— Вот так живу, — рассказывал попутно Колян. — Оленей пасу, рыбку маленько ловлю, зверя, птицу маленько бью. День, ночь, зима, лето, дождь, гром, комариная пора, темная пора, мороз, пурга — пастухи одинаково возле стада. Кончит срок одна смена — с базы приезжает другая. Уйдут олени далеко от базы — пастухи ставят на пастбище куваксу. Всяко живем. Я, было дело, тонул, попадал в пургу, долго лежал под снегом, замерзал… Цел везде остался. Хорошо живу.
— Сколько же раз за всю-то жизнь тонул и замерзал? — спросила Ксандра.
— Не помню, не считал. Самое главное — жив, все другое можно забыть. Вот один случай, и умру — не забуду. Дула пурга, у стада дежурил молодой пастух и потерял оленей с полсотни. Спрашиваю: «Как?» Говорит: «Не знаю. Волков не видал. Медведи спят». Следов, верно, никаких нет. Где искать? Пастух говорит: «Не буду искать, устал» — и уехал на базу. А я — бригадир, я не могу уставать. Искал, искал — нет оленей. У меня есть своих тридцать оленей. Решил отдать их колхозу. А еще двадцать где возьму? И снова искать. Бывало, пропавшие олени убегали от волков, приходили сами обратно к стаду. А бывало, угонит их росомаха, окружит тропой и уморит всех, хоть сто голов. Шибко вредный, вонючий зверь; олени боятся переступить росомаший след, стоят в нем, как в самом крепком загоне, и зверь бьет их по одному. Совсем загонял я собак и все-таки нашел оленей. Стоят в лесу кучкой, а кругом росомашья тропа. Олени съели весь ягель, похудели, опустили головы, рога держать нет силы. Подлый зверь убил три головы. Пригнал я оленей в стадо, а сам — искать росомаху. У всех зверей есть нора, берлога, какой-нибудь дом. У росомахи ничего нет, она — бродяга. Трудно было выследить и убить такую…
После суточного дежурства у стада Ксандра вернулась на базу такая усталая, что, как говорится, не чуяла ни рук ни ног.
— Ну, я отъездила на оленях, во всяком случае летом. И тебе, Колян, надо кончать это. И тебе, Груня, пора на отдых. Почему не выходите на пенсию?
— А кто будет работать? — спросила в ответ Груня.
— Другие, молодые.
— Наши молодые не хотят пастушить, рыбачить, охотничать: это им мокро, холодно, тоскливо, немодно, хотят гулять в городе. У меня с Коляном два сына, дочка, семь внуков, а с нами, в тундре, никого. Совсем некому взять от нас пастушню. А русские не знают оленного дела. Вот и работаем.
Ксандре вспомнилось, как и она в ущерб своему здоровью переработала несколько лет, потому что не было замены.
Две недели провела она на базе, погостила у всех, затем улетела обратно в Ловозеро.
Председатель юбилейной комиссии открыл торжественное заседание колхозников, зачитал список предлагаемых в президиум: ответственных работников района и области, передовых колхозников, рабочих, знатных гостей. В их числе была Ксандра.
Сначала представитель от области — Крушенец сделал доклад о пятидесятилетии Великой Октябрьской социалистической революции, а представитель от ловозерских организаций рассказал о достижениях района. Затем ведущий собрание объявил:
— Слово имеет старейший колхозник нашего района Николай Фомич Данилов, любимый всеми нами дедушка Колях. Пожалуйте! — и показал рукой, чтобы Колян перешел из тесноты президиума на свободную часть сцены, поближе к залу.
— Я давно ношу это слово, — начал Колян, — оно давно живет во мне. Я собирал его по всей Лапландии, у всего нашего народа, как олень собирает ягель.
— Чего же молчал столько времени? — раздался голос из зала.
— Целился. Всякое слово — стрела, нельзя выпускать, не целясь, — ответил Колян и продолжал свою речь: — Первое наше спасибо Ленину и Советской власти! Все пятьдесят лет она держит нас у своей груди, как младенчиков. — Колян прижал руки к сердцу. — Вот так. Она прогнала царя, купцов, кулаков. Она отдала нам всю лапландскую землю и воду. Оленей паси, рыбу лови, зверя промышляй где хочешь. Она построила нам школы, больницы, лавки, на всякую нужду дает нам деньги.
Еще наше спасибо русскому народу! Я хорошо знаю русских: работал с ними на железной дороге, водил их по горам, возил на оленях. Это хороший народ, добрый, как отец родной. Иной русский сам живет в бараке, вроде нашей старинной тупы, а нам строит такие дома, где будто, не заходя, живет само солнце: светло, тепло, всегда любая вода, у каждого своя баня — ванна, кухня. Многие русские отдали Северу всю свою жизнь. Вот товарищ Крушенец строил здесь железную дорогу, воевал, помогал нам делать колхозы…
При этих словах Крушенец приподнялся и поклонился.
