Выстрелы на вершинах не умолкали, и Вессель-паша то хмурил свои низко нависшие густые брови, то затаенно улыбался. Два противоречивых чувства боролись сейчас в этом человеке; ему хотелось, чтобы Хаджи-Осман-паша потрепал как следует русских и этим омрачил им радость победы. Но, с другой стороны, всякий успех Хаджи-Осман-паши теперь может указать только на преждевременность капитуляции Вессель-паши, подчеркнуть позор плена. А что мог сделать он перед бешеным натиском русских? Сопротивлялся, сколько это было возможно, русские усеяли своими трупами все поляны перед Шипкой и Швйново. Казалось, они уже выдохлись и не смогут предпринять новые атаки. Но они бросили в дело свежий Углицкий пОлк, и он, смяв преграды, вкатился в окопы и траншеи. В некоторых траншеях турки дрались до последнего, Но это лишь прибавило ярости русским. Даже князь Святоиолк-Мирский, До того топтавшийся на одном месте, побудил своих солдат, собрав последние силы, рвануться в атаку. Армия Вессель-паши оказалась в прочном кольце. Продолжать драться? Но потери были и так огромны, зачем их увеличивать без цели и смысла?
Записку Хаджи-Осман-паше он написал не сразу. На вопрос Аак-паши, как звали турки «белого генерала» Скобелева, сдается ли Шипка, Вессель-паша ответил, что не знает, мол, не уверен, послушаются ли его приказа. Русский генерал вспылил и пригрозил, что тех, кто не сложит оружие, в плен брать не будет. Угрозу он подкрепил, двинув к Шипке несколько полков. Пришлось уступить и послать эту неприятную бумагу.
На вершинах гремит пальба. Получил ли Хаджи-Осман паша приказ и ослушался или к нему еще не успели прибыть уполномоченные? Там, на вершинах, все обстоит иначе, чем внизу: позиции прочны, десятки орудий могут вести уничтожающий огонь, патронов и снарядов достаточно, питанием обеспечены на долгие месяцы, теплой одежды и добротной обуви хватит с избытком. А надо, как требует Вессель-паша, выкидывать белый флаг и сдаваться.
Вслушиваясь в артиллерийские залпы, Вессель-паша вдруг подумал, что они не могут стать победными, что это скорее салют по случаю рухнувших надежд. Еще недавно ходили слухи, что на выручку Шипки спешит с огромными силами Сулейман-паша. Вессель-паша не стал их опровергать, но сам-то знал, что спешит он совсем по другой причине: спасает свои разбитые войска, уводит их от преследования русского генерала Гурко.
А ведь все могло быть иначе! Где причина неуспехов и почему они следуют один за другим? Не началось ли поражение турецкой армии еще на Дунае, когда русским позволили форсировать эту великую реку? Разве нельзя было нанести им первый удар там — опрокинуть, добить в мутных и бурных водах Дуная? Вряд ли они сумели бы быстро оправиться и начать новую переправу. А потом допустили, что Гурко перешел Балканы и закрепился на шипкинских высотах. Правда, в Эски-Загре турки хорошо проучили самоуверенного Гурко. А можно бы довести дело и до конца — преследовать его дальше, вышибить из Габрова, Тырнова, прогнать за Дунай. Но этого не случилось.
С упреком помянул Вессель-паша и непобедимого Османа: он много упустил, довольствуясь только отражением атак, вместо того чтобы предпринять преследование русских от Плевны.
Что же до Сулейман-паши, то его бесплодные атаки в августе и сентябре, а теперь вот и позорное бегство от Гурко вызывают только презрение. Выходит, не нашлось паши, который бы смог дать решающий бой русским, повернуть всю кампанию в пользу турок.
Вессель-паша заметил, что залпы на Шипке стали вдруг реже, а потом и вовсе прекратились. Что это? Обычная пауза или началась сдача в плен? Как бы там ни было, после Плевны погибает вторая лучшая армия Оттоманской империи — такова воля аллаха. Теперь бы сохранить Турцию, не допустить русских до Константинополя! Неужели Англия и сейчас не выступит на помощь? Ведь если русские захватят Босфор и Дарданеллы, это будет прямым ударом по интересам Англии, а она этого потерпеть не может. Если она до сих пор не вступила в войну, так только потому, что была уверена: русским в зимнюю пору Балканы не одолеть! Вессель-паша тоже так думал. А теперь с пленением его армии образовалась огромная брешь; связь между войсками Сулейман-паши и Восточно-Дунайской армией прервана, две эти группировки будут сопротивляться в изоляции друг от друга. А в образовавшуюся брешь хлынут свежие русские войска. Сначала они пойдут к Адрианополю, а потом — на Константинополь… Путь открыт, будьте вы прокляты, гяуры!..
