Электростанция расширилась: там было теперь шесть передвижных установок. Рядом с электростанцией быстро росли два вместительных здания: гараж и механическая мастерская.
Закладка фундаментов под насосную станцию еще только начиналась, когда Филимонов, доверив шоферов Полищуку и взяв в помощь себе Серегина, впервые попытался разобраться в будущем монтаже насосов и дизелей. На земляном полу электростанции временно, пока закончится постройка мастерской, расставили части и детали оборудования. Машины были новые, никто не знал их устройства. Американская фирма прислала чертежи не в комплекте, деталей как будто нехватало: то ли их затеряли и еще не нашли, то ли фирма «забыла» их упаковать.
Батманов весь день проводил на участке. Его видели в кабине Махова — он отправлялся в очередной рейс на остров проверить, нет ли на трассе брошенных труб, застрявших машин и греющихся слишком подолгу шоферов. То он приходил к сварщикам и внимательно выслушивал возбужденные речи Умары Магомета, очень требовательного к своему инструменту и всегда находившего в нем бесконечные недостатки. То Василий Максимович вспоминал Некрасова и шел к нему смотреть, как готовят мощные запалы. То забирался в котлован к старику Зятькову.
Старик работал споро и неутомимо, редко позволяя себе отдых или перекур. У него были экономные, выверенные годами движения. Бросался в глаза необычный инструмент стахановца — объемистая подборочная лопата с изогнутым в дугу черенком.
Зятьков держал лопату вогнутой стороной вперед, горбом своим черенок упирался в колени старика. Почти не нагибаясь, он нажимал на конец рукоятки, и лопата словно сама подхватывала и поднимала породу. Толчок — и комья земли летели на движущуюся кверху ленту транспортера!
Батманов проверил по секундомеру: Зятьков своей лопатой успевал перекидать вдвое больше земли, чем любой землекоп из молодежи.
— Дайте-ка попробовать. — попросил он Зятькова.
— Зачем руки пачкать? Ваше дело — головой работать, — сказал старик.
— Руки учат голову. На стройке предстоит переместить не один миллион кубов земли, мне ваша лопата пригодится и на других участках.
Василий Максимович поддевал смерзшийся грунт и швырял его на ленту. Лопатой он размахивал часто и уверенно, но резко и неровно. Горбатый черенок не облегчал, а затруднял движения.
— Ровнее... Сильно не нажимай, — подсказывал Зятьков, внимательно наблюдавший за начальником строительства.
Рабочие было потянулись посмотреть, как работает Батманов, но Зятьков жестом вернул их на место.
— Разучился, — сказал Батманов с сожалением. Он сильно запыхался.
— Знаком, вижу, с лопатой? — спросил Зятьков.
— Да, пришлось в свое время с нею познакомиться. Лопата занятная у вас, привыкнуть только надо. — Он окинул взглядом рабочих: — Почти единолично владеете ею, а нужно, чтобы и другие пользовались. Выгода несомненная.
— Плохо перенимают, — не без досады сказал Зятьков. На темном лице старика появилась скупая улыбка. — Просмешники, называют ее верблюдом.
— Отец, я все забываю спросить у вас... Знавал я Зятькова Петра. Учился с ним в академии, дружил. Потом приходилось встречаться в Запорожье, он там директорствовал. Не родственник вам?
— Брат младший...
— Вот как! Где он сейчас? — оживился Василий Максимович.-
— И не знаю... Слух дошел, что партизанит. Растерял я своих. Сын под Ленинградом был, давно уже не отзывается. Старуха с дочерью остались в Свободном, на Зее живут. Сам я с запада, однако после Турксиба завернул на Дальний Восток. На приисках и на разных стройках несколько лет работал.
— Как к нам-то попали?
— Услышал, что нужда здесь в людях, и попросился.
— А не тяжело в ваши годы? Можно ведь и полегче работу найти.
— Полегче мне не надо, не беспокойся за меня...
Зятьков поправил рукавицы и снова взялся за свою кривую лопату, Батманов вернулся к другим делам. У него их было много. Ничто более или менее важное не проходило мимо него. Несколько раз за день разговаривал по селектору с трассой и управлением, давал все новые и новые задания и проверял их выполнение. Всегда был на людях, учил их работать и сам учился у них.
Вдруг, в самое неожиданное время, он приказывал Рогову объявить тревогу. Если это случалось рано утром или ночью — мгновенно гас свет, команды противовоздушной обороны, обучавшиеся у шефа-пограничника, разбегались по местам. Объект замирал, строители превращались в бойцов, готовых к обороне.
Как и у всех на участке, лицо Василия Максимовича обветрилось, сделалось медно-красным от постоянного пребывания на холоде. Однажды он остановил Таню и показал ей свои огрубевшие, изуродованные морозом руки.
