Под Гатчиной, в Никольском, был мост, а под ним среди скользких валунов водились налимы – толстые, как змеи, только не длинные. Ловить их надо было на вилку. Затаить дыхание, потом раз! – и наколоть сквозь воду.
Все сельские ловили. Не Александр, которому это было строго запрещено, хотя вилка у него была. Именная. Увесистая серебряная вилка с серыми узорами, хищно изогнутыми зубцами и его именем, выгравированным с вензелями: Александр А***-младший. Дедушка с бабушкой верили в святые свойства серебра. В День Ангела они ему подарили целый столовый набор, каким-то чудом сохранившийся у них от Прежнего Мира.
На заре Августа поднялась. Надела не сарафан, а хозяйкино тряпье из сеней. Обмотала ноги портянками, оставшимися с войны от постоялых солдат, вставила ноги в дырявые резиновые сапоги и ушла по морошку – где-то на болотах росли такие бледно-розово-зеленые ягоды. Не одна ушла, а с ватагой сельских девушек; ей, Августе, разрешалось с ними водиться.
Накормив Егора, мама спрятала левую титю и со сладким стоном повалилась спать дальше вниз лицом. Тогда Александр допил не допитое Августой парное молоко (из-под коровы этим летом), взял с липучей клеенки именно свою вилку, вздохнул – и отправился по налимы.
Снизу мост – подгнившие бревна, сбитые ржавыми скобами, – был похож на своды терема Бабы-Яги. Бурлил ручей. По макушкам валунов Александр вошел в сырую тень, опустился на колени, одной рукой оперся о камень, а другую, с вилкой в кулаке, занес. В этой позе он замер. Тень подвинулась, и солнце высветило ручей вглубь, до песочка. На солнце выплыла стая налимов.и остановилась против течения. Александр ткнул в них вилкой – и окунулся вслед за своим ударом с головой. Вода потащила его глубже под мост, больно ударяя о камни. Он сумел затормозить себя, обхватив один. Выбрался на берег, который здесь, под мостом, оброс высокой крапивой. И спохватился: вилка!
Она канула – именная…
Стало не до налимов. Александр исходил под мостом все вылезающие над водой камни. Он искал с таким рвением, что даже не заметил, как обсох. В ручье он нашел серебряную монетку (Екатерининский гривенник), стреляную алюминиевую гильзу от немецкой ракетницы и, наконец, вилку, но не свою, именную, а ничью. Заржавленную вилку с недостающим зубцом и надписью Ленобщепит.
С криками под мост сбежали сельские. Сын учительницы Альберт, а с ним еще трое. Двое из них были нормальные мальчишки, маленькие мужички – в кепках, штанах до щиколоток, но босые. Третий, самый старший, был местный дурачок по кличке Минер. Так его прозвали за то, что ему руки оторвало – по локоть – противопехотной миной. Один из мальчишек закричал на Александра:
– Это моя! А ну отдай! – и вырвал вилку из протянутой руки.
Минер остался на берегу, а мальчики стали ловить налимов, а больше брызгаться и мутить воду. Альберт увидел, что Александр смотрит себе в ладонь, и выпрыгнул.
– Это что у тебя?
Александр показал монетку.
– Откуда?
– Нашел.
– Где?
– Вон там.
– Отдай мне, а? Я, – сказал Альберт, – коллекцию собираю. Ты ведь не собираешь коллекцию?
– Нет…
– Ну и отдай тогда мне. А я тебя за это дрочить научу. Ты умеешь дрочить?
– Нет.
– Я тебя научу, – пообещал Альберт. Он обернулся: – Эй, ребя, кончай воду мутить! Давайте Сашка дрочить научим!
Сельские вышли и оглядели Александра.
– Мал еще.
– Мал, да удал! – вступился Альберт. – Ну-ка, покажи им, Сашок.
– Чего? – не понял Александр.
Сельские сплюнули и босыми ногами растерли свои плевки, что означало: презирают. И Минер плюнул тоже, но сам себя оплевал на подбородок.
– Смотри. – Альберт осторожно расстегнул английскую булавку на лишенной пуговиц прорехе своих штанов, застегнул ее снова на краю дырки, после чего вытащил за кожицу наружу своего петушка и сказал наставительно: – Видишь? Называется…
– Тоже и… говорят, – дополнил другой.
– Можно и так, – согласился Альберт. – Теперь ты свой покажи.
Александр заложил руки за спину.
– Не могу.
– Это почему?
– Мне мама не разрешает.
– Чего она тебе не разрешает?
– Брать это в руки.
Сельские захохотали. Даже Минер – замычал и запузырился, глядя на Александра.
– Дает, да? Как же ты ссышь, Сашок, – без рук, что ли?
– Что это, «ссышь»?
– Не понимаешь!… Ну, «писаешь» – или как там в Ленинграде у вас говорят.
– «Дюньдюнькать» говорят.
– Как?
Александр повторил. Сельские катались по траве, зажимая сквозь штаны своих петушков.
– Ну и как же ты «дюньдюнькаешь» без рук? – добивался Альберт.
