Карабас откладывает книгу, встает с ящика, выключает свет, запирает склад и идет домой.
Дома его ждет остывшая печь, покрытый коркой льда борщ из консервированной капусты, постель и пол, устланные оленьими шкурами, банки из-под консервов на подоконнике — в них земля, в них еще ничего не растет, но что-то ведь должно вырасти, раз посажены семена. А еще тумбочка с книгами, но никто не видел, чтобы он ее открывал, — это секретные книги.
Карабас включает приемник, снимает с плитки чайник — печь ему растапливать лень, заваривает чай, а пока чай настаивается, он достает в чулане кусок мороженой оленины, тонко строгает ее, готовит соус из уксуса с солью или из томатной пасты, вот и ужин готов. Он макает строганину в соус, мороженая оленина вкусна, и за этим приятным занятием не замечает, как от куска мяса, которого хватило бы на два обеда большой семье, остаются только кости. Он вздыхает и принимается за чай.
Обычно строганину употребляют перед доброй чаркой, но Карабас не пьет один, не любит он пить в одиночку, да в вообще, пьющий заведующий ТЗП на севере — это такая же редкость, как непьющий тамада на юге.
Карабас смотрит на часы, неторопливо одевается и покидает дом. Приходит час его общественной работы. Все свое свободное время он старается уделять детям. И не с корыстной целью постичь их загадочную душу, а просто потому, что одинокому человеку с детьми лучше, даже если эго чужие дети. В школе-интернате Пантелей Панкратович (Карабас) ведет кружок юных мичуринцев.
Это тем более удивительно, что никогда ничего юным мичуринцам тут еще не удавалось вырастить — ни в бочке, ни на подоконнике, тут в Приполярье и на улице-то ничего, кроме мха, не росло даже летом, но юные мичуринцы обладали неистребимой верой, надеждой, любовью к своему руководителю Карабасу и под его руководством смело боролись с коварством северного климата, и у каждого в душе навсегда пророс лозунг: «Мы не можем ждать милостей от природы…».
Семена всяких-разных растений, клубни и корешки идут в порядке шефства в адрес интернатского кружка со всех концов Союза, но пока еще ничего не выросло, но вырастет — в этом уверены все и даже директор школы, которому юные мичуринцы поставили на подоконник большое деревянное корыто с землей, пообещав, что к лету тут вырастут букеты.
— Букеты — это правильно, — радовался директор и сам поливал импровизированную грядку.
После этих ежевечерних заклинаний вожатая отпускала детей и сама, тоже довольная прошедшим трудовым днем, собиралась домой.
Карабас тихо здоровался, проходил в учительскую, там раздевался и до самого отбоя был во власти детей.
— На чем мы прошлый раз остановились?
— Бармалей нападает на Северный полюс! — хором закричали дети.
— Нет, нет… сказки потом, сначала о деле. Мы, юные мичуринцы, остановились на проблеме поливки. Как поливать растения? Давай ты, Вася…
Эскимос Вася — тонкий долговязый мальчик, любопытный и упорный, был любимчиком Карабаса. Он стремился докопаться до сути и увидеть плоды своего труда, он поливал землю больше, чем необходимо, стараясь ускорить процесс прорастания, но земля наполовину со мхом была влажна и хранила свою тайну, и тонкие зеленые стебельки не спешили проклюнуться и появиться в темноте полярной ночи, освещенной школьным электричеством.
— Поливать надо водой, — сказал юный мичуринец Вася. — И это должен делать дежурный, а Света Пенеуги не поливает.
Света Пенеуги покраснела.
— Нехорошо, Света, — сказал укоризненно Карабас. — А всякая ли вода годится?
— Холодная, но не кипяченая, — твердо сказал Вася, — а Света Пенеуги один раз поливала чаем.
— Нехорошо, Света, — укоризненно сказал Карабас. — А всякая, ли холодная вода годится?
— Морская не годится, — ответил Вася, а Света Пенеуги один раз принесла воду из океана.
Вася был явно неравнодушен к Свете.
— Нехорошо, Света, — вздохнул Карабас.
— Я больше не буду, — поднялась покрасневшая Света.
— Будет, — уверенно сказал Вася и сел.
— Ну, Света, не надо плакать, — обратился к ней Карабас. — Расскажи-ка, что мы будем делать, когда у нас много чего вырастет?
— Мы подарим букеты мамам в день Восьмого марта! — радостно заблестели черные глазенки Светы.
— Нет, — твердо сказал Карабас. — Итак, в чем ошибка Светы?
Вверх взметнулись руки, и ребята загалдели:
— Я знаю! Я!
— Ну, давай, Вася.
— Март уже прошел, — грустно ответил Вася.
