— А сдачу-то возьмите, товарищ Бенедиктов. — Сергачев протянул два рубля.
Бенедиктов с язвительной улыбкой на узких губах подобрал свой роскошный чемодан.
— Передайте в сиротский приют, студент, — произнес он, отходя от машины. — Надеюсь, я вас этим не очень оскорбил?
— Не очень.
Сергачев пихнул деньги в нагрудный карман и захлопнул багажник.
«Распустил слюни, болван, — подумал о себе Сергачев. — В великодушие решил поиграть, покрасоваться. Осел! А за что, собственно, он должен меня уважать? Бенедиктов понял, что мы с ним разные люди. Взаимоисключающие категории… Что ж, каждому свое! Конечно, он самого последнего пацана с самосвала ценит неизмеримо выше меня, бывшего студента, а ныне труженика сферы бытовой обслуги. Чистоплюй! Профессорский сынок из персонального коттеджа… Покрутил бы ты руль порой до шестнадцати часов в сутки в погоне за планом… Мосты он строит! А проедешь, вся подвеска летит к чертям собачьим. И рублики твои переходят к Феде-слесарю через мои расшатанные нервы. То-то, Бенедиктов! Если на круг смотреть, то лично вы мне сейчас компенсацию вручили за ваши первоклассные мосты и дороги, черт вас дери. Так что выступать передо мною вам не следует!»
Сергачев пристроился в хвост очереди.
Распоряжалась на посадке линейный диспетчер-контролер Фаина, толстая тетка с маленькими хитрыми глазками. Заметив Сергачева, она постучала в окно.
Сергачев опустил стекло и молча протянул ей путевой лист.
— Здоров, Сергач? Что-то тебя не видно.
— Ремонтировался.
Фаина сделала какую-то пометку в путевом листе.
Сотрудники линейно-контрольной службы во главе со своим шефом, грозой городских таксистов Павлом Ниловичем Ивановым по прозвищу Танцор, являли собой пример неутомимого экспериментаторства, продиктованного заботой об улучшении работы таксомоторного транспорта. То они делали отметку о прибытии такси к вокзалу, то время простоя в ожидании посадки, то время простоя без пассажиров, то еще какую-нибудь «бодягу», возникшую в деятельном мозгу Танцора — человека, люто ненавидимого всеми таксистами и начальниками таксомоторных предприятий…
— Такой ас и долго ремонтировался? Что-то не верится. — Фаина вернула лист. — Или принцип держал?
— Принцип держал, — кивнул Сергачев. И с диспетчерами на линии надо жить в дружбе. Никто не может подстроить таксисту большую свинью, чем эта сошка, контролер-диспетчер. — А я что-то давно Танцора не вижу.
— Аппендицит вырезал. Скоро появится. Соскучился?
Сергачев не ответил и провел машину к посадочной полосе.
Обе дверцы распахнулись одновременно, и в салон сели два моряка. Тот, кто расположился рядом с Сергачевым, водрузил на колени большую плоскую коробку с тортом, а второй положил на сиденье сетку с бутылками.
— Шеф! Приказ такой. В санаторий «Парус». Там немного подождешь и в порт. Трогай! — Тон моряка не терпел возражений.
— Сколько придется ждать? — поинтересовался Сергачев.
— В обиде не будешь…
— Точнее! — перебил Сергачев.
— Шеф, да ты с характером, — послышался голос с заднего сиденья.
— Вовка, замри! — приказал рядом сидящий. — Вот что, шеф. Шхуна отваливает в пять ноль-ноль. Стало быть, на все баловство два часа. Так что примечай. Честная игра. Прождешь минут пятьдесят. И кладу тебе красненькую. Лады?
Моряк вытащил десятку и шлепнул ею по торпеде.
Сергачев включил счетчик…
Санаторий «Парус» был километрах в двадцати от города, а если по старой дороге, через Лесную заставу, и того меньше.
— Можно курить, шеф? — миролюбиво спросил сидящий рядом.
Сергачев молча подал ему спички.
— Сам будешь? Аглицкие, — предложил моряк.
Не отводя взгляда от дороги, Сергачев протянул руку. Сигарета была длинная и мягкая…
— Послушай, Борька, а вдруг их нет дома? — раздался голос с заднего сиденья.
— Дома, — лениво ответил Борька. — Ждут небось. Сергачев мельком взглянул на загорелый профиль соседа. Лет двадцать пять, не больше.
— А вдруг сын хозяйки дома? — не унимался тот, за спиной.
— В кино отправим.
На заднем сиденье одобрительно хохотнули.
— А уговаривать не придется? Времени-то нет.
— Не придется. Ты что, Вовка, на самом-то деле! В первый раз, что ли, я в «Парус» этот собрался? — И, придерживая торт, обернулся всем телом к приятелю. — Прошлый рейс я с Фомичом к ним ввалился. Умора!
