какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал
бы туман. - Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами
спросили. Я сказала, как думала...
В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,
гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.
Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца
почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.
Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о
поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но
неожиданно бросает кому-то:
- Вы правы!
Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены
судьбой родины и народа.
Почти год Камил «проверялся стихами», но, оказывается, за это время Икрам Валиевич оценивал не
только его поэтический вкус. Камила стали приглашать все чаще и чаще. Уже и при нем возникали
«житейские беседы».
- Мы должны помочь нации определиться и найти свое место в этом беспокойном мире. Есть
традиции народа, обычаи; его культура...
Преподаватель Султан Умарович старше своих коллег лет на пять: он носит очки в серебряной
оправе, которые немного старят его. Султан Умарович всегда в европейском костюме. Он с детства
воспитывался среди русских чиновников, с которыми дружил его отец, банковский служащий, учился в
русской гимназии. О детстве и юности Султан Умарович вспоминает редко. Больше и чаще говорит о
будущем. Но не о своем личном.
- А что творится с нашим языком! - восклицает он.
- Язык засоряется, - соглашается Икрам Валиевич.
Он опять умело бросил короткую фразу. Будто сухую хворостинку в костер. Вспыхнула она с треском.
- Так исчезнет язык... Культура... Страшно подумать...
Озабоченный судьбой народа, развитием его культуры, спорит «литературный кружок».
Камила здесь хвалят, представляют новым и новым людям, местным и приезжим.
Каждый человек считает своим долгом выразить удивление или восхищение:
- Как же... Читал, читал…
Бывают и не очень лестные высказывания:
- Воспитанник Джумабая? Слышал, слышал…
Камил спросил у хозяина дома: откуда такие сведения?
Икрам Валиевич долго в упор рассматривал молодого преподавателя. Камилу стало не по себе.
- Что ж... Пришло время поговорить, - произнес хозяин дома. - Пройдемте ко мне. Видите ли, дорогой
Камил-джан... - Икрам Валиевич, заложив руки за спину, стоял перед преподавателем, слегка
покачиваясь. - Я знаю о вас все. О вас и вашем брате Рустаме.
- Он мне не брат.
- И даже не друг? - Икрам Валиевич усмехнулся.
- Был другом... В детстве.
- В юности тоже, - уже без улыбки уточнил хозяин дома. - Вы вместе подружились с мусаватистами.
- Я не знал, кто они такие.
Икрам Валиевич поднял ладонь. Ладонь у него была широкая, влажная. Пальцы едва заметно
тряслись. Все-таки он опасался этого откровенного разговора. Но теперь отступать поздно.
- Вы все знали, - продолжал он. - Рустам в Турции. Он враг Советской страны. А вас вскоре будут
принимать в партию.
- О нем знают. . О Рустаме.
- Все можно объяснить и как-то иначе. Однако мы думаем не так поступать. Вы - наш большой друг,
наша надежда. Вы - поэт, гордость нации. Ради нее нужно жить и работать. Только ради нее.
Он заговорил о сплочении сил, о том, что нужно готовиться к настоящей борьбе за освобождение
родного края от иноземцев.
- А в партию вступайте, - заключил Икрам Валиевич. - Вступайте... И пишите вот такие стихи... - Он
кивнул в сторону стола, где лежала пачка газет. - Пишите. Будем ждать лучших времен. И конечно, будем
работать.
Они работали. Как-то у Икрама Валиевича появился седой грузный человек. Он снял очки,
рассматривая собеседника, потом спросил о здоровье и делах, о здоровье родных, близких.
- К сожалению, я один, - смело объяснил Камил. - Я воспитывался в интернате.
- Да, да... Помню, был у нас такой в этом заведении.
22
Камил узнал толстяка сразу.
- А потом что вы делали, молодой человек?
- Учился в Баку.
Икрам Валиевич кивком успокоил: все в порядке, и грузный человек заговорил. Он был по-прежнему
многословен, и все же это уже не та болтовня, с которой он выступал когда-то в интернате.
