Впервые — Медицинский работник. 1927. № 45–47. 9, 17 и 23 декабря. Датировано автором в конце повести: «1927 г. Осень». Редакционное пояснение: «Михаил Булгаков известен нашим читателям как автор рассказов участкового врача, печатавшихся в „Медицинском работнике“».
Рукопись повести пока не найдена.
Печатается по тексту журнальной публикации.
В дополнение к уже сказанному в предисловии к «Запискам юного врача» все же кое-что необходимо добавить.
Рассказ-повесть «Морфий», разумеется, теснейшим образом связан с «Записками юного врача» (прежде всего с рассказом «Звездная сыпь»), и его можно рассматривать как продолжение «Записок». Но он в то же время имеет свой особый стержень и свой нравственный смысл.
Булгаков одержал величайшую победу над коварнейшим и тягчайшим недугом и уже тем самым может быть поставлен в ряд выдающихся личностей, способных преодолеть непреодолимое. Он это понимал гораздо яснее, чем его ближайшие родственники, которые стремились любыми способами скрыть то, что не нужно было скрывать. Публикуя «Морфий», Булгаков проявил высочайшую сознательность, ибо с точки зрения житейской, в худшем смысле этого слова, ему лучше было об этом молчать. Но Булгаков в данном случае думал не о себе (он уже одержал славную победу), а о тех несчастных, кому суждено будет вкусить яду и кому вряд ли удастся преодолеть ужаснейший недуг. Он стремился предупредить тех, кто мог вступить на этот гибельный путь. Рассказ «Морфий» своей пронзительной правдой, достигнутой благодаря личному опыту, несет такой заряд назидательной силы, какой вряд ли до этого встречался в художественной литературе.
Необходимо также отметить, что повесть «Морфий», благодаря зигзагам и казусам современной русской истории, стала самым актуальным сочинением Булгакова. Ибо воистину неисчислимы полчища современных искателей неизведанного, таинственного и ранее запрещенного плода со знаком «S»! Явление это, наряду с дополняющим его всеобъемлющим пьянством и духовным растлением на фоне всевозрастающего невежества и сплошной деградации населения, может стать уже в ближайшие годы гибельным для России. И если существуют силы, способные предотвратить окончательный уход России в небытие, то среди прочих мер нравственного воздействия нужно использовать и художественный дар великого писателя, победившего искуснейшего и коварнейшего соблазнителя.
Важно отметить, что Булгаков стал морфинистом не по собственной прихоти или по «любознательности», а по стечению обстоятельств, причем обстоятельств трагических, когда молодой врач спасал жизнь умирающему ребенку. Вот что об этом пишет Т. Н. Лаппа: «Как-то, когда мы жили в Никольском, привезли мальчика, больного дифтеритом. Михаил осмотрел его и решил отсосать пленки трубкой. Ему показалось, что при этом кое-что попало и ему. Тогда он решил ввести себе противодифтеритную сыворотку. Начался у него страшный зуд, который долго не прекращался, и Михаил попросил ввести ему морфий. После принятия морфия ему стало легче, и он, боясь повторения зуда, попросил повторить инъекцию. Так постепенно он стал привыкать к морфию…» (Запись А. П. Кончаковского).
Булгаков беспощаден в описании болезни. Но следует, конечно, иметь в виду, что свою повесть он начинал в 1916 г., еще малоискушенным в литературе молодым человеком, а сдавал ее в печать спустя одиннадцать лет, будучи уже зрелым мастером. Более того, создание повести начиналось в одном государстве, а заканчивалось в другом, в корне отличавшемся от первого. В связи с этим, разумеется, могли произойти изменения как в структуре повествования, так и в самом его содержании. Заметно, например, отсутствие (почти полное) в повествовании политических событий (они только обозначаются), хотя в письмах своих Булгаков выражает весьма определенно свое отношение к свершившимся в России революциям (Февральской и Октябрьской) — крайне негативное.
Рассказ-повесть «Морфий» долгие годы не был известен читателю. Он не вошел в состав опубликованных в 1963 г. «Записок юного врача», как, впрочем, и в 1966 г. О причинах этого можно судить по дневниковой записи Е. С. Булгаковой от 26 мая 1967 г.: «Звонил Шварц ан. Леон. — стесняясь сообщил, что „Морфий“ не пойдет в журнале „Наука и химия“ (или вроде этого). Я сказала, что мне наплевать, я даже рада этому — и это чистая правда, — они так обкорнали рассказ, что лучше пусть не выходит. Я тогда сама сказала редакторам, что мне неинтересно в таком виде выпускать рассказ».
