— Так теперь, босый, и на железку будешь нажимать? — спросила у него Шелоро.
Но ветеринар, засовывая руку под сиденье, спокойно объявил:
— У меня другие есть. — И действительно, вытянув новую пару точно таких же, как украденные у него, собачьих бурок и надевая их, он изрек: — Этих бродячих псов, как ты знаешь, к нам в ветлечебницу столько доставляют, что можно весь район обуть. Успевай обдирать. — И после того, как Шелоро уже уместилась рядом с ним на сиденье в кабине, он, положив одну руку на руль, другой приобнял ее за плечи. — С тобой, моя черноглазая, я согласен и босой ехать.
Смягчась, она высвободилась из его полуобъятия.
— Ты бы хоть рожу отвернул. Я с этой Макарьевны завтра утром тоже шкуру, как с поганой собаки, сдеру. Скоро всех мужиков у нас на конезаводе споит.
Уже на выезде с ярмарочной площади Шелоро из кабины машины еще раз увидела Настю, которая, стоя возле светлой «Волги», о чем-то разговаривала со смуглыми молодцами в пыжиковых шапках и в кожаных пальто. Все-таки нашли они свои шапки в ногах у толпы. Правда, взлохмаченные пыжики выглядели теперь на них уже далеко не так, как прежде. Должно быть, немало пришлось им поваляться под ногами у толпы, пока сумели найти их. Но они все-таки нашли, и теперь уже Шелоро окончательно узнала их не столько по шапкам, сколько по светло-серебристой «Волге», возле которой стояли они, о чем-то разговаривая с Настей. «Волга», несомненно, принадлежала Тамиле, и эти пыжики, с которыми Шелоро так поиграла на ярмарке, были ее адъютанты. Не иначе как Тамила и командировала их сюда половить для нее какую-нибудь золотую рыбку в ярмарочной толпе. Выполняя ее поручение, они не захотели пощадить свою же знакомую цыганку, но за это и были наказаны, рыбка сорвалась. Не на такую им надо было забрасывать свой крючок. Но и Шелоро, признаться, не хотелось бы еще раз иметь с ними дело. Кто же, если не они, смогли обработать Будулая у оврага так, что он теперь еще не может прийти в память. Вот и приходится теперь маяться с ним несчастной Клавдии. Хорошо еще, что она не отказалась от него. Шелоро невольно поежилась. Ничего, ярмарка только разгорается, завтра здесь еще больше будет толпа, и эти пыжики еще не на одну золотую рыбку успеют набрести, чтобы по всем правилам отчитаться перед Тамилой. Иначе эта цыганская баронесса покажет им, где еще водятся безропотные олени, с которых заживо сдирают шкуры на такие царские шапки.
Но все-таки, проезжая мимо того места, где адъютанты Тамилы разговаривали с Настей, ока не удержалась и, высовываясь из кабины, показала им свой батог. В ответ они, как по команде, сняли свои шапки и поклонились ей, оскаливая зубы. Значит, не забыли еще окончательно цыганские законы, предписывающие побежденному всегда отдавать победителю должное.
Приоткрывая дверцу машины и высовываясь из кабины почти по пояс, Шелоро крикнула:
— Держись, Настя, от них подальше! Они тебя покатают!
После этого адъютанты Тамилы, надев шапки и поворачивая вслед машине лица, проводили Шелоро такими взглядами, что даже сидевший за рулем ветеринар заметил:
— Как волки ночью сверкнули.
— А они, Харитон Харитонович, и есть волки, — захлопывая дверцу кабины, подтвердила Шелоро.
— И мастью они какие-то темные.
— Нет, они только похожи на цыган. Это только в лесу, Харитон Харитонович, все волки бывают серые, а среди людей они встречаются и черные, и рыжие. У Тамилы есть и русские дружки.
— У какой Тамилы? — с удивлением спросил ветеринар.
Почувствовав, что в своей откровенности зашла слишком далеко, Шелоро поспешила остудить его:
— А это тебе, Харитон Харитонович, не обязательно знать. Твое дело сейчас баранку крутить и в оба на дорогу глядеть, чтобы с похмелья кого-нибудь в городе не задавить. Тебе же не хочется с милицией дело иметь?
Ветеринар не на шутку рассердился:
— От радости, что у тебя полная сумка денег, ты совсем тронулась.
Похлопав по сумке ладонью, Шелоро согласилась:
— С такой выручкой и тронуться можно. Мы сегодня, Харитон Харитонович, хорошо поторговали с тобой. За сто поросят взяли пять тысяч и за сто гусей две с половиной.
— А я вот под первой же скирдой в степи возьму и задушу тебя и с этой сумкой сбегу куда-нибудь на целину, — пообещал ветеринар.
Опять похлопав по сумке, Шелоро засмеялась.
