Аксенов не возражал, нехотя склонил голову к плечу, покоряясь.
— А что? Можно и лесорубом. Одно другого стоит.— И пошел, ссутулившись, в сторону обрыва, где трещали на морозе сосны, полы длинного его пальто волочились по снегу.
— Катя!—окликнул Петр Проталину.— Ужинать будем, как только начнет смеркаться. Успеешь?
— Успею,— ответила Катя.— У меня все готово, только разогреть. Костер разожгу...
— Костер разведете здесь, на этом месте.
— Хорошо.— Она была счастлива оттого, что с ней заговорил Петр, которого уважала и побаивалась. Ей захотелось сделать так, чтобы ему все понравилось; она заторопилась, побежала между палаток к своему домику.
— Федя, Федя! Разводи костер! Вон там, на берегу! — кричала она на ходу.
Петр приподнял воротник и гулко похлопал варежками.
— Замечательная девчушка,— сказал он и толкнул меня плечом, разогреваясь.— Пробирает, а! У меня такое ощущение, будто пар, что я выдыхаю, шуршит, замерзает на лету и блестит иголочками. Ты замечал?
— Да. Если вдохнуть воздух раскрытым ртом, то можно обжечь грудь...
— Где Трифон? — спросил Петр.— Он, наверно, в палатке. Позови. Пойдем определим, где будем ставить постройки.
Над палатками струились дымки, в безветрии шли вверх прямо, не отклоняясь.
ЖЕНЯ. Сегодня нам прочитали вслух «Устав Всесоюзного студенческого строительного отряда». В аудитории собралось более ста человек. Сидели на скамьях, на углах столов, стояли, прислонясь плечом к стене, слушали, хотя знали этот устав наизусть.
Боря Берзер, комиссар отряда, знакомя нас с документом, предупредил о том, что несогласные, как и положено, «голосуют ногами», то есть уходят, не объясняя причины, только тихо, чтобы не отвлекать внимания других.
Эльвира Защаблина, сидя рядом, все время возбужденно вертелась на месте, крепко сдавливала мой локоть обеими руками, точно страшилась за меня — вдруг «проголосую».
— «Членами отряда,— читал Боря спокойным и назидательным тоном,— могут быть студенты, успешно выполняющие учебную программу, добровольно изъявившие желание работать в составе Всесоюзного студенческого строительного отряда и признающие настоящий устав...» — Боря передохнул, по привычке чиркнув замочком «молнии» сверху вниз, распахнул курточку и тут же чиркнул снизу вверх — застегнул ее.
— Признаем,— сказала Эльвира.— Читай дальше...— Она всегда торопилась куда-то, а куда — и сама не ведала.
— «Умножать героические традиции Ленинского комсомола, мужественно преодолевать любые трудности, работать с полным напряжением сил, ставить интересы коллектива выше личных,— продолжал Боря.— Беспрекословно выполнить решения штабов и распоряжения руководителей отрядов, внутренний распорядок жизни отрядов, быть подтянутым, опрятным, чисто выбритым...»
Я взглянула на Аркадия Растворова, на его бородатую морду и улыбнулась: «Интересы коллектива... чисто выбритым...». Для него эти понятия подобны высшей математике для пещерных предков. Аркадий стоял рядом с Вадимом Каретиным, облокотясь на его плечо. Встретившись со мной взглядом, он подмигнул, но не так, как обычно, с издевкой, а озабоченно и незаметно дотронулся пальцами до всклокоченной бороды. Вадим, сидевший на краешке стола, тоже покосился на Аркадия и тоже усмехнулся.
Я почти ужаснулась, встретив после каникул Аркадия в институте: значит, все осталось по-прежнему? Прочитав в глазах моих изумленный вопрос, он сказал, немного рисуясь:
— Зря тратили красноречие твои работяги. Кстати, где они? Выдуло ветром энтузиазма подальше от этой земли! А я вот он, цел, невредим, здоров. И столица у моих ног... Между прочим, райком не утвердил решение комсомольского бюро о моем исключении. И в институте я остался.
— Тем хуже для института,— сказала я.
— Хуже или лучше — покажет будущее,— Аркадий, облокотившись о стол, чуть подался ко мне.— Елена, считаешь, скрылась от меня? Подумаешь, Сибирь! На Берег Слоновой Кости уедет, и там найду.
— Зачем она тебе нужна?
— Обидела она меня. Кровно. До сих пор не могу прийти в себя. Я ее берег, не смел прикоснуться. Жила как в броне — не притронься! А явился какой-то работяга, и броня вдребезги! Наслаждайся... Нет, не прощу!..
— А ей безразлично, простишь ты или пет,— сказала я.
И тут же блеснул отчаянный оскал зубов Аркадия.
— Посмотрим. А разговор наш запомни. Я слов на ветер не бросаю. Ты это знаешь...
