— Когда суд?
— Назначили было и опять почему-то отложили… Отец, я пришла с тобой посоветоваться. Как по-твоему, если поговорю с Баламиром? Защитник Альберта считает, что все зависит от того, как на суде покажет Вафин.
Разглаживая складки на скатерти, Сулейман-абзы в раздумье глядел вниз. И никто за столом не осмелился слова произнести. Вдруг в затихшей комнате мягко и весело запел самовар, — это Нурия только что внесла его. Но старик и на самовар посмотрел сердито, словно собирался стукнуть по нему.
У Ильшат сжалось сердце.
— Растерявшаяся утка задом в воду прыгает. Так и я, отец, пришла потому, что растерялась. Сын ведь…
Сулейман поднял голову.
— Что ж, дочка, — тихо сказал он, — в таких случаях каждый просит совета. Я не сержусь, что ты за советом пришла, не думай. Но о чем ты хочешь просить Баламира?.. Я вот слышал, что Баламир собирался своей рукой отомстить Альберту. Это бы куда хуже было. Не волнуйся, говорят, Баламир отказался от опасной затеи.
Ильшат заплакала. Нурия погладила ее по плечу. Самовар кончил петь свою песню, остывал.
— Апа, — выпалила вдруг Нурия, — преступление должно быть наказано. Не то оно… Это же низко… — Потеряв выдержку и чуть не плача, Нурия выбежала.
Ильшат растерянно посмотрела на отца.
— Что она сказала? — прошептала она.
Сулейман молчал: ему нечего было добавить к тому, что сказала Нурия.
8
На расширенном заседании завкома два дня обсуждалась работа Бриза. Желающих высказаться было так много, что Пантелей Лукьянович не знал, кому дать слово.
— Ну и прут, — довольным голосом сказал он Гаязову во время перерыва, — такого заседания за десять лет не вспомню. И ведь не квартирный вопрос разбираем…
— Творческая энергия коллектива прорвала нашу обветшалую плотину, вот и прут, — ответил Гаязов, тоже очень довольный. — Жаль только, что Хасана Шакировича нет. Это собрание всем нам наука.
— Да, ошиблись мы в Вадиме Силыче, — признался Калюков.
— Нет, Пантелей Лукьянович, дело не в одном Пояркове. Эдак мы можем любое безделье оправдать. Дело в нас самих. Мы с вами оказались не на высоте. И в первую очередь я. Разговор с Иштуганом Уразметовым был у меня ой как давно, а вот видите… — И Гаязов развел руками.
Сулейман пришел на заседание не столько говорить, сколько послушать. Но все, как нарочно, наступали ему на больную ногу. Почти каждый, кто выходил на трибуну, не забывал коснуться трудностей проблемы вибрации. Критикуя начальство за равнодушие, упоминали и Сулейманово имя, — бьется, мол, человек безуспешно, вот и погас огонь… «Да не суйте, люди добрые, палку в собачью конуру!» — чуть не вскрикнул Сулейман и решительно взял слово.
— Огонь погас, га! — вспыхнул Сулейман еще по пути к трибуне. — Огонь надо поддерживать, иначе он гаснет, это правильно, товарищи! Почин Котельниковых поддержали, и дело пошло. А изобретателей поддерживаем? Только формально. Директора здесь нет, но вон сидят два его крыла. — Он кивнул в сторону Калюкова и Гаязова. — И Михаил Михайлович недалече. Пусть они чистосердечно возьмут обязательство, что покончат с формализмом. Тогда не только эта несчастная вибрация, и более важные проблемы будут решены. Верно говорю? А то понавесим диаграмм, плакатов, изречений разных да портретов… И умиляемся, как наш уважаемый председатель Пантелей Лукьяныч: «Красота-то какая!..»
На этом же заседании завкома обновили состав Бриза, — в числе других новаторов производства вошел в бюро и Иштуган Уразметов.
После работы Сулейман зашел к сыну, узнать, кого избрали председателем Бриза. Иштуган не без смущения сказал, что председателем поставили его.
— Ну? — обрадовался Сулейман-абзы. — А директор утвердил? Ему звонили?
— Утвердил, — сдержанно сказал Иштуган. — Оправдаю ли доверие товарищей? Бризом обычно руководят опытные инженеры. Но никто меня не послушал.
— Да-а, — протянул Сулейман и оглянулся.
Дети сладко спали в колясках. Марьям не было дома. Иштуган с лупой в руках тщательно изучал заточенную поверхность резцов — с десяток их было разложено на столе.
Не усмотрев в них ничего достойного внимания, — тысячи таких резцов прошли через его руки, лупа всегда лежала у него прямо в инструментальном шкафчике, — Сулейман задумчиво спросил Иштугана:
— Видать, сынок, ничего толкового не получилось у нас с этой вибрацией?
— Получится, отец, — ответил Иштуган и, отложив резец, взял другой, разглядывая его через лупу. — Не может не получиться.
— Уверенность — штука хорошая, но слишком долго мы с тобой первые с конца… Скоро на собраниях придется смирно сидеть в дальнем углу.
