— Пройди с ней разок, — сказал отец.
Затарахтел трактор, дым и пыль хлынули на огонь костра, взметнув его. И Вольтановский запел с мостика:
Про-ща-ай, люби-и-мый го-род,
Ухо-о-дим но-чью в мо-ре…
Привстав на колени, полевод долго следил за комбайном.
— Волнующая машина, — сказал он, блестя глазами. — Я, товарищ Емельянов, в основном городской человек, но повлекло меня в деревню не что иное, как машина. Тогда еще только-только трактора появились. Увидел я их в работе — и все в городе бросил. Это, думаю, что ж такое, это ж переворот истории! Какое ж это земледелие, а? Это ж индустрия! И какие тут могут быть мужики? Разве вот они — мужики? — показал он на ребят, слушавших его затаив дыхание. — Вот возьмите хоть этого, Ваську Крутикова. Если он через три года на комбайн за помощника не станет, я его из колхоза выгоню. — И полевод погрозил пальцем парнишке такого могучего сложения, что трудно было угадать, сколько ему лет. — Так, считаете, обошлось? — вдруг спросил он, ища вдали огненный след комбайна.
— Думаю, обошлось, — сказал отец, тоже глядя вслед комбайну. — Вы поезжайте, мы тут с сынишкой поспим у костра.
— Вот и прекрасно, — охотно согласился старик и сейчас же заторопился. — А это мы засчитаем особо, починку-то, вы не беспокойтесь. Поеду, Наталью Ивановну, председателя нашего, успокою. Да и зерновозки надо подослать.
Отец нахлобучил на голову куртку и придвинулся к огню.
— Спи, сынок, завтра у нас с тобой трудный день…
Но как же спать, когда так сладостно-приятно горит костер, а ночь темным-темна, и в глубине ее, как в отдаленной пещере, движется огненное видение комбайна, и пахнет простором, мазутом, травами, и как-то свежо-свежо на сердце, точно оно впервые бьется ради своего удовольствия.
Только взрослые люди способны спать в такие ночи.
Едва Андрей Емельянов заснул, как ребята вполголоса заговорили. Их было трое: могучий, с энергичным лицом Вася Крутиков, носатенький, похожий на вороненка Алеша и пухлый, с лукавым и смешливым личиком Женька. В темноте, у бочек с горючим, дежурил еще Алик Курочкин.
Алеша и Женька только что сменились с ночной пастьбы, Крутиков же и Курочкин состояли связными при комбайне.
— А у нас ночью не пасут скот, — для начала сказал Сергей, давая понять, что он не новичок в хозяйственных делах.
— А ты сам откуда? — спросил его Крутиков.
— С Южного берега…
— Да у вас и скота настоящего-то нету, — презрительно заметил Женька. — Возили нас на экскурсию, видал я. А у нас жара — дуреют от нее коровы, удой падает. Вот Наталья Ивановна, председатель, и придумала на ночь скот в степь выгонять. Сразу дело пошло… Ну, а у вас что? Корова не корова, коза не коза — так себе, существо какое-то…
Женька был неправ, но спорить с ним, еще как следует не познакомившись, Сергею казалось неуместным, и он промолчал.
— Отец-то механик? — немного погодя спросил Крутиков.
— Механик.
— Здорово, видно, дело знает: сразу нашел, в чем беда. Вы не из «Заветов Ильича» прибыли?
— Из «Заветов». Там у них Муся Чиляева на весь район первой вышла. — Сергей намеревался сейчас показать, что он бывал в местах и почище здешнего. — В газетах о ней напечатали, снимали…
— Подумаешь, в газетах напечатали! — опять наскочил на него Женька. — О нашем Драгунском в прошлом году как печатали, как печатали, а завалился — и не найдешь.
— А что, она много взяла? — спросил молчавший до сих пор Алеша.
— Сто тридцать пять, что ли… — более или менее равнодушно сказал Сергей.
Алеша привстал на коленях, уронив с плеч старый отцовский ватник. Лицо его сделалось тревожным и грустным.
— Ох, ребята, если сто тридцать пять, тогда наши никак не догонят, — сказал он, беспокойно поглядывая на товарищей и как бы ожидая их поддержки, но они не успокоили его.
— Если наш колхоз в этом году вперед не вылезет, тогда весь план у нас, ребята, пропал, — добавил Алеша с тревогой в голосе.
Женька подбросил в костер сушняка и недружелюбно, почти враждебно взглянул на Сергея.
— Да ну, слушай ты их! Придет Семенов, у него все достоверно узнаем.
Послышались шаги. К огню, зябко кутаясь в брезентовый балахон, приблизился Алик Курочкин.
— Засырело здорово, а ваш парень гонит да гонит комбайн. Гляди, до утра и проработает. Орденов у него, медалей — полная грудь. Не танкист?
— Танкист. Берлин брал, от Сталина восемь благодарностей получил, — радуясь переходу к другой теме, сообщил Сергей.