Боря читал внятно:
— «Члены отряда, хорошо проявившие себя в труде и общественной работе, поощряются решением штаба отряда, представляются к награждению почетными грамотами комсомольских и советских органов, а особо отличившиеся — к правительственным наградам... Несоблюдение правил техники безопасности, употребление алкогольных напитков и игра в карты несовместимы со званием члена Всесоюзного студенческого строительного отряда и влекут за собой немедленное исключение из отряда...»
Эльвира Защаблина чуть подтолкнула меня в бок.
— Ни один пункт этого устава не ущемляет наших интересов, правда ведь? Так что нам беспокоиться нечего...
— Конечно.— Я пыталась догадаться, отчего ее так сильно влечет в эту поездку. Зашибить денег? К чести ее, она не была жадна до наживы. Подкрепить свои знания практикой? Но она, как мне известно, не выбрала себе профессию строителя пожизненно. Значит, нечто другое, личное.
— Прокатимся, Женька! Взглянем на мир: новая обстановка, новые люди... — Она вскинулась, словно перед ее мысленным взором явились толпой эти новые люди, женихи...
Собрание закончилось. К нам сквозь тесную толпу пробрался Аркадий Растворов. Сзади него шел Вадим.
— Что это ты так подозрительно посматривала на меня, Женя? — Аркадий сел напротив нас, носком ботинка оперся на стул.— Что тебя заинтересовало в моей личности?
— Сама личность... Если она имеется, конечно...
— Не дерзи.
Я взглянула на его лицо, обросшее клокастой бородой, молодое, энергичное, с беспощадным блеском в серых глазах.
— Почему ты не проголосовал ногами?
— Мне понравился устав,— сказал Растворов.— Я согласен с каждым его пунктом. И одобряю.
Вадим, рассмеявшись, хлопнул Аркадия по колену.
— В особенности тот, в котором провозглашается сухой закон.
— Да, и этот пункт одобряю,— повторил Аркадий настойчиво.
— Мы тоже согласились со всем. Безоговорочно.— Эльвира, взглянув на Аркадия, всхрапнула и застучала каблучками, как цирковая лошадь при звуке трубы,— Поедем к одном вагоне. Вы довольны?
Аркадий скосил на нее глаза.
— Мы будем плясать от счастья. Всю дорогу. Под стук колес.
Эльвира уловила в его ответе снисхождение, в ней проснулось женское самолюбие.
— Не задавайтесь, пожалуйста. Найдем и других попутчиков. Повежливее... Идем, Женя.
— Одну минутку.— Аркадий ждал, что я ему скажу.— Цель твоей поездки мне хорошо известна.
— Ну?
— Ты и учиться стал лучше только потому, чтобы обязательно попасть в отряд и с его помощью достигнуть своей цели. А цель у тебя далеко не высокая, скорее... — Я запнулась, подыскивая нужное слово.
— Продолжай. Смелей!..
— Подлая у тебя цель, вот что я тебе скажу... — Я позвала Берзера.— Боря, подойди к нам!.. — Он, как обычно, выглядел замотанным нагрузками, обязанностями, и по углубленному взгляду черных без блеска глаз можно было догадаться, что решал он какую-то важную задачу.— Не берите Растворова с собой.
Боря искренне удивился:
— Почему?
— Разве ты не знаешь, зачем он едет? Он разложит весь отряд. На корню.
— Не сгущай краски, Женя. Аркадий за последнее время показал себя только с хорошей стороны. Он растет. Это всем видно, и это нас радует. Он молодец, он вовремя осознал свои ошибки.
Аркадий, тая в бороде усмешку, как-то наивно и с торжеством взирал то на меня, то на Берзера, точно говорили не о нем, а о ком-то другом. Вадим Каретин громко засмеялся, откинув голову, и волосики на его вдавленных висках повлажнели от пота.
— Улавливаешь текст, Жень-Шень; Аркадий растет, и это всех радует. Кроме него самого, конечно.
— Замолчи,— сказал ему Растворов кратко, и Вадим замолк; выдернув из кармана платок, он стал протирать выпуклые свои глаза.
— Растет! — резко сказала я Берзеру.— Он надеется встретить Елену Белую и отомстить ей!
— Елену? Отомстить? При чем тут Елена? Не могу понять.— Он повернулся к Аркадию: — Это правда?
Растворов невинно пожал плечами.
— Ты веришь?..
— Она же замужем,— сказал Боря.— Какие могут быть претензии?
— Вот именно!..
— Увидишь какие! — крикнула я.— Спохватишься, что взял, да поздно будет!
Берзер отмахнулся от меня.
— Ты всегда бьешь в набат попусту. Всегда преувеличиваешь.— Он заторопился, вспомнив о каких-то своих заботах.
Аркадий глядел на меня пристально, но беззлобно, по привычке пощипывая и теребя бороду; сквозь усы мелькнули кончики белых зубов.