— Ну, тебя загнать в угол не так-то просто, отец.
— А что?.. Как миленький будешь сидеть да помалкивать в тряпочку… Отец твой еще никогда не равнялся и не будет равняться на балаболок, у кого слова с языка, точно песок, сыплются.
— Ваш цех снова впереди. Чего тебе еще, отец?
— Э-е-е… Очень много чего нужно, сынок. Вся надежда была на тебя. Самому мне уже не взлететь, крылья обвисли. У тебя и знания и опыт в руках. Да и пост теперь большой.
— Не тревожься, отец. По-моему, я уже нащупал основной источник вибрации.
— Ну, ну, — сразу оживился Сулейман. — Интересно, где зарыт заветный клад?
— Дело в резце, отец. Именно в нем.
— В резце?.. — Сулейман посмотрел на сына, не шутит ли тот. — А вибрация детали?
Вместо ответа Иштуган вручил отцу резец и лупу.
— Посмотри хорошенько и ты поймешь: источник силы, которая заставляет деталь вибрировать, в неправильной микрогеометрии режущей части резца.
— Га, — произнес Сулейман, разглядывая в лупу кончик резца. — Сейчас каждый токарь толкует о геометрии…
— Но меня, отец, интересует не геометрия, а микрогеометрия резца. Посмотри получше. Что делает резец? С одной стороны, он срабатывается, с другой — разрушается из-за вибрации. Но разрушается не без сопротивления. Он старается сохранить себя.
— Добро, дальше? — спросил Сулейман, ближе пододвинувшись к сыну.
— Дальше остается лишь немногое: найти микрогеометрию резца и использовать ее.
— А-а… — протяжно проговорил Сулейман. Он не совсем понял сына. — И долгое это дело?
— Этого уж не могу сказать, отец. Да уж, верно, немало придется попотеть. К тебе и к Матвею Яковличу одна просьба: наблюдайте. Сейчас нам нужны наблюдения, эксперименты. Сколько экспериментов понадобится — сейчас не знаю, может, сто, может, тысяча…
— Нет, сынок, — сказал Сулейман, вертя и рассматривая резцы в лупу, — тут парой собственных глаз ничего не добьешься. Тут побольше, чем глаза, — смекалка нужна. Пойду отдохну. Что-то очень устал сегодня… Ильмурза не говорил с тобой?
— Нет, а что?
— Никак, парень умнеть начал… Еще не разберу. Заверяет меня, что поедет обратно на целину.
— Не хитрит ли?
— Как знать. И все же вроде начинает отличать белое от черного.
Иштуган чуть не проговорился, что у Ильмурзы есть ребенок. Но в последнюю минуту пожалел старика.
Когда отец ушел, Иштуган, тихонько напевая, снова принялся рассматривать в лупу кромки резцов.
Пришла Марьям.
— Ты все сидишь… Отдохнул бы немного, Иштуган. Дети не плакали?
— Нет, посапывают себе. И не просыпались.
Подойдя к зеркалу, Марьям пригладила свои золотистые волосы.
— Знаешь, Марьям, — сказал Иштуган, — кажется, я вплотную подошел к тайне этой проклятой вибрации. Осталось немного, очень немного… Ух, Марьям! Сколько сил отдано ей. Зато минута победы заставит забыть обо всем! Я уже предвкушаю сладость этой минуты… Скорой, скорей!.. Пора кончать… Что с тобой, Марьям? — испугался Иштуган, увидев, как изменилось у жены лицо. — Нездоровится? Как прошла у тебя лекция? Много народу было?
— Хорошо. И народ был, — ответила Марьям, погладив густые черные кудри мужа, и, не снимая руки с его головы, глубоко заглянула в настороженные глаза Иштугана.
— Да не тяни ты за душу, дорогая.
Марьям положила голову ему на грудь.
— Не знаю, как и сказать, Иштуган. Я принесла тебе неожиданную новость.
— Приятную или нет?
— Не знаю… И да, и нет.
Марьям встала, успокоила ребенка и снова подсела к мужу.
— Ну, говори же.
Вскинув голову, Марьям заглянула мужу в глаза.
— Иштуган, как бы ни подействовала на тебя эта новость…
— Зачем такое длинное вступление? Случилось что-нибудь? Несчастье какое с Ильмурзой? — встревожился он.
Марьям вытащила из сумки газету.
— Вот, прочти эту статью. «Победа смелой мысли». Открытие новатора Рыжкова.
Спрыгнув с дивана, Иштуган подбежал к столу и, навалившись всем телом на газету, с жадным интересом впился глазами в статью.
Его охватило странное чувство, — казалось, статья рассказывает не о чьем-то чужом открытии, сделанном в городе Горьком, а о его собственном, на котором уже долгие месяцы сосредоточивались все его мысли. То были его с отцом отступления и победы. Правда, в подробностях многое не совпадало, но основной путь исканий у Рыжкова поразительно напоминал его собственный путь, каким он шел, распутывая тайну вибрации.
