class="p1">– Надо действовать! – после тягостного минутного молчания прозвучал властный голос Трофимова. – Времени терять нельзя!
– Я не могу, не могу!.. – кричит Гришаток и, спотыкаясь, падая, пускается бежать из угольной ямы.
Но его вовремя схватывает за шиворот куртки Трофимов. Возня, крик… Гришаток смят под ноги. Одна рука сдавливает горло, другая обрушивается на его голову. Он вырывается, хрипит…
– Подлец! Других хочешь подвести! Убью на месте! – рычит Трофимов в каком-то исступлении.
Скосившиеся глаза покойницы смотрят на эту внезапно вспыхнувшую драку, а на изуродованном лице ее, с оскаленными зубами, будто застыла улыбка злобного и острого наслаждения.
Но тут вмешивается в дело Петров.
– Стой, брат! – кричит он, хватая Трофимова за руки. – Что ты делаешь?..
Трофимов останавливается.
Освобожденный Гришаток, ползая по углю, растерянно бормочет:
– Не уйду… Останусь… За что же это ты…
Все трое возятся над покойницей, и каждый старается не видеть лица ее. Толкаются, мешают друг другу. Торопясь, делают не то, что нужно. Наконец кое-как завертывают в брезент и увязывают веревкой.
Уносят труп из ямы.
Через некоторое время Трофимов возвращается и сообщает:
– Слава богу, похоронили.
– Как?
– Сам, поди, знаешь, как хоронят по-морскому: привязали к мертвецу железный груз, перекрестили и спустили в море. А наверх вытащили покойницу в кадке вместе со шлаком по лебедочной трубе.
Вытирает рукавом потное лицо. Дышит устало. Все еще находится в возбужденном состоянии. Неспокойно озирается вокруг.
– Ну, брат, и происшествие! – хмуря брови и качая головой, жалуется он. – Прямо-таки черт знает, что такое…
Немного отдохнув, он берет меня под руки и переводит в другую яму, из которой уголь почти уже весь выбран.
Я остался один.
Тут только я вспомнил об адресе, о котором просила меня Наташа, но уже было поздно… он остался в ее кармане.
X
Мне только что сообщили, что мы приближаемся к Лондону и идем по Темзе. Некоторое время спустя я и сам услышал, как пароход наш остановился.
Путешествие мое кончилось.
Остается только благополучно высадиться на берег, и я – в свободной стране! С нетерпением жду, когда позовут меня кочегары. Настроение тревожное. Ведь это тот последний этап, от которого зависит все – спастись или погибнуть.
Часа два тому назад я поел. Это меня подкрепило. Силы как будто просыпаются. Встаю на ноги. Ничего: ходить могу, хотя с трудом.
Вдали, где выход из ямы, сверкнул огонек.
– Митрич! – зовет меня Трофимов. – Скорей иди сюда.
Приближаюсь к нему.
– Нас уже проверили, – запыхавшись, сообщает он мне. – Английский чиновник считал нас. Все хорошо. Теперь корабль осматривают. Контрабанду, значит, ищут. Идем.
– Куда?
– В кочегарку.
Не давая мне опомниться, он почти силой тянет меня за собой. На ходу дает наставления, как держать себя, чего остерегаться, выбрасывая при этом слова так быстро, что едва успеваю улавливать их смысл.
– Поддержись, Митрич! Будь тверд! Главное, не сдрейфи! Не обращай внимания, кто бы ни пришел. Работай себе и – баста! Несколько минут только. И тогда все. Слышишь? Эх, вот кабы подфартило!
Входим в кочегарку. Светло. Жарко. Котлы, вздрагивая, однообразно мурлычут свою никому не понятную песню.
Трофимов, беспокойный и потный, приоткрывает немного дверь топки и дает мне в руки большой лом.