— Вы правы: руки привыкают к любой температуре. Вот хожу теперь без рукавиц даже при сильном ветре, и хоть бы что! Спасибо вам за совет.
Девушка не вдруг поняла, о чем речь. Поняв, с уважением посмотрела на него; ее радовали постепенно открывавшиеся в нем качества души. Ей захотелось пожать сине-багровые руки начальника строительства.
Уже не раз Батманов говорил не то в шутку, не то всерьез:
— Настанет скоро денек, когда мы, чернорабочие, отойдем в сторонку, поднимемся на ту вон сопочку и очистим место для наших инженеров. Пусть покажут, на что они способны.
И такой день наступил. Ранним утром, безветренным и погожим, инженеры разметили на льду пролива площадку длиною в пятьсот метров от кромки берега, по направлению к острову, чтобы произвести первый пробный взрыв. Это было началом главнейших работ на участке и одновременно проверкой предложения Тополева.
Карпов вывел на пролив несколько бригад. Пешнями и топорами они принялись рубить во льду широкие лунки, через каждые пять метров. Взлетали, искрясь на солнце, голубые осколки льда, раздавался неприятный скрежет и звон. Тяжелая эта работа подвигалась медленно. Ковшов поглядывал на часы, поторапливал.
Вдоль линии лунок Некрасов, немолодой уже человек с тяжелым и мрачным лицом, но добряк в душе, вместе с Куртовым и его подручными уложил на льду электрический провод. От него к лункам подрывники протянули соединительные шнуры с привязанными на конце мешками из водонепроницаемой бумаги — в мешки предварительно заложили аммонал. Как только все лунки были готовы, сто человек взяли мешки с аммоналом и разом опустили их в бурлящую воду пролива.
По идее Тополева, заряды, уложенные в линию на дне пролива, должны были с равной силой ударить вверх, в толщу воды и льда, и вниз — в землю, чтобы рассечь в ней трещину — траншею. В траншее предполагалось надежно спрятать трубопровод, предохранить его от промерзания зимой (сверху траншея быстро заполнилась бы наносной землей) и от плавающих летом в проливе кораблей, которые килем могли задеть нефтепровод и повредить его.
...Некрасов дал несколько прерывистых свистков — так свистят милиционеры в городах. Вслед за этим раздались тревожные удары о рельс. Люди мигом очистили лед пролива и всю строительную площадку. На берегу остались лишь Некрасов и водолаз Смелов — они залезли в устроенный для наблюдения блиндаж у самой кромки льда.
Батманов разрешил приостановить работу и тем, кто не находился в непосредственной близости от места взрыва. Несколько сот человек поднялись на сопку за жилым поселком. Вся сопка зашевелилась и загудела. Ниже, на склоне, стояли Батманов, Беридзе и Ковшов.
Возбужденный ожиданием, все подмечавший Махов с усмешкой показал на них Мусе Кучиной и Солнцеву:
— Стоят, как три богатыря!
Они в самом деле напоминали былинных витязей в белых, подтянутых ремнями полушубках, шлемообразных шапках-ушанках: высокий и плотный Батманов, мощный чернобородый Беридзе и стройный Ковшов. Нехватало только щитов и мечей.
К ним, кряхтя, поднялся Тополев. Он выпрямился перед начальником строительства и с несколько старомодной торжественностью сказал:
— Благословляю вас на сигнал к взрыву, Василий Максимович.
Старик волновался и слишком уж часто прикладывался к серебряной табакерке с целующейся парой на фарфоровой крышке. Алексей притянул его к себе и прошептал на ухо:
— Вспомнилась мне одна фраза: «Баста! Я свое перевыполнил в жизни. Мне ничего не надо. Заинтересован в бесшумном существовании». Какой старик сказал это?
Кузьма Кузьмич закашлялся в смехе и, коснувшись усами щеки Алексея, ответил:
— Уговор дороже денег, милый. Наша интимная беседа закончилась тогда телефонным звонком. Признаюсь тебе, Алеша: дрожу каждой жилкой. Сколько взрывов провел в жизни, но так и не привык к ним. А сегодня особенный взрыв: либо руку пожмете Тополеву, либо сдадите его в архив как никудышного старика.
Батманов вынул из кармана револьвер. Все зачарованно следили, как он медленно возносил руку.
Выстрел! На мгновение возникла мертвая тишина. Слышно было лишь учащенное дыхание Тополева. В блиндаже Некрасов включил рубильник, в неосязаемо короткое время электрический ток достиг до запальных капсюлей на концах проводов — и дрогнула земля, оглушительно затрещал взломанный лед, всколыхнулся воздух. Над проливом взлетела громада воды, снега, льда и земли, на миг грибом повисла высоко в воздухе и, постепенно убыстряя падение, рухнула вниз.
