— Что же это за техническая политика? Мы там у себя ждем не дождемся вашей стали. Нет, мы этого так не оставим.
— Спасибо за поддержку. Если бы все наши потребители объединились в один прекрасный день, то, пожалуй, и министерство пошло бы на уступки.
— Какие уступки? О чем вы говорите? В конце концов любой металл производится для машиностроителей.
— Всем и все кажется ясно. Но с меня требуют самую рядовую сталь.
Ломтев неожиданно сбавил тон. А вечером, перед отъездом, когда остался наедине с директором, сам научал жаловаться Плесуму:
— У нас тоже есть свои «контрасты». Мы ведем реконструкцию завода, на пятилетку ассигнованы сотни миллионов. Уже возвели несколько цехов. Отличные корпуса, выполненные в железобетоне. Высокие, просторные, светлые. Ну просто сердце радуется. Но плохо с оборудованием: то не хватает станков, то прессов. И волей-неволей приходится волочить в новые цеха кое-что из старого оборудования довоенной поры. Или вот еще. В конце года мы запускаем в производство новую машину. По радио и в печати нашумели, красочные проспекты отпечатали, а недавно выясняется, что модель устарела, пока мы ее готовили. Здесь уже нечего винить министерство: на заводе головное конструкторское бюро по тракторостроению, и мы сами, не кто иной, обязаны задавать тон в технической политике.
— Понимаю, все понимаю, Игорь Петрович. Мне довелось в прошлом году побывать в Японии.
— Ну-ка, ну-ка, расскажите, как они там безо всяких БРИЗов действуют.
— Наши БРИЗы, конечно, не даром едят хлеб. У нас нет недостатка в инженерных идеях, порою очень смелых, оригинальных. Беда в неоперативности, как только дело доходит до реализации какой-нибудь идеи...
И остаток времени они проговорили о том, что бы нужно сделать для ускоренного освоения новой техники.
— Завидую вам, — сказал на прощанье Плесум. — Вы молоды и наверняка доживете до того времени, когда мы оставим позади всех и вся. Ничему я теперь не завидую, кроме молодости.
— Да мы с вами, Иван Иванович, еще встретимся на баррикадах технической революции! — весело ответил Ломтев.
— Скажете тоже — на баррикадах. Во всяком случае, буду подносить «патроны», если спишут в нестроевые...
Поезд ушел на восток, где за Ковыльным увалом, над Ярском, полнеба охватило ровное высокое сияние, на фоне которого четко рисовалась целая роща заводских дымов. Утром Плесум, не заезжая в управление комбината, отправился на строительную площадку, к Дроботу.
— Как поживаешь, генеральный подрядчик?
— Генеральный! Меня давно превратили в захудалого субподрядчика, никто со мной не считается, хожу, уговариваю всех.
— Непохоже на тебя, Петр Ефимович.
— Повеселел. Делегации принимаешь, банкеты устраиваешь! А ко мне посылают одних контролеров. Всяк хочет знать, почему туго растет домна.
— В самом деле, почему?
— Все лыбишься! Мне бы твой латышский характер, твое железобетонное спокойствие!.. — Он медвежковато переминался с ноги на ногу, как боксер перед схваткой.
Но Плесум и не думал принимать бой.
— Александр Николаевич Светлов, мой предшественник, отгрохал вторую домну в считанные месяцы, получил высокую премию. Ты думаешь, Иван Иванович, мы не сумели бы так? Сумели! Дай только деньги и материалы. А мы вынуждены отступать от достигнутого Светловым. Нам растянули график чуть ли не на целый год. Вот и к о в ы л я е м по графику.
— Знаю, Ефимыч, знаю.
— Который месяц тащусь с твоей печуркой и все притормаживаю, как шофер на похоронах. Была бы еще печка мощная, куда ни шло, а то ведь средняя по нынешним временам.
— Ты же помнишь, как я воевал за большегрузную домну.
— Плохо воевал, раз не добился. И теперь вяло воюешь, если план не обеспечен материалами.
— Говорят, что других забот много.
— Слыхал, слыхал, что не хватает утюгов, никелированных кроватей и еще чего-то там. Эх, проутюжить бы наших экономистов!
— Что у тебя такое приключилось? Говори толком.
— Нестандартное оборудование держит Ярский завод.
— Лаби, позвоню в горком, нажмут.
— Вербованных рабочих негде расселять.
— Отдам тебе до осени новое общежитие, которое ты наконец достроил. Мы всегда можем договориться по всем вопросам, — миролюбиво заметил Ян Янович.
— Уволь, уволь от такого мирного сосуществования! Подрядчики с заказчиками будут схватываться даже при коммунизме...
Они вдвоем обошли стройку. Четвертая домна уже поднялась в полный рост. Те, первые три, были одна другой меньше и стояли точно по ранжиру. С виду это было красиво. Но в этом их ранжире как бы отразилась нелегкая судьба всего комбината. Плесум тронул своего спутника за локоть.
— А на пуск-то, конечно, пожалует сам товарищ Голосов.