К пригорку, на котором стоял Вессель-паша, подъезжали русские — генерал и полковник. У генерала сизая, похожая на голубиные крылья, борода, у полковника острые, точно пики, усы. Они самодовольно улыбались, вызывая у Вессель-паши острый приступ ненависти.
— Хаджи-Осман-паша сдался! — злорадно сообщил по-английски полковник.
Вессель-паша хмуро взглянул на него.
— Россия приобрела богатую губернию! — бросил он и повернулся спиной.
— Губернию не губернию, но Константинополь и проливы мы приобретем, — сказал полковник Жабинский, сдерживая лошадь и не давая ей выдвинуться впереди генеральского коня.
— Вы все еще мечтаете об этом? — спросил генерал Кнорин.
— А почему бы и не мечтать, ваше превосходительство? Разве можно теперь сомневаться в том, что мы победители? А у победителей неограниченные права.
— Не совсем так, — добродушно сказал Кнорин.
— Но кто же может ограничить наши права? Англия?! — воскликнул Жабинский.
— Видите ли, князь, все это не так просто, как вам кажется. К новым приобретениям России были бы до крайности рев-
нивы все: и Англия, и Австро-Венгрия, и Германия, и Франция. Мы бессильны воевать с подобной коалицией.
Какое-то время они ехали молча, любуясь картиной недавнего боя, которая не могла не восхитить победителей, а к ним конечно же причисляли себя Кнорин и Жабинский. По дорогам уже вели первые колонны пленных, среди них было много раненых, на поляне громоздились кучи оружия, ящики с патронами, поодаль виднелись орудия. А над всем этим молчаливыми громадами высились вершины.
— Мы, князь, часто говорили с вами о Константинополе, святой Софии, Дарданеллах и Босфоре, — продолжал Кнорин, — и всякий раз я возражал вам, причем делал это убежденно и искренне. Россия неоднократно пыталась утвердиться в проливах и уходила из Болгарии побитой. И ныне при дворе есть люди, требующие похода на Константинополь и захвата проливов. Все они, как мне думается, плохие политики и скверные стратеги. Коалиция, противостоящая России, слишком могущественна. Она покажет свою силу, устремись мы на Константинополь и проливы. А без этого для общественного мнения в мире наши цели ясны и уважительны: освобождение православных болгар от пятивекового турецкого гнета.
— Это для общественного мнения во всем мире, — ухмыльнулся Жабинский. — А для себя?
— То же самое, князь.
— Никак не хочется принять все это! — Жабинский пожал плечами.
— Я вам открою одну важную тайну, но это строго конфиденциально, князь, — медленно проговорил Кнорин, — План этой войны разрабатывал генерал Николай Николаевич Обручев. [32] Не буду касаться своего отношения к плану. Одни утверждают, что, действуя по проекту Обручева, наша армия давно бы завершила кампанию и заставила бы Турцию подписать мир. Другим этот проект пришелся не по душе с самого начала. Кто прав и кто не прав — разговор особый… Но в этом плане есть важные слова: Россия не ставит своей целью занять Константинополь. С этим утверждением согласился его императорское величество.
— Когда так решает государь император, нам остается одно: безоговорочно согласиться, — сказал Жабинский и вдруг весело рассмеялся. — Хорошо, что об этом не знает господин Ошурков: он мечтает построить для себя виллу в бухте Золотой Рог!
— Я попросил князя Черкасского убрать Ошуркова из Болгарии, — неожиданно произнес Кнорин, — Заставь, говорят, дурака богу молиться, он лоб расшибет!
— Чем же он не понравился, ваше превосходительство?
— Глупостью, князь. Все должно быть в меру. С мятежниками бороться, конечно, нужно, но он в каждом болгарине готов видеть бунтовщика. Нам в Болгарии предначертано заложить фундамент будущего государства, и эту трудную задачу сейчас решает Гражданское управление. Оно расселило в оставленных турецких деревнях десятки тысяч беженцев, стремится наладить разумное правление. В ведомстве князя Черкасского служит много понимающих, умных людей. А Ошурков мелок и глуп.
Они проезжали недавним полем боя. Вокруг суетились люди. Подносили к повозкам раненых, чтобы отправить в лазарет. Для убитых копали огромные братские могилы. К дорогам сносилось турецкое оружие, винтовки ставились в козлы. Вдали горнист играл сбор, а где-то в горах запоздало грохнул взрыв.