Александр повернулся и пошел. Не нравилось ему все это.
– Обожди, – догнал его Альберт. – Ее ведь здесь нет, мамаши твоей? Давай, Сашок, возьми его в руку! Она об этом ничего не узнает.
– Узнает.
– Это как же она узнает?
– В кольцо увидит. – Он вздохнул. – Кольцо у нее есть такое. Волшебное. Потрет его, и все, что я ни делаю, ей в том кольце тотчас является. Куда бы я от нее ни ушел.
Выслушав Александра, сельские посмотрели на Альберта, который нащупал и взял пальцами ноги камешек.
– И ты в это веришь, Сашок?
Александр кивнул. Ногой Альберт отшвырнул камешек.
– Опиум для народа! Нет у нее такого кольца.
– Оно на пальце у нее.
– Я не говорю, что нет. Я говорю, что не волшебное оно. Ничего волшебного в природе нет, Сашок. Кроме сказок для сопливых. Мозги тебе гребут – понимаешь? А ты и уши развесил. Может, ты и в Бога веришь? Который каждого из нас видит?
– Нет. – Александр покачал головой, отказываясь наотрез. – Бога нет.
– Вот и молодец! А ну, пацаны, давайте-ка проверим кольцо его мамаши!
Сельские вынули своих петушков и стали их теребить. Петушки их от этого вздулись, лопнули и облезли – прорезавшись, как подосиновики из-под земли.
Минер, у которого рук не было, стал мычать. Тогда Альберт оставил своего петушка и стал доставать из штанов Минера нечто сопротивляющееся. При этом Альберт от усилия морщился, приговаривая:
– Сейчас, Минер, тебя Сашок подрочит.
Он вытащил наружу член Минера, и Александр попятился. Это было что-то страшное. Оно чуть не лопалось и было таким толстым, что кулак Альберта на этом не сходился. И, круто выгнувшись, оно смотрело вверх. Альберт задвигал кулаком на этом – назад, вперед. Рот Минера приоткрылся и выдул пузырь.
– Это и называется «дрочить». Ясно, Сашок? Давай-ка, берись. – И он снял руку. – Да не бойся, не укусит!
Александр приблизился и поднял руку. Ему показалось, что он взялся над своей головой за сук – как на дерево лезешь. Но этот сук был живой. Он был горячий и пульсировал.
– Давай! – скомандовал Альберт.
Ухватясь покрепче, Александр стянул кожу с разбухшей головки сука.
– Вот так! – похвалил его Альберт.
А Минер замычал. Ему было хорошо. Он положил свою беспалую культю на макушку Александра, который от ужаса выпустил сук и отскочил.
– АХ, ВОТ ОНИ ГДЕ! – раздался крик.
Это была мама Александра. По селу Никольскому она расхаживала в кимоно с драконами, а кроме того, она только что вымыла голову, и волосы ее расползались во все стороны, страшно шевелясь, как будто она надела корону из гадюк.
– Да что же это они творят, мерзавцы?!
Альберт повернулся – и сельские ударили со всей мочи под мост. Через крапиву и по мелководью. Только брызги летели. И в этих брызгах они исчезли, а мама всеми своими змеями нависла над ним:
– Это чем ты тут занимался?
Язык отнялся.
– А ну говори!
– Налимов ловил, – пролепетал он.
– Ах, налимов?!
Мама села на корточки и рывком сорвала с Александра его короткие штанишки. Она вперила взор в его петушка.
– Не трогал?
– Нет! – Александр затрепетал.
Мама поднялась, вознеся высоко над ним свою страшную корону. Схватила его за чуб и рывком вздернула голову.
– БУДЕШЬ ТРОГАТЬ, СТАНЕШЬ ВОТ ТАКИМ!
Забившийся в жгучую крапиву, Минер был в полной панике. Пытаясь что-то вымычать, он пузырился и пенился радужной слюной и вместо оправдания совал свои культи, а из прорехи у него по-прежнему торчал крутой красный сук.
Он рванулся, но мама держала крепко.
– СМОТРИ!
От боли в корнях волос вскипели слезы.
– ХОЧЕШЬ СТАТЬ ТАКИМ?
– Нет.
Она выпустила чуб. И пошла из-под моста, энергично крутя задом. Кимоно было подпоясано пояском, и со спины ее на Александра взирал замысловатый китайский дракон. По откосу она – и Александр за ней – взобралась на дорогу.
Сверток с Егором лежал в траве на обочине. Она взяла Егора на руки и сдула с него муравьев. Так была она сердита, что про именную вилку даже не спросила.
СТРАНА АЛЕКСАНДРА
Гвардии капитан Гусаров окончил Бронетанковую Академию, стал майором и получил назначение в гарнизон литера такая-то, шестизначный номер такой-то – у самых западных границ. Он убывал сегодня, ночным скорым. Десятиклассница Августа оставалась в Ленинграде, а увозил он с собой в неизвестность свою супругу Любовь, тридцати трех лет, и шестилетнего Александра, которые сейчас стоят в очереди за китайскими мандаринами у Елисеевского магазина на Невском проспекте.