— И еще речь закатит.
— На пуск домны съезжаются, как на свадьбу, все дальние родственники.
— Он-то считает себя крестным отцом.
— Да, пожалуй.
— Лучше уж быть круглой сиротой, чем иметь такого крестного. Ну, ладно, Иван Иванович, я поехал в трест.
Плесум тоже отправился в заводоуправление. Он был доволен, что комбинат постепенно выходит в люди, начал давать прибыль. В текущем году выплавка стали достигнет без малого четырех миллионов тонн. И доменный цех становится на ноги. Жаль, новая печь маловата... Чугун все равно придется завозить. Хвост выдернешь, нос увязнет... Как его сегодня подковырнул Ефимыч, что плохо воевал за большую домну. Нужно было действовать через голову министра. Так духу не хватило. Сначала обрадовался, что решили строить какую-никакую печь, а потом было уже поздно. Эх, Ян, Ян, сговорчивый ты слишком.
Его с утра ждал инженер Войновский.
— А-а, Николай Михайлович! Проходите.
Войновский доложил, что все готово к опытной плавке природнолегированной стали в конвертере, с продувкой кислородом.
Плесум поколебался две-три минуты, но сказал твердо:
— Лаби, я согласен.
Войновский медлил, не уходил, Ян Янович обратил внимание, как он изменился: похудел, глаза ввалились.
— Вы здоровы, Николай Михайлович?
— Вполне.
— Тогда действуйте.
Войновский аккуратно сложил свои бумаги в кожаную папку, нехотя поднялся и пошел к выходу.
— Вы что-то еще хотели сказать? — спросил его вдогонку Плесум.
— Да. — Он остановился на середине комнаты. — На днях у меня была Метелева, и я под настроение, понимаете, открыл ей нашу козырную карту.
— Это вы напрасно сделали.
— Сам теперь жалею.
— Не надо было этого делать. Ну да шила в мешке не утаишь, тем более конвертера в цеху. Лаби, идите.
«Тоже мне заговорщик технической революции», — с некоторой досадой, но и с уважением подумал Ян Янович.
Строительный трест находился на другом конце города, в длинном приземистом доме, похожем на самый обыкновенный барак довоенного образца. Если Дробота упрекал кто-нибудь, он говорил: «Сапожник без сапог». Ему не раз давали деньги, но Петр Ефимович до сих пор не построил капитального здания для треста. «Все руки не доходят», — оправдывался он. Лично его такая «резиденция» нисколько не смущала: он привык работать в бараках смолоду. Вот было время!..И, подъезжая сейчас к тресту, Петр Ефимович ясно представил себе Франкфурта Сергея Мироновича, который начинал в Ярском промышленном районе строить первые заводы. Совсем немного пробыл здесь уполномоченный Наркомтяжа, но оставил добрую память. Он быстро выдвигал людей: грамотные десятники при нем становились прорабами, дельные прорабы — начальниками участков. Умел видеть в людях дар божий. Иные его выдвиженцы дотянулись теперь до министерств, заворачивают главками, ходят в героях. Сделать много Франкфурт не успел, но люди, обласканные им, горы сдвинули. Разве лишь в одном человеке ошибся он — именно в тебе, Петро Дробот: так и не поехал ты вовремя учиться. Вот и остался техником, да еще вечерней, скороспелой выучки. Нет, не похвалил бы за это Франкфурт. Вон Голосов стал доктором наук, консультантом самого Госплана, хотя вместе начинали. Эка, куда заносит тебя, Петро, на склоне лет! Кому-то надо же было строить, пока другие грызли гранит науки. Твоя диссертация, вот она — комбинат, обросший городом. И если ты долгонько, целую четверть века защищал эту диссертацию, то виноват не ты. А кто же? Нехорошо, друг, оставлять себе одни заслуги. Нечего все валить на дядей, утверждающих титульные списки. Ты сам уже четырнадцатый год «титулованный» управляющий трестом, а не зам какой-нибудь на побегушках. Как напал сегодня на Плесума за домну! Но где ты-то был, генеральный подрядчик? Мол, что дают, то мы и строим. Ты же не купчик, ждущий выгодного подряда. Назвался строителем — лезь в драку...
Шофер лихо притормозил машину у входа в трест. Очнувшись от своих раздумий, Петр Ефимович постоял, оглядывая приземистый барак из конца в конец, неодобрительно качнул головой и направился к дверям. По обе стороны возвышались щиты с фотографиями ударников коммунистического труда. Каждый раз, проходя мимо, он ловил их зоркие, пристальные взгляды. Они будто спрашивали его: «Ну как, д е с я т н и к первой пятилетки, чувствуешь себя на посту начальника строительства?» Он готов был поделиться с ними, но все недосуг да некогда. В былые времена и его портрет красовался у входа в управление полномочного представителя Наркомтяжа, и Франкфурт находил минуту, чтобы спросить его о чем-нибудь, иной раз даже пустяковом. А вот он, Дробот, очень занят, видите ли, неотложными делами. Хорош выдвиженец: за деревьями не видит леса.