- Наши люди должны находиться везде, где есть молодежь, - говорил он. - Наши люди должны
работать в редакциях газет и журналов, на фабриках и в советских учреждениях. Сейчас здесь
присутствуют три члена большевистской партии. Мало. Очень мало. Вам, дорогой юноша, предлагают
работать в редакции. - Он резко повернулся к Камилу: - Немедленно соглашайтесь. Немедленно. - И,
считая вопрос с Камилом решенным, продолжал: - Когда же придет время, мы встретим своих братьев,
поможем им вернуться на родину. Они надеются на нас. Там, в изгнании...
Шел разговор и о судьбе Султана Умаровича. Ему предлагался пост директора института. Этот вопрос
почти решен. Один из юношей должен был поехать в Джизак. Там ему была приготовлена хорошая
должность.
- Судьба родины - в ваших руках. Вы должны оправдать надежды своего народа, - заключил толстяк.
У здания института его ждала Дильбар. Она оглядывалась по сторонам, испуганная, тревожная. Мимо
проходили студенты. Они понимающе смотрели друг на друга.
О статье знали все. Знали и о том, почему девушка переживает. Люди замечали, что Дильбар
встречается с Камилом все чаще и чаще.
Порывистый ветер неожиданно налетел из-за угла. Он будто копил там силы, за старым кирпичным
зданием.
Наконец показался Камил.
- Вы же совсем замерзли! - Он сжал ее ладони, стал растирать.
Она не пыталась высвободить свои руки.
- Что с вами? - спокойно спросил Камил.
Девушка чувствовала, что он тоже взволнован. Возможно, не стоит говорить об этой статье?
- Ничего. Я ждала вас.
- Спасибо, - наклонив голову, глухо произнес Камил.
Они пошли по знакомой тропинке, не сговариваясь. Зима в Самарканде мягкая. Но выдаются дни,
когда с гор налетает холодный ветер. Он рыскает, по улицам, находит дорогу между большими домами,
поднимает редкие, злые снежинки. Люди, привычные к теплу, стараются в такие дни побыстрее
справиться со всеми делами и бегут по домам.
- Вы же замерзли.
- Ничего, ничего. Вы за меня не беспокойтесь.
- За кого же мне еще беспокоиться? - вдруг воскликнул Камил.
Девушка остановилась, и легкий румянец пополз по ее щекам. Таких слов Камил ей не говорил. Никто
не говорил. А он торопился высказать то, что берег. Торопился, будто знал: подобных встреч вскоре не
будет.
- Да, да, милая Дильбар. Я о вас много думаю. Каждую минуту, думаю...
- Подождите, Камил-джан. Подождите. - Она подняла ладони, словно защищаясь от потока горячих
слов. - Сейчас вам трудно.
- Мне с вами очень хорошо.
В этот вечер Дильбар так и не поговорила с ним о статье в республиканской газете.
Статья взволновала и участников «литературного кружка». Газета резко критиковала молодого поэта,
которому было поручено большое, серьезное дело. Поэт составлял сборник «Стремление», призванный
дать полное представление о новой узбекской поэзии. Но в сборнике оказались стихи, проникнутые
националистическим духом.
Икрам Валиевич уже знал статью наизусть. Он расхаживал с газетой по комнате и не мог понять:
победа это или поражение.
В доме Икрама Валиевича стало тише. На время перестали собираться молодые преподаватели.
Хозяин просыпался по ночам от каждого легкого стука. Долго, почти до рассвета, горел свет. Икрам
Валиевич перечитывал газеты. Их спокойный, а иногда торжественный тон не давал ему покоя. Пока в
доме звучали речи о создании мусульманского государства, он не очень-то обращал внимание на
короткие информации о создании колхозов, об открытии новых школ, больниц, заводов, а из этих фактов
складывалась масштабная картина: росла и крепла республика. Пройдет еще два-три года, пусть целых
пять лет, и уже ничего не сделаешь с большевиками.
Не пора ли свои мысли выражать вслух, как это сделал Камил?
