Голова снова скрылась, потом еще раз выглянула и вдруг заорала:
— Ребята, Андрей Синилов вернулся!
Несколько человек высунулись в окно по самый пояс, а остальные ринулись к двери. Не успел Андрей опомниться, как его окружили со всех сторон. Кто-то взял чемодан, чьи-то сильные руки осторожно обняли. Шофер радостно чмокал языком, мотал головой и говорил сам себе:
— Вот не знал, елки-палки! Вот не знал!
— Здорово, Андрюшка! — между тем кричали ребята.
— Привет Синилову!
— Молодец, Андрей, что приехал!
Своя, своя родная семья. У Андрея слезами заволокло глаза, и он шептал:
— Спасибо, ребята, спасибо…
Только Дуси не было. Когда все угомонились, Андрей спросил:
— Ребята, а где же Дуся?
— Как где? — уставились они недоуменно. — Она ж за тобой поехала. Ждала, ждала и поехала.
— Нет, кроме шуток, ребята?
— Какие тут шутки! Два дня как уехала.
— Куда?
— В Кыштым, понятно.
— Нет, ребята, не шутите. Я ее не видел. Вы, наверное, разыгрываете меня.
— Чудак человек! Зачем нам тебя разыгрывать? Ты ж сам довел до этого девушку — ни ответа, ни привета. Дивчина по тебе вся иссохла, а ты хоть бы что. Ну, мы еще к этому вернемся, спросим еще за это!
— Ладно, ребята. Больше не буду. Принимайте. Не могу больше без вас, свет не мил, тоска заела.
— Примем? — обратился к ребятам Петя Колокольцев. — Как, ребята?
— Примем!!! — гаркнули разом.
Андрей улыбался сквозь слезы и думал: «Вот оно мое счастье, среди этих славных ребят, рядом с Дусей. Большое, необъятное счастье, его хватит на всю жизнь…»
* * *
Эта повесть была написана в 1959 году. Событиям, которые в ней описаны, сегодня уже около полутора десятка лет. В свое время повесть была опубликована, и я, откровенно говоря, просто забыл о ней. Но вот совсем недавно в газете встретилась знакомая фамилия. В небольшой корреспонденции сообщалось, что совхоз такой-то добился хороших показателей по животноводству, а директором того совхоза был Синилов. Я подумал тогда: может, это мой Синилов? Но, возможно, это был и однофамилец. Все собирался уточнить, да как-то не получалось, хотел даже съездить туда, но не мог выкроить времени.
Помог случай. Шло собрание областного партийного актива. Ораторы на трибуне сменялись один за другим. Вдруг председательствующий объявил:
— Слово предоставляется директору совхоза товарищу Синилову.
Я встрепенулся и чуть приподнялся, чтобы лучше разглядеть Синилова. Он спешил по проходу к трибуне, а я жалел, что вижу его с затылка. Он был коренастый, располневший, пиджак плотно обтягивал спину. А тот Андрей был сухощавый — тростиночка. Однако чуть не пятнадцать лет прошло ведь… Говорил Синилов толково и горячо. А я мучился: тот это Синилов или нет? Наконец, он, жестикулируя, приподнял правую руку. Сначала он ее как-то неловко отбросил в сторону, а потом уже вперед, но все равно выше плеча поднять не мог. Лишь по этому жесту я его и узнал. После операции рука так и осталась неполноценной.
В перерыве между заседаниями я разыскал его и сказал:
— Здравствуй, Андрей Синилов!
Он посмотрел на меня недоуменно. Темные волосы зачесаны назад, на висках — седина: рановато начал седеть, друг мой, рановато. И в плечах раздался и пополнел. Видно, сельский воздух очень ему полезен.
— Не узнаешь?
Андрей сконфуженно улыбнулся:
— Простите, но…
Я назвался. Андрей обрадовался, взял мою руку и тряс, теперь уже широко улыбаясь.
— Как же, как же! — говорил он. — Мы с Дусей иногда вспоминаем вас, и книга ваша у нас есть, вот только без автографа.
— Ну, это дело поправимое. Давно директором ходишь?
— Второй год, я еще молодой директор.
Вечером мы забрались в ресторан и разговаривали, не обращая внимания ни на музыку, ни на танцующих, ни на шумные споры за соседними столиками.
Три года назад Андрей окончил сельскохозяйственный институт, а Дуся чуть раньше его — педагогический.
— Мне-то вообще туго пришлось, — сознался Андрей. — У меня ж, помните, всего восемь классов было. Думаю, самые лучшие годы убьешь на учебу, а жить когда? Сколько раз собирался бросить, только Дуся не дала, она у меня такая, настойчивая.