– Это, чтобы в топке шуровать. Жди, я скажу тебе, когда нужно действовать. За кочегара будешь, понимаешь? А я тем временем начну продувать водомерные стекла. И погляди, как мы их обкрутим. Ну, аллах, выручай!..
Послышался непонятный для меня говор.
– Начинай! – командует мне Трофимов, и раздается пронзительное шипение пущенного им пара.
В этот момент в кочегарку ввалилось несколько человек англичан.
Превозмогая свое бессилие, я нагибаюсь и открываю дверь топки. Яркий свет пламени режет мне глаза. Обдает сильным жаром. Неуклюже тычу ломом в раскаленный добела уголь. В руках у меня такая тяжесть, словно я держу целый железный брус. Обожженный ранее бок как будто кто раздирает когтями. Проходят минуты три-четыре. Силы истощаются. Голова вспухает, точно наливаясь свинцовой тяжестью. Топка кажется огненной пастью. В глазах повернулись все предметы, виски сдавило. Не выдержали ноги, резко и коротко подкосились колени, и я упал. Падение вызвало прилив сознания. Боже мой, ведь эти люди могут заметить, что я чужой. И тогда все надежды, все мечты рухнут безвозвратно. Сейчас арестуют, вернут в Россию…
Я превозмогаю себя. Несколько раз подчеркнуто громко и уверенно повторяю грубое ругательство. Усевшись, поднимаю одну ногу и внимательно осматриваю сапог… Чувствую, что вплотную надвинувшаяся опасность укрепила мой дух. Я могу спокойно ожидать конца…
– Друг мой! Ведь ушли! – радостно кричит Трофимов и, схвативши за плечи, сильно трясет меня. – Спасен, говорят тебе! Понимаешь? Подавись я угольной ямой, коли вру…
От восторга он своей тяжелой пятерней хватил меня между плеч.
– Э, да ты совсем клячей стал. Ну, ничего, ничего… Пройдет…
Начинаю понимать, что я действительно спасен, и грудь моя наполняется радостью.
Немного погодя отводит меня в угольную яму и сейчас же убегает за моим платьем. Однако вернулся часа через два, держа в одной руке мое платье и лампочку, а в другой – ведро воды.
– Извини, что очень замешкался, – говорит он угрюмо. – Там арестовали одного…
– Где?
– Наверху, в товарном отделении нашли. Под брезентом лежал. Видать, из рабочих какой-то. Лет под тридцать, пожалуй, будет. Строевые матросы захватили его с собой. Этакие бараны безмозглые: не сумели спрятать как следует. Тьфу…
– Где же теперь?
– В каюте заперт на замок. Где же, ты думаешь? Акула-то наш во как обрадовался! Как увидал того, так и ощерился. У-у, дьявол! В Россию повезет. Ну, да ладно: посмотрим еще, довезет ли до России-то… А пока, парень, начинай-ка свою физиономию в порядок приводить.
С помощью кочегара я в несколько минут умылся и переоделся.
Трофимов провел меня к себе в помещение и усадил за стол.
– Оглядись немного и отдохни. В случае чего – скажи, что в гости, мол, ко мне пришел, и больше никаких. Из города, стало быть, из Лондона. Это бывает.
Угощает супом. Ем без всякого аппетита, почти с отвращением проглатывая пищу, только затем, чтобы запастись на дорогу силой.
Наконец Трофимов перевязал мне чистой тряпкой обожженную щеку, которая от жары в кочегарке снова разболелась, и сказал:
– Ну, парень, давай-ка помаленьку наматывать на берег.
Выходим на верхнюю палубу и, обходя открытые люки, направляемся к сходне. Я жадно всматриваюсь в окружающую меня новую жизнь.
На ясном бледно-голубом небе ярко пылает солнце. С берега тянет весной, теплой, радостной. Дышу смело и глубоко.
Работа в разгаре. Одни суда нагружаются, другие разгружаются. Докеры, рослые, сильные, с обветренными лицами, выполняют свой