— У нас и Светланка две благодарности имеет, — с прежней, ничем не объяснимой враждебностью опять вмешался Женька. — Вот уж разведчица была так разведчица! В позапрошлом году, помните, в «Рассвете» трех коров угнали, так она их разыскала…
Сигнал с комбайна — несколько длинных, протяжных гудков один за другим — прервал его рассказ. Мальчики замолчали, прислушиваясь и соображая, что бы это могло значить.
— Полотно требует, — догадался Крутиков и, вскочив, стал быстро скатывать просохший брезент.
— А-э!! Сей-час! — по-степному резко крикнул он в темноту и, вынув из огня длинную головешку, помахал ею в воздухе, следя, чтобы искры от нее не разлетались, а падали обратно в костер.
— Женька, ты бы Алика сменил, — между делом распорядился он, взваливая полотно на спину, — а ты, Алеша, пастухов проведай. Заснут еще, как в прошлый раз, будет нам тогда от Натальи Ивановны. Пусть от пшеницы подальше держатся.
Не переча Крутикову, Женька молча напялил на себя ватник и, не взглянув на Сергея и никому ничего не сказав, скрылся в темноте.
Подошедший Алик деловито поставил на огонь медный чайник.
— Механики наши озябнут, хоть чаем их угостить. А ты, Алеш, сиди: у пастухов порядок, я их проведывал. Стадо далеко от пшеницы.
Алеша, уже собравшийся было идти, остановился в нерешительности. В руках у него была книга. Ему, видно, не хотелось уходить от огня. В это время комбайн снова дал несколько быстрых, тревожных сигналов.
— А знаешь что? Это они возчиков вызывают, — сообразил Алик. — Беги за возчиками!
Алеша бросил книгу Алику.
— Читай пока. Приду — отдашь. — И побежал в сторону села.
Алик потянулся за книжкой.
— Ага, «Повесть о настоящем человеке». По второму разу читаем, — и, довольно улыбаясь, стал перелистывать книгу, мимоходом останавливаясь на знакомых местах.
Это был очень складный, красивый мальчуган лет десяти, с умным, сообразительным личиком, бледноватым для степняка, и с узкой, костлявой, какой-то птичьей грудью.
— Замечательная какая книжка! — повторил он, прищелкивая языком. — Мы ее на громких читках, брат, почти наизусть выучили. А что ж, — объясняя свое увлечение, добавил он, откладывая книгу и берясь за чайник, — каждому героем охота быть, верно? У нас есть один дядька, Мищенко по фамилии, без ног с фронта вернулся. Хоть в гроб его клади да на кладбище. «Не хочу, говорит, жить — и все». Ну, мы ему и давай ту книжку о Мересьеве вбивать в голову. И что ж ты думаешь — вбили! Гончарук, комбайнер, и Семенов из райкома — знаешь его? — где-то заказали ему протезы, а мы давай его тренировать на ходьбу. Сейчас сторожем на пасеке. Такой агитатор — куда нам до него!
Повозившись с костром и чайником, он смущенно взглянул на Сергея и, кашлянув, спросил:
— А у вас, откуда вы прибыли, тоже Герои есть?
— Есть, — нерешительно ответил Сергей, не зная, так ли это.
— А твой отец — не Герой, нет?
— Шоферам не дают.
— Почему? Всем дают, кто заслуживает. У нас вот в нынешнем году надежда была на трех Героев: на Женькина отца, бригадира, на одну колхозницу да на эту нашу Светлану. Но только никто не дотянется. Председатель Наталья Ивановна обещала нам, ребятам, экскурсию в Москву, если колхоз на первое место выйдет. «Свезу, говорит, на неделю». Ну, мы было уж и план составили, куда пойти, что посмотреть, и так, знаешь, с душой в уборку вошли, — а не выходит. Женька оттого и злой. Жалко, ей-богу! Ты небось в Москве был?
— Нет. Отец был, а я нет, — ответил Сергей.
— Эх, я бы с удовольствием съездил! Охота мне самому везде побывать. Может, и Сталина где-либо встречу. А что? Вполне же может быть. Как считаешь? Я его сразу узнал бы.
— Я тоже узнал бы, только где его встретишь! — Сергей никак не мог представить, каким образом он мог бы встретиться со Сталиным, и развел руками, потому что ничего не приходило в голову.
— Ну-у, мне бы только в Москву… да чтоб наш колхоз передовым был… я б все организовал, — не унимался Алик.
Где-то по темной дороге прогромыхала подвода.
— Алешка возчиков погнал. Заснули, должно.
Подводы промчались, но кто-то, тяжело дыша, подходил к огню со стороны степи.
— Кто там? — крикнул Алик, морща лоб и делая лицо строгим и враждебным. — Ты, Алеш?
— Это я, — раздался в ответ голос Крутикова; он сбросил у огня сырое полотно и отдышался.