И только в 1978 г., опять-таки в урезанном виде, «Морфий» появился в «Литературной России» (№ 19).
…перенесла с глухого участка в уездный город. — Восторг Булгакова в связи с переездом в Вязьму (20 сентября 1917 г.) не разделяла Т. Н. Лаппа, ибо все ее мысли были направлены к одному — болезни мужа. Вот позднейшие воспоминания, записанные Л. Паршиным незадолго перед ее смертью: «Вязьма — такой захолустный город. Дали нам там комнату. Как только проснулись — „иди ищи аптеку“. Я пошла, нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это — опять надо. Очень быстро он его использовал. Ну, печать у него есть — „иди в другую аптеку, ищи“. И вот я в Вязьме так искала, где-то на краю города еще аптека какая-то. Чуть ли не три часа ходила. А он прямо на улице стоит, меня ждет. Он тогда такой страшный был… Вот, помните, его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо было. Такой он был жалкий, такой несчастный. И одно меня просил: „Ты только не отдавай меня в больницу“. Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала… Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он, — „Как же я его оставлю? Кому он нужен?“ Да, это ужасная полоса была…» (Паршин Л. Указ. соч.)
…газетами, содержащими в себе потрясающие известия… — Булгаков, проявляя острейший интерес к политическим событиям в России, собирал различные газеты, рассказывающие о потрясениях того времени, начиная с Февральской революции и отречения Николая II от престола. Лелея мысль написать грандиозный исторический роман о «потрясающих» событиях в России, Булгаков в течение ряда лет приобщал к своей «коллекции» наиболее любопытные сведения. К сожалению, романа этого он не написал.
…д-р Бомгард… — Пока никто не объяснил происхождение этого загадочного имени, хотя попытки были (см.: Галинская И. Л. Загадки известных книг. М., 1986. С. 101).
…тетрадь типа общих тетрадей в черной клеенке. — Следует отметить, что подавляющее большинство своих произведений Булгаков написал именно в таких общих клеенчатых тетрадях, правда, разного цвета. Десятки тетрадей вобрали в себя романы «Мастер и Маргарита», «Жизнь господина де Мольера», «Записки покойника», пьесы «Адам и Ева», «Кабала святош», «Полоумный Журден», «Блаженство», «Иван Васильевич», «Александр Пушкин», «Батум», либретто «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Рашель» и др. Несколько тетрадей одного произведения имеют, как правило, единую авторскую нумерацию. Чаще всего тетради содержат не только текст произведения, но и материалы к нему (выписки, наброски, библиографию, рисунки, схемы, таблицы и проч.). Вообще, рукописи Булгакова по своей внешней красоте уступают разве что автографам великого Достоевского…
…и вынуждена была впрыснуть мне морфий. — Существует несколько вариантов воспоминаний Т. Н. Лаппа, которые записывались в разные годы. О заболевании Булгакова морфинизмом также имеется несколько записей. Вот одна из них: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию… а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: „Знаешь, мне кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку“. Я его предупреждала: „Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах“. Но он мне все равно: „Я сделаю“. И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный… А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: „Зови Степаниду“… Она приходит. Он: „Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий“. Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу… Вот так это и началось…» (Паршин Л. Указ. соч.).
…после побега из Москвы из лечебницы… — Это одна из таинственных записей «доктора Полякова». Никаких сведений о пребывании Булгакова в московской лечебнице не обнаружено. Известно лишь, что Булгаков несколько раз ездил в Москву, чтобы освободиться от воинской службы. В феврале 1918 г. это ему удалось.
Стрельбу и переворот я пережил еще в лечебнице. — Запись эта фактами не подтверждается, зато сохранились письма из Вязьмы, в которых Булгаковы ясно выражают свое отношение к происходящим событиям. 30 октября 1917 г. Т. Н. Лаппа писала Н. А. Земской: «Милая Надюша, напиши, пожалуйста, немедленно, что делается в Москве. Мы живем в полной неизвестности, вот уже четыре дня ниоткуда не получаем никаких известий. Очень беспокоимся, и состояние ужасное…»
