояли. Приятный баритон ухарски отбивал:
Гол я, братцы, как сокол,
Нету ни «лимона»,
Запишусь-ка в комсомол,
Буду я персона.
И как бы поднимая брошенную перчатку — вызов на состязание, женский голос чеканил в свою очередь:
Карла Маркса мы прочтем,
«Азбуку» изучим.
Подождите — подрастем,
Нэпманов проучим!..
На эстраде раздалось: бис, браво, товарищ Мэри. И шумно заапплодировали.
Потом долговязый комсомолец сказал картавя, но весьма внушительно:
— Товагищ Мэги. У вас — талант. Поздгавляю.
Мужской баритон, которому не аплодировали, обиженный успехом своего соперника, снова вылетел наперед:
Есть махорка, есть бумажка,
Вынимай-ка портсигар.
Поцелуй меня, милашка,
Я ведь важный комиссар.
— Ха-ха-ха, — завился женский смешок. — Родионов, сами придумали?
— Сам, ей-богу, сам — уверял баритон. — Вчера, вижу лежит клочек бумажки. Дай, думаю…
Но его прервал ядреный, побеждающий голос:
Нос — картошка, глаза — слива,
Лоб — могильная плита.
Руки длинны, ноги кривы,
Вшива грива, борода.
Гомерический хохот потряс зал. И опять крики: бис, браво.
Азбукин невольно был увлечен весельем собравшейся молодежи. Он даже несколько попятился от дверей, чтобы получше разобрать то, что происходит на эстраде. Но в темноте видны были лишь силуэты, да на стене, немного фантастически, обрисовывалась бесконечная хартия прегрешений, за которые наказывались комсомольцы, и чудилась за этой хартией древняя-предревняя, христиански-знакомая голова с лукавыми рожками.
«Вот куда-бы записаться», — с тайной завистью помыслил Азбукин. Но сразу же с тоской вспомнил, что ни один комсомол в мире не примет его потому, что он уже пережил предельный возраст, что уже седые волосы есть у него на голове.
Пропели, верней, отрубили, еще ряд частушек, и сумрак зала, просверленный золотыми точками папирос, время от времени раздирался жизнерадостным смехом.
— Товагищи! — обратился высокий комсомолец. — 30-го апгеля у нас в Головотяпске состоится конгесс молодежи. Будут представители Польши и Чехо-Словакии. Товагищи, не удагим лицом в гьязь. Устгоим такой вечег самодеятельности, чтобы о нас заговогили в губегнии… даже в Москве.
— Устроим, устроим, — подтвердили все.
— Товагищи, угостим их на славу. Я уже исполком просил дать на это сгедств. Отпускают 50 пудов ячменя.
— Ура! — загремело под потолком. — Качать ответственного секретаря.
На эстраде поднялась дружная возня, сопровождавшаяся шутками, смехом. А приятный баритон той порой уже наяривал составленную им экспромтом частушку:
Эх, ячмень, ячмень, ячмень,
Золото ты русское,
Эх, кабы только не лень,
Взяли б мы французское!
— Возьмем! — крикнул ответственный секретарь. — Пусть бугжуи больше копят. А у нас, товагищи, завелся поэт. Пгекгасный поэт. Качать поэта!
Опять возня, но только уж около баритона. Во время этой возни, через дверь напротив волчком подкатился к эстраде какой-то человек.
— Товарищи, — раздался его голос, напоминавший голос недавно приучившегося кукурекать петушка.
Все притихли.
— Товарищи. Сообщаю вам последнюю сенсационную новость. У нас скоро будет произведено всем комсомольцам испытание по 12 предметам.
— Испытание?! По 12?! Неужели? — выпорхнуло со всех сторон.
— Да, по 12-ти. Азбука коммунизма, советское строительство, история партии, биография вождей и прочее.
Неловкая тишина, скрадываемая только тьмой, сожрала, не жуя, прежнее веселье.
— Тогарищи, — попробовал все же ободрить голос ответственного секретаря. — Не падайте духом. В нас много юношеского огня и погыва, но нужен матегиал для того, чтобы постоянно мы гогели. Нужна подготовка, товагищи. Ггызите молодыми зубами гганит науки, как сказал товагищ Тгоцкий.
— Должно быть тоже переподготовка будет, — ссутулился Азбукин и вышел потихоньку вон.
Азбукину не было нужды заходить домой пред собранием месткома: его не ожидало яйцо, чаявшее Секциева. Но зная, что собрание наверняка затянется, что будут много курить и что в комнате будет душно, — шкраб решил немного побродить по городу. Сначала он шагал один по головотяпскому большаку, осторожно передвигая ноги, чтобы не споткнуться о явственно ощерившиеся, местами крепкие камни булыжника. Граждане Головотяпска и его уезда совершали путешествие по этим булыжникам лишь в самом крайнем случае, предпочитая месить непролазную грязь по окоему мостовой.
Кто-то догнал Азбукина и присматривался к нему.
— Азбукин… друг, — услышал, наконец, он знакомый голос о. Сергея.
— О. Сергей, это вы?
— Я, я. Милостию божиею и вашими молитвами.
— Ну, мои-то молитвы… — Азбукин рассмеялся.
— Нет, друг мой, не отрицайте молитвы. Ведь что значит дружеская беседа в жизни? А? Иногда — все. А молитва — это дружеская беседа. Есть у вас горе — помолитесь и горе, как рукой снимет. Ну, что в вашей жизни нового?
— Да ничего. Вот разве переподготовка.
— Переподготовка? И у нас, друг мой, тоже переподготовка.
— Это вы что же недавнее свое заключение именуете переподготовкой. Плохо вам пришлось там.
— Нет, не тюремное заключение, друг мой. Оно уже в область истории кануло безвозвратно. У нас теперь содац.
— Что такое? — удивился Азбукин.
— Союз древне-апостольской церкви, — довольно вскликнул о. Сергей. — Это и есть наша переподготовка. Довольно, друг мой, нам из-за какого-то Тихона да монахов страдать. Белое духовенство, — мы, так называемые попы, — раньше лишь пешками были в руках монахов. А, в сущности, белое духовенство — все революционное. Ему только хода не давали.
О. Сергей порывисто вздохнул и некоторое время шел, сопя.
— А теперь пришел наш черед действовать. Три дня тому назад я вернулся с епархиального съезда. Теперь все, друг мой, по-новому. Мы на съезде решили приветствовать власть, которая, не веруя, стремится к тому же, к чему идем мы, веруя. Мы постановили многолетие возглашать в честь правительства. Мы, примкнувшие к древне-апостольской церкви, в сущности, коммунисты в рясе.
— Как так? — удивился еще больше Азбукин. — Коммунисты-же — безбожники!
— Да и мы, — поспешно возразил о. Сергей, — подчеркиваем, в противовес монахам, человеческую природу Иисуса Христа. Церковь, с нашей точки зрения, тоже подобие коммунистического общества. Я уже говорил об этом со старостой Брызгиным. Одобряет.
— Брызгин? Он-то ведь торговец…
— Жена его действительно лавочку имеет, а сам он — советский служащий, заведует кооперативом. Первого мая он даже на красной трибуне предполагает выступить с приветствием от кооператива.
