Вчера, правда, спецкор сообщил, что у кочегара Петрова форсунки всегда в порядке…
— А-а… — тянет он разочарованно. — А с Велтой как?
Вот прилип, банный лист! Велта Хендела — это врач здешний. Мы с ней друзья были вроде бы — водой не разольешь, а потом поостыли, что ли… Все не так как-то пошло. Степанов знает, да и все видят. В поселке не спрячешься — не город…
— Все так же… — промямлил я.
— Друг друга не узнаете? — хохочет.
Веселый подозрительно. Вечерком в гости позвал, затевает что-то.
Мы пошли вверх, к шахте. Мимо фабрики, мимо пожарки. В пожарке у нас ребята служат, которых из шахты по силикозу вывели. На завалинке обычно сидят — веселехоньки! Сейчас не видать их — рано. А машина, я замечаю, от фабрики ушла, к вечеру молибденчик на станции будет…
— Никифоров к тетке уехал. Тетка у него захворала, — это Степанов мне перед самой шахтой поведал.
Вот оно! С того бы и начал. Никифоров — горный мастер. И Степанов хочет, чтобы я заменил Никифорова. То-то, смотрю, разговорчивый он сегодня. Так и знал — не к добру!
Давно он меня в мастера приспосабливает — не мытьем, так катаньем. И давно бы сделал — не хватает мастеров. Только я еще прошлой осенью, как приехал на рудник после техникума, решил, что с годик в забоях потрусь, на рабочих местах, пока все профессии горняцкие, какие есть, не освою. Не то чтобы очень уж вкалывать хотелось, но…
Степанов считает, что это «бзик», заскок у меня. Потому, должно быть, что сам он со многими «бзиками». Но дело-то не в них. И он это, конечно, понимает. Дело в том, что Никифоров, скажем, за всю жизнь только три месяца учился, образование два класса на всю семью, а дело в сто раз лучше меня знает, потому как с коногона начинал. Вот и я хочу кое-что своими руками пощупать, прежде чем других учить…
— И долго проездит?
— Дня три, — говорит Степанов. — Соскучиться не успеешь.
Он мог бы, конечно, просто приказать мне идти на смену вместо Никифорова, да он пока еще в своем уме…
— Ладно, — согласился я.
В самом деле, не начальнику же шахты идти на смену.
— Добрый ты что-то, Коля, а? — разулыбался он.
— Пример есть, Костя…
В раскомандировке уже вся смена собралась, когда Степанов объявил, что я сегодня работаю за Никифорова. Мне особенно говорить не пришлось: все свои места знали и что делать — знали. Так, общие указания: «Забой разберите», «Вентилятор не забудьте включить». Еще одному из дорожников сказал, чтобы в бригаде меня заменил — ребятам одним несподручно будет…
— Руды нет, Коля, — объяснил Степанов ситуацию. — Никифоров, старый волк, скребет где-то все-таки вагонов по сорок, а ты если тридцать дашь, хорошо!
И еще он мне сообщил новость:
— Жилку должны подсечь на третьем горизонте…
Вот это бы ладно!
Только до этой жилки дожить надо. Хотя в лучшее не верить…
1
В штреке «два-бис» под восстающим сидят на бревнышках крепильщики. Карбидочки повесили на стенки, курят. Один молодой совсем, другой постарше. Видно, из вербованных, не знаю я их.
— Почему лес не поднимаете, плотники? — спрашиваю.
— Дак ить газ там, мастер, — молодой говорит. — Воздух не идеть…
Рязань — точно. Или вроде того.
— Почему же он не «идеть»? — я на него уставился.
— Шланг взрывники пережали, чтоб им пусто… — это тот, который постарше, отвечает.
Я посветил в восстающий: дым, но первую лестницу видно почти до полка.
— Высоко шланг? — спрашиваю старшего.
— За тем полком, — отвечает, — повыше чуть.
— Да-а… — говорю я, а он повторяет за мной, как попугай: «Да-а…» Смешно.
Я знаю, как все это случилось, а он не знает. Ругает взрывников и не понимает, что не в них дело. Обстоятельства виноваты, а не они. Как быть должно? Вентилятор должен стоять под этим восстающим и кнопочка. Отстрелялся взрывник, нажал кнопочку. Пока смена спустится, газа там не будет… Но где его взять, этот вентилятор и кнопочку? Нет их пока. Вот и проветривают сжатым воздухом, тем же, которым бурят. Заканчивает бурильщик, откручивает шланг от перфоратора, пристраивает его под полком — и пошел. После него в восстающий лезут взрывники со взрывчаткой, а там шланг свистит, как реактивный истребитель на старте. Воздух ревет, камешки во все стороны расшвыривает — того и гляди, в капсюль или в глаз шибанет. В такой обстановке не то что шпуры заряжать, а и просто быть невозможно. Тогда сгибают ребята этот шланг и петельку легонькую накидывают, чтобы сдернуть ее удобнее, когда подожгут шнуры и спускаться будут. Но сегодня что-то произошло.
Кто его знает, что у них в этот раз случилось? Может, запоздали с уходом — не до петельки, а может, и забыли… Бывает и это, когда знаешь, что через минуту над головой рвать начнет.
Рязанец этот — или кто он там — так и умереть может, убежденный, что восстающие проветривают шлангом, но мне-то не легче. Плюнуть можно, не наша вина. Но и плевать нежелательно, потому что хоть и временный я здесь начальник, а дело есть дело…
— Попробовать разве? — раздумчиво спрашивает старший. — Не подготовим забой — бурильщики в следующей смене стоять будут.
— Можно, конечно, попробовать, — говорю я ласково. — Только они так и так стоять будут. Потому что работничек ты будешь сомнительный…
— Обойдется.
— Пади да не убейся! — заорал я. — Ты что думаешь, я тебе лезть туда позволю?!
Притихли. Тоже мне — «обойдется»! Плотник колупаевский! Дымок-то этот, положим, не страшен, хоть и вонючий. Страшен тот, который без цвета, без запаха и без вкуса. Угарный газ называется, деревня. И его в этом дымке сейчас столько, что стоит только один раз рот разинуть — и все, отдергался.
Я сел на то бревно, где они сидели, и закурил. Неделю потом курить не захочешь, знаю.
— Веревка у вас есть потоньше?
Нашли веревку, лес они на ней поднимают. В руку толщиной веревочка, запутаешься в ней и даже до первого полка не долезешь…
— Не надо, — я им сказал. — На верхнем полке все равно не свалюсь, а здесь дернете, если что…
Я готовлюсь. Это — как в прорубь нырнуть. Метров семь мне надо рвануть вверх по лестницам, найти там в дыму шланг, сдернуть петельку и обратно скатиться. Если за минуту успею — все нормально будет.
Обвязываюсь я все-таки ихним дурацким канатом. Тяжелее будет, но зато наверняка они меня оттуда сволокут, если завалюсь. И кости переломают — как пить дать! Этот бык молочный сейчас уж трясется, а упади — он так дернет с перепугу, что не опомнишься.
Первую лестницу я проскочил удачно,