— Правильно. Март уже прошел и следующий будет только в будущем году. А сейчас уже весна, хотя на улице пурга. Как мы узнали, что сейчас весна?
— Китов видели в разводьях, — сказал Вася.
— Не самих китов, а только фонтаны, — поправил его Карабас. — Но охотники ходят в море, и скоро мы увидим праздник первого кита!
— Ура! — закричали дети.
— Тише! Мы должны к празднику приготовить самодеятельность. Кто умеет танцевать танец кита? — спросил Карабас.
— Я! Я!
— Давайте прорепетируем.
— Нет ярара[1], — тихо сказала Света.
Карабас постучал по столу.
— Вместо бубна будет стол.
Мальчики сгрудились вокруг Карабаса, отодвинули стол, девочки выстроились перед классной доской. Карабас под пенье мальчиков ритмично стучал по столу ладонями, а девочки ходили в танце, повторяя движения Светы.
В каждой чукотской и эскимосской семье все поют и танцуют, а в танце отражается повседневная жизнь, в танце стараются рассказать о том, что недавно произошло, что стало событием дня.
— А-ра-рай! А-ра-рай! Ра-а-ра-рай!…..
— А-ра-ра-ра-рай! Рай-а-ра-рай! Кгхы!
Долго продолжалось веселье. Наконец дети угомонились. Карабас собрался домой.
— А продолжение? — уцепился за руку малыш.
— Продолжение! Продолжение! — закричали дети, — Бармалей на Северном полюсе!
— Тише, дети, — остановил их Карабас. — Сейчас уже поздно, скоро отбой. Продолжение сказки в следующий раз. До свидания. Спокойной ночи.
У интернатских детей каждый вечер с Карабасом кончался сказкой. Им очень нравилась история про Бармалея и Айболита; но ведь и эта сказка имеет конец, и волей-неволей Карабасу приходилось сочинять самому, и сказка превратилась в многосерийную историю, где Бармалей вынужден был встречаться с капитаном Немо, дружить с Фантомасом, конкурировать в злодействе с пиратами острова Сокровищ, летать на реактивных лайнерах, ездить на упряжках и терпеть неоднократные поражения от доктора Айболита, который сам в ходе бесконечных приключений превратился в сыщика, для конспирации надевавшего белый халат.
Дети ждали его историй, как взрослые очередной серии «Семнадцать мгновений весны». Наконец Карабас загнал Бармалея на Северный полюс в надежде окончательно с ним рассчитаться и заморозить где-нибудь в снегах, но ничего назидательного в последней серии не придумывалось, и он решил сделать перерыв, дать себе временную оттяжку, чтобы собраться с силами и кое-как восстановить явно идущую на убыль фантазию.
— В следующий раз, дети. В следующий раз! Спокойной ночи.
Медленной походкой шел он в конец улицы в свой холодный дом. Электрический свет в Полуострове горел только до двенадцати ночи. В запасе у Карабаса еще было время. Он ставил на плиту чай, зажигал ночник и, укрывшись шкурой вместо пледа, доставал из тумбочки секретные книги, которые никому не показывал. Читал он их долго, и когда в поселке гасили свет, зажигал свечку и читал при свете огарка. Это были обычные тоненькие, детские книжки для дошколят и младшего школьного возраста. Он читал, молча шевеля губами, улыбался, и не было человека счастливее его.
4
Поминки пришлись на два последних дня недели, в селе было тихо и печально, мрачновато как-то, но вот настал понедельник, все вышли на работу, и эксцесс на похоронах Кащеев почти забыл.
Он стоял у окна, смотрел, как малыши возятся в сугробе, валтузят друг друга, собаки тоже были в куче — играли с детьми, и понемногу хорошее настроение возвращалось к Кащееву.
Но тут на тропинке, ведущей к правлению, показалась барашковая шапка и такой же воротник, отпрянул от окна Кащеев, сел за стол, закурил: «Видать, ко мне…»
Гость постучался, вошел не спеша, разделся в кабинете, представился:
— Пивень Федот Федотыч. Из центра.
— Из какого? — спросил настороженно Кащеев.
— Из районного, — мягко ответил Пивень.
— А-а… значит, к нам по делам, — вздохнул Кащеев, встал, прошелся к окну, посмотрел на улицу, не зная, о чем разговаривать с высоким гостем.
— Командировку вам отметили? — вдруг догадался спросить Кащеев. Он надеялся, ставя печати, узнать, из какой же организации приехал к ним этот Пивень. Всех знал в райцентре Кащеев, ну, разумеется, в основном руководящих работников, а вот этого, Пивня, что-то не припоминал Иван Иванович, не припоминал, и смутное раздражение начинало закипать на дне его души.