— Кто же, Харитон Харитонович, под скирдами не совсем еще старых и красивых женщин душит? Как будто там нельзя какого-нибудь другого подходящего дела найти. А еще клялся-божился и меня своей черноглазой называл.
Обезоруженный этими словами ветеринар примолк и больше уже почти до самого конца пути не обронил ни слова. Тем более что и Шелоро, убаюканная усталостью и покачиванием на пружинах, вскоре откинула голову на спинку сиденья, закрыла глаза, и он услышал, как она равномерно задышала. Но и во сне она продолжала держаться рукой за сумку.
Проснулась Шелоро уже недалеко от поселка конезавода, когда ветеринар, молча свернув с дороги, направил машину к притрушенной снегом скирде ячменной соломы.
— А это еще зачем? — с удивлением спросила Шелоро.
В свою очередь, и он с недоумением посмотрел на нее.
— Ты же сказала, что на обратном пути.
Шелоро положила свою руку на баранку руля.
— Ну-ка, притормози и заглуши мотор.
Они еще не доехали до скирды, но ветеринар, повинуясь, выполнил ее просьбу. Все больше недоумевая, он позволил ей и отвернуть на его треухе левый наушник.
— А теперь послушай, — приказала Шелоро.
К вечеру ветер, перегонявший через дорогу поземку, уже перестал гудеть в голых ветвях придорожной лесополосы, и ничто больше не нарушало тишину зимней табунной степи. Только эхо выстрела одиноко раскатилось над ней слева от дороги, но совсем далеко.
— Кто-нибудь из табунщиков набрался, и ему теперь мерещатся волки или конокрады, — пренебрежительно сказал ветеринар, намереваясь вернуть на свое место наушник треуха. Но Шелоро перехватила его руку.
— Еще подожди.
Теперь уже с явственной отчетливостью донесся до них и другой выстрел.
Преодолев сопротивление Шелоро, ветеринар все-таки вернул наушник треуха на свое место.
— Государственного пороха им не жалко. Надо будет генералу Стрепетову доложить.
— Правильно, Харитон Харитонович, доложи, — одобрила Шелоро. — Но, между прочим, мой Егор на дежурстве никогда не пьет, а это он сейчас стрелял. Я его ружье угадываю из всех других. Он еще с фронта трофейный «зауэр» привез.
Ветеринар окончательно рассердился.
— При чем здесь какой-то «зауэр»?
— А при том, Харитон Харитонович, — ласково пояснила ему Шелоро, — что он двуствольный. И я сама не раз видела, как Егор из него одного за другим зайцев без промашки укладывал. — И уже совсем другим, не терпящим возражений тоном Шелоро распорядилась: — Если тебе государственного пороха жалко, то обратно на дорогу повертай.
— Ты же сама… — попытался напомнить ей ветеринар.
Шелоро подхватила:
— А взамен этого ты бы мне с государственной ветлечебницы овса мешок или даже два для наших коней отпустил, да? Но теперь, Харитон Харитонович, у нас с Егором коней давно уже нет, и нам больше не на чем кочевать. От добра добра не ищут. Что же ты вылупился на меня? Пока еще светло, крути баранку налево и выруливай обратно на шлях. Пока нас и правда не застукал здесь на мотоцикле Егор. Или пока нас какие-нибудь разбойники не прихватили здесь с этой сумкой. Слышишь, опять выстрел, но это уже не Егор стреляет, а кто-то другой. Я его двустволку по звуку узнаю. — И она подальше отодвинулась от ветеринара. — Если бы ты действительно плановал, что у тебя что-нибудь выйдет со мной, ты бы так не набирался бражки. Какой из тебя теперь кавалер? Думаешь, я спала и не видела, как ты всю дорогу за рулем клевал?
После этих ее слов ветеринар, вконец разобидевшись на нее, уже до самого поселка, набычившись, безмолвно просидел за рулем. Но зорко наблюдавшей за ним Шелоро однажды все-таки пришлось в самый последний момент самой ухватиться за руль и резко крутнуть его налево, когда заднее колесо машины уже поцеловалось с железобетонным столбиком на мостике через заснеженный ерик. Просыпаясь, ветеринар испуганно вскинулся над рулем.
Еле живая от страха, Шелоро спрыгнула наконец с подножки машины у своего коттеджа, нащупывая рукой сумку, доставившую ей столько хлопот и тревог за один только день. А ведь впереди еще предстояло объяснение с Егором, который теперь совсем осатанеет от своей ревности к ветеринару, когда приедет с отделения домой и узнает, что она весь этот день проваландалась с ним в машине, по пути на ярмарку и возвращаясь домой. Но тут же все эти мысли Шелоро и отступили от нее. Не успела машина с ветеринаром отъехать от ее дома, как вдруг во всех его окнах одновременно вспыхнул свет.
