— Теперь вам надо еще больше постараться, — сказал Сергей. — Читали постановление Пленума?
— Читал. И ты знаешь, о чем я думал, когда читал? О том марьяновском бригадире, о котором ты мне рассказывал. Как я рассудил про себя — молодчага тот бригадир, ей-богу! Надо бы мне с этим человеком повидаться.
— Скоро вы с ним повстречаетесь. На той неделе в среду созывается районное совещание. Будем обсуждать решение Пленума ЦК. Так что вы, Стефан Петрович, подготовляйтесь.
— Не смогу подготовиться.
— Почему?
— Не кончу к тому времени сеять.
— Так вы постарайтесь.
— Стараюсь, а вот не кончу. — Старик посмотрел на обоз, который уже выползал на гору. — Сергей, а скажи, этот Меркушев по технике, конечно, спец, а по урожаю как, высоко идет? Какая там у него цифра запланирована?
— Точно я не знаю, — сказал Сергей, — но думаю, что от вас не отстанет.
— А опережать не думает?
— Вот он приедет, мы его и попросим рассказать. Так что готовьтесь и приезжайте.
Проезжая полями, Сергей завернул в бригадный стан ворошиловцев. Подворье бригады было убрано, расчищено и подметено. Две женщины белили стены невысокого саманного домика. Тут же старик плотник чинил дверь. Под навесом трое мужчин очищали на триере ячмень, ручку триера вращал Алексей Артамашов. Его нельзя было узнать. Вместо красивой кубанки с синим верхом на голове у него была поношенная кепка, вместо галифе и длиннополой сорочки, подтянутой казачьим поясом, — обычные брюки и рубашка, вобранная за пояс.
— Сергей Тимофеевич! — крикнул Артамашов, легко вращая ручку. — Не узнаешь? Эге! Артамашова скоро и родная мать не узнает.
— Вижу, вижу, нарядился, как артист! — откликнулся Сергей. — Опять хвастаешься. Не живешь, Алексей, а играешься!
Сергей вошел в дом. В передней комнате с одним столом и длинной — от угла к углу — лавкой находились Никита Мальцев и бригадир Антон Солод, грузный мужчина с лукавым взглядом. Никита о чем-то разговаривал с Антоном, который подошел к окну и задумчиво смотрел на веяльщиков.
— Сергей Тимофеевич, — сказал Никита, — посмотри ты на этого совестливого дядьку. — Он указал на бригадира. — Совестится поехать к Рагулину. А я ему говорю, что стыдно будет тогда, когда урожая не будет.
— Да не в этом дело, — проговорил Антон. — Как же я к нему поеду, ежели я с ним еще в прошлом году поругался. Это ж такой вредный старик.
— А так и поедешь, — сказал Никита. — Нет своего ума, так иди к чужому дяде с поклоном. В этом, как я полагаю, нет ничего плохого.
— Пусть бы лучше Артамашов поехал, — глядя в окно, проговорил Антон. — У него же зерновой участок, ему и надо ехать.
— Заставь, ты бригадир, — сказал Никита.
— Да, его заставишь! — со вздохом возразил Антон. — Рассуди, Сергей Тимофеевич, как же мне тут начальствовать. Мне дали Артамашова. В прошлом году он мною управлял, а теперь мы вроде ролями поменялись. И Артамашов меня не слушается. Я ему насчет Рагулина намекнул, так он на меня таким зверюкой посмотрел.
— А о чем у вас разговор? — спросил Сергей.
— Посылаю к Рагулину за опытом, — пояснил Никита. — Хочу в этом году подкормку зерновым дать, а этой премудрости никто у нас не обучен. Я был у Рагулина, упросил его показать, как оно делается. Старик уважил, он ко мне хорошо относится, но не могу ж я, как председатель, за всем успеть. А Антон, видишь ли ты, совестится, не хочет ехать. По правилу, лучше всего поехать бы Артамашову, как у него все посевы зерновые, но ты ж знаешь, что Артамашов и Рагулин — давние враги. А побывать у Рагулина нужно. Зараз он на конеферме раствор делает.
— Опоздал, Никита, — сказал Сергей. — Рагулин давно выехал целым обозом на поля.
— И раствор повез? — Никита махнул рукой. — Ах ты, горе! Надо его догнать. А ну, Антон, зови Артамашова. Я с ним сам поговорю.
Артамашов вошел в комнату все той же легкой походкой, какой он не раз появлялся здесь, когда был председателем. И хотя он был одет в обычный крестьянский костюм, но был по-прежнему строен, и на его смуглом лице все так же играла гордая улыбка.
— Алексей, — сказал Никита, — знаешь, зачем я тебя позвал?
— Скажешь — вот я и узнаю.
— Ты читал постановление Пленума ЦК о поднятии урожая? — Никита показал Артамашову газету.
— А как ты думаешь? Не только читал, а уже на практике реализую.
— Не вижу.