— Вот первая, заслуженная учительница Александра Сергеевна Лугова. — Колян повернулся к ней.
Ксандра тоже приподнялась и поклонилась.
— Она приехала к нам с Волги, из теплого, светлого дома и приняла на себя всю нашу прежнюю горькую жизнь, с дымными кострами, с кочеваньем по тундре, с пургами, морозами, с комариной и темной порой…
И еще наше спасибо работникам интерната! От пеленок до жениховских лет они держат наших детей у себя, кормят, одевают, обувают, учат их, возят в лагеря — и все бесплатно. Ребятам ничего не надо делать, только открывай рот.
Русские люди зажгли нам солнце. Но на этом солнце, как и на том, на высоком, — Колян показал рукой вверх, — есть темные пятна. Вот на стенке написано: «Дети должны жить не в тундре, а в интернате». Это неладно. У меня трое детей и семеро внуков. Все были в интернате, и получились из них городские, тротуарные люди. Мне некому отдать олешков, мне некому отдать хорей.
Прежний, тундровый, человек в любом месте, в любое время добудет съедобную птицу, рыбу, зверя, корень. А интернатский в тайге, в тундре, в горах ничего не знает, ничего не умеет, без магазина умрет с голоду. Интернатские не знают дело своих отцов. Колхозный пастух получает пятьсот — шестьсот рублей в месяц, у него тридцать оленей своих, бесплатные дрова, попутно он промышляет рыбу, пушнину. Некуда лучше! А интернатских не заманишь в пастухи, им давай город, тротуар, кино. Совсем как не наши дети.
Теперь главное моднό — город, из-за него наши дети позабыли и дом, и отца с матерью, и бабушку с дедушкой. А мой ум так думает: чтобы везде город — не выйдет, нужна и тайга, и тундра, и горы, и море… И олени, и оленные пастухи, ямщики, проводники: без них не устроишь хорошую жизнь на Севере.
Мой народ маленький, всего две тыщи человек. Но пока этот народ — большой клад для Севера: он природный оленевод, охотник, рыбак, следопыт. И самый маленький народ может делать большое дело, если поставить его на правильную тропу. Наши дети должны жить не в одном интернате, а и в тайге, и в тундре. Мало читать, писать да пустой мяч гонять, надо бросать аркан, ловить оленей, ездить на них, стрелять зверя, ловить рыбу…
Тротуарный человек — только половина человека. Нам не надо таких. Интернат похож на рай, но из этого рая выходит много лентяев и бездельников. Надо менять этот рай. Не надо нам лишней заботы: она несет вред. Правильному человеку не нужен бездельный рай, а нужен труд. Своя рыбка слаще чужой, свой песец мягче покупного. Нам нужны не тротуарные люди, не вино и моднό, — этого уже слишком много, — а грамотные тундровые люди: пастухи, рыбаки, охотники, ветеринары, звероводы… Я сказал все, пока прощайте!
Коляна наградили дружными аплодисментами. После перерыва выступал с большой программой местный хор.
Несколько раз Ксандра замечала, что на нее время от времени взглядывает незнакомый старик, по облику из приезжих специалистов. После концерта, у раздевалки, старик подошел к ней и спросил:
— Вы — Руся?
— Да, была когда-то. А вы кто?
— Валерий.
— Валерий? — переспросила она с невольным изумлением.
— Тот самый, который… — Он несколько замялся.
— Переменился неузнаваемо, — вставила Ксандра.
— Да, постарел, на плечах семь десятков.
— Не огорчайтесь. Вы переменились к лучшему, из довольно нескладного молодого верзилы стали таким красивым стариком. Седой, подтянутый, с молодыми глазами — это красиво.
— Смейтесь. Так и быть, не стану обижаться.
— Не смеюсь, не в моем возрасте смеяться над старостью.
Они вышли и, не сговариваясь, машинально повернули в малолюдный конец поселка.
— Вы были прекрасны, — вспоминал Валерий. — Есть ходячее выражение: женщина неземной красоты. Неземная красота — что-то нежное, но хилое, почти бесплотное Вы же были стройная, сильная, румяная, ловкая, с сияющим взглядом. А какие волосы: пышные, легкие, светлые как пена водопада. Вы были женщиной самой высокой земной красоты. Лучше расхваленного небесного создания.
— Не вспоминайте, не огорчайте меня! — попросила Ксандра. — Вы как здесь?
— Гость. Приглашен на юбилей, как исследователь рудных месторождений в этих местах. А вы все годы были здесь, все учили, лечили, глотали дым очагов, месили ногами тундровые хляби, мерзли, мокли?