— Ну-ну! Борь! — Вовку съедало любопытство.
— Слышу, за стеной вопли какие-то не те, понял… Прислушиваюсь, думаю, что это там чиф раздуховился? Вроде и пили не очень…
— Ну-ну! Борька, ну!
— Оказывается, он локтем очки раздавил. Ну, смеху! Фомич без очков и носа своего не видит…
И оба залились нетерпеливым молодым хохотом. Сергачев улыбнулся. Ему были приятны эти парни. И поездка выгодная. От санатория до электрички и обратно всегда найдутся пассажиры. За полчаса можно сделать несколько челночных рейсов, не простаивать же без дела… И вообще все нормально! Кидал он этого Бенедиктова. Лучше подумать о новом сменщике, Славке… Парень, видно, ничего. Дать ему несколько деловых советов, подсказать, где что. И все будет в порядке. Начнет зарабатывать, не озлится. И машину побережет. И слушаться станет. Со старым сменщиком, Яшкой Костенецким, было жестковато. Тот почему-то считал себя вправе помыкать Сергачевым — сделай то, проверни это. Сколько раз в свободные от работы дни он заставлял Сергачева чем-то заниматься в парке. Правда, и сам без дела не сидел. Суетливый был и деловой…
— Ой, не могу! — вопил за спиной Вовка и дубасил в изнеможении по спинке переднего кресла.
— А у нее, понимаешь, рубашка такая, вышитая, — все рассказывал Борька.
Это у моей, что ли? — запнулся Вовка.
Борька, видно, смутился.
— «У моей»… Ты ее и в глаза еще не видел.
Сергачев присматривался к какой-то фигуре посреди пустой лесной дороги. Машина, словно магнит, подтягивала фигуру к своему тупому радиатору. Все ближе и ближе. Кажется, ребенок, мальчик…
Сергачев просигналил.
Глухой, что ли? А может, и слепой. Бывает такое.
Оказалось, мальчик бежит навстречу машине и размахивает руками.
Сергачев длинно просигналил и сбавил скорость.
Притормозил.
Мальчик подбежал и вцепился в приспущенное стекло.
— Дяденька… Мамка умирает… Скорее, дяденька, — захлебывался мальчик. — Дома никого, отец в городе. А она рожать надумала…
Слезы тянулись к кончикам его тонких губ, и он торопливо их слизывал остреньким языком.
Вовка потянулся к окну.
— Да ты что, парень! Мы не доктора. Позови кого-нибудь.
— Нет никого. Одни мы на участке, — задыхался мальчик.
— Трогай, шеф! — Борька нажал ладонью сигнал. — Найдет кого. Дорога ведь.
— Этой дорогой мало кто пользуется, — произнес Сергачев.
— Послушай, у нас два часа времени, — выкрикнул Вовка.
Сергачев чуть нажал на газ. Машина медленно поползла вперед. Мальчик сделал несколько шагов и отпустил стекло. В квадрате зеркала его маленькая фигурка с бессильно опущенными руками становилась все меньше и меньше…
Ровно дышит двигатель на прямой передаче.
— Ну, Борька, рассказывай. — Вовка откинулся на спинку.
Сергачев резко нажал на тормоз.
— Ты что?! — Борька чуть не влепился лбом в ветровое стекло.
Сергачев включил задний ход, и машина, подвывая, попятилась к мальчику.
Борька рванул рычаг переключения. Злобно затрещали шестерни.
— Не хулигань! — Сергачев мгновенно выжал сцепление и сбросил Борькину руку с рычага.
— Мы с тобой уговорились, шеф! — тихо, с придыханием проговорил Борька. — Времени нет. Кладу еще пятерку.
Сергачев поправил рычаг и вновь повел машину, глядя в заднее стекло. Сзади его буравили злые глаза Вовки.
— Я таких сгибал! — гневно прошептал Вовка.
Мальчик уже был рядом.
— Вылезайте. Вот ваш дублон, адмиралы!
Он швырнул на колени Борьке десятку.
— Вылезайте, дяденьки, вылезайте, — верещал мальчик. — Быстрее!
— Далеко больница? — спросил Борька.
— Километров шесть в сторону, — мрачно ответил Сергачев.
— Ладно. Давай ее закинем. Все равно нам в этой тайге машину не достать, — вздохнул Борька и выругался.
Женщине было лет сорок пять. Скуластое лицо, продубленное солнцем, растрепанные волосы. Короткий домашний халат сдерживал двумя пуговицами напор огромного живота… Забившись в угол машины, она прикрыла глаза и сидела тихо, покорно.
Мальчик уперся рукой о переднее сиденье, словно защищая мать от всех этих мужчин. Вытянув тонкую шею, он нетерпеливо глядел на дорогу.
— Молодец пацан, — произнес Сергачев. — Чуть под колеса не бросился.
— Он у меня работящий, — тихо согласилась женщина. — Вы уж извините…