— О! Видал ты его! — Артамашов рассмеялся. — Погляди ты на него, какой быстрый. Молодой, а нетерпеливый! Погоди до осени, вот тогда и увидишь. Раз я, Алексей Артамашов, сказал, что согласно этому решению подыму урожай и заработаю орден, — знать, так тому и быть! Это точно! Можешь взять себе на заметку.
— А Рагулина обгонишь? — спросил Сергей.
— Эге! — Артамашов снял кепку и смял ее в кулаке. — Этого чертяку старого на самом лихом коне не обскачешь.
— А хочется?
— Хоть и хочется, а не смогу.
— А я думаю, что мы сможем, — уверенно заявил Никита. — Ты, Алексей, поезжай к Рагулину да поучись у него, как надо делать подкормку озимых, а потом у себя все это сделаем. Вот и сумеем обогнать буденновцев. Сергей Тимофеевич, куда поехал обоз?
— На Иван-венец.
— Алексей, зараз же седлай коня и скачи!
— Это чтобы я ехал к Рагулину? — удивился Артамашов. — Ни за что! Я, Алексей Артамашов, — и поеду на поклон к Рагулину, к этому жадюге? Да ты, Никита, смеешься!
— Вот видишь, как ты постановление реализуешь, — упрекнул Никита. — На словах ты герой, я тебя знаю.
— А ты мне молодой указывать, — решительно заявил Артамашов. — Я и без Рагулина как-нибудь управлюсь.
— Как-нибудь, Алексей Степанович, нельзя, — сказал Сергей. — Если ты всерьез решил поднять урожай, то забудь все, что было между тобой и Рагулиным, а седлай коня и поезжай. Да все хорошенько там изучи.
Артамашов низко склонил голову и молчал.
— Алексей Степанович, ты всюду говоришь о каком-то другом Артамашове, — продолжал Сергей. — Если же и в самом деле после того собрания на свет появился новый Алексей Артамашов, то он должен немедленно оседлать коня и ехать на Иван-венец. Иначе всем твоим разговорам грош цена.
— На коне все одно не поеду, — мрачно проговорил Артамашов. — На коне я с ним никогда не встречался. Дай мне, Никита, бывшую мою тачанку. — Лицо у него побледнело. — Понимаешь, не могу я к нему ехать на коне. А ежели надо ехать, так прикачу на тачанке, как прежде. И эту обмундированию сниму, а надену все праздничное.
Никита крикнул кучера и велел запрягать. Вскоре к домику подкатила тачанка. Артамашов посмотрел в окно на знакомых ему лошадей, на кучера Андрона, потом взглянул на Сергея, точно говоря: «Ну, будь что будет, поеду». Губы его скривились, точно он превозмогал страшную боль. Видимо, ему хотелось что-то сказать, но он удержал себя, махнул рукой и вышел.
— Ну, Андрон! — крикнул он кучеру, садясь в тачанку. — Снова мы вместе. Вези меня сперва в станицу, я там малость приоденусь, а потом понесемся мы с тобой в гости к Рагулину.
Тачанка загремела по дороге.
Поздно ночью Стефан Петрович Рагулин приехал со степи домой. Кобылу он не стал отводить на общую конюшню, а привязал под навесом, возле лежавшей коровы, бросил охапку сена и пошел в дом. Дверь открыла Фекла Саввишна, его жена, в белой длинной сорочке. Не сказав ему ни слова, она прошла в переднюю комнату, зажгла лампу и сердито посмотрела на Стефана Петровича.
— И где ты все полуночничаешь? — спросила она гневно.
— В поле. Где ж еще?
— Ну и ночевал бы там.
— Случилось так, что приехал.
— Боже мой, а выгваздался! Да ты что, конюшню чистил?
— Да, малость подзамарался, — смущенно проговорил Стефан Петрович, поглядывая на свою одежду. — Но зато какое важное дело сделали. Только очередь за дождями. Вот бы два-три мартовских дождя — и ты знаешь, Саввишна, какой у буденновцев будет урожай! Эге! Ты, вижу я, ничего не знаешь. А я тебе скажу: сколько мы с тобой живем на свете, а такого урожая еще не было!
— Да будет ли? Ты так говоришь, будто зерно уже лежит в амбаре. Лучше, Стефан, скажешь гоп, когда перескочишь. Впереди еще всего можно ожидать — и градобоя и суши.
— Град — стихия, а суши я не испугаюсь.
— Э, какой герой! Ты лучше скидывай свою вонючую обмундированию, да я начну тебя обмывать. Зараз затоплю печь и согрею воды.
Искупавшись и улегшись в чистую постель, Стефан Петрович ни с того ни с сего рассмеялся.
— Чего тебе так весело? — удивилась Саввишна.
— Артамашова вспомнил. Ты знаешь, он сегодня приезжал ко мне на тачанке.
— На какой же тачанке? Он теперь уже не председатель.
— В том-то как раз и смех. Не председатель, а прикатил на тачанке. Мы себе занимаемся подкормкой пшеницы. Гляжу я — по дороге на Иван-венец мчится артамашовская тачанка. А на ней все такой же бравый сидит Артамашов, и разодетый так, будто он едет не в поле, а на свадьбу.