— Наверно, ее тоже трудно узнать?
— Что вы! — улыбнулся Андрей, и лицо его засветилось нежностью. — Она почти не изменилась, все еще как девушка, ее и годы будто не берут, это меня вот повело, ну, да ничего — директору солидность не помешает, — усмехнулся Андрей. — А сыну нашему скоро десять.
— Большой мужик.
— Тоже Андреем назвали, это все Дуся настояла. Андрей Андреевич. Мы с ним большие друзья.
— Один?
— Пока. Дуся обещает дочь. Представляете, у нашего Демида уже трое детей и все дочери. Тужит мужик по сыну.
— Он все в Кыштыме?
— А где же еще? Его оттуда клещами не выдерешь.
— Тебя туда не тянет?
— Нет, я теперь степняк, хлебороб. Приезжайте к нам, не узнаете — такой мы поселок отгрохали, с водопроводом. И степь у нас хорошая.
— Ну, степью нужно летом любоваться!
— Это кому как. Для меня степь в любое время года хороша, даже зимой. Осенью уснет она, укроется белым одеялом и спит себе в удовольствие, а что? Еду я по такой степи и думаю: здесь под снегом стерня, перепахать не успели, а рядом зимует зябь, она вся прозябла, но бережет силенки до весны, а вон там — должны быть озимые. Стрелочки всходов поблекли, но снег надежно их закрыл от буранов, в них затаилась жизнь, да еще какая могучая! Только-только растает снег, только-только солнышко пригреет, эта жизнь и начнет набирать силу: стрелочки соком нальются и к солнцу потянутся, попробуй останови их!
— Здорово ты рассказываешь!
— А что? — горячился Андрей. — Если этого не чувствовать, не понимать, то бежать надо из степи без оглядки. Душой я к ней прирос. Наверно, думаете — хвастаюсь?
— Что ты!
— А время неумолимо движется и движется, — задумчиво произнес Андрей. — Вроде я в совхозе всю жизнь живу. Да, в прошлом году интересная встреча у меня была на вокзале, в Симферополе. Домой из санатория возвращался. Сижу и жду поезда. Подходит ко мне лейтенант, молодой еще, щелкает каблуками и говорит:
— Здравия желаю, дядя Андрей! Разрешите представиться? Лейтенант Орлов!
Вот так да! Борис! Оказывается, окончил военное училище, служит где-то на Украине, женился. И мать с ним. Поговорить долго не удалось, объявили посадку, потом всю дорогу я думал о Борисе, вспомнил Егозу, козочку, Нину Петровну… Да, время, время… Каждый ищет в жизни свою дорогу. А как вы? Что у вас?
Прощаясь, я пообещал Андрею приехать к нему в гости, но все как-то не выберу времени на поездку.
В Лесном он появился вскоре после войны в один из вьюжных февральских дней. С ним была девочка лет пяти. Небольшой облупленный чемоданчик составлял все его пожитки.
Со станции их привезла попутная колхозная подвода. Был он чернобородый, хмурый, с затаенной печалью в глазах. У дочки глаза глядели застенчиво. Увидев черноволосого приезжего, кто-то из колхозников пошутил:
— Вот и грач прилетел. Значит, весна не за горами.
Так и приклеилось это прозвище к нему.
С давних пор на окраине Лесного пустовала избушка. Когда-то жила в ней бабка-бобылка. Бабка умерла, избушка покосилась, пялилась на свет темными окнами. Грач на первое время поселился у старика-конюха и принялся перестраивать избушку.
Работал обычно один, уверенно и остервенело. Сельчане посматривали на молчаливого Грача, удивлялись его ловкости и сноровке. Недоумевали оттого, что Грач ни у кого не просил помощи. Иногда люди приходили сами — принимал их молча, предоставляя самим выбирать дело по вкусу.
К весне избушка словно родилась заново, и Грач с дочерью переселился туда. Сердобольные соседки подарили новоселам кто что смог.
Поначалу разговоров о новом человеке в селе было много. Судили по-разному. Одни рассказывали, что бежал Грач от несчастной любви: будто бросила его жена с малюткой, а сама укатила куда-то с ухажером. Другие возражали, говорили: умерла жена. Третьи уверяли, что Грач был в плену, там и нажил дочку. Вернулся из плена, стыдно было ехать в родные места, вот он и поселился в Лесном.
Но толком никто ничего не мог сказать. С расспросами к нему обратиться не решались: молчалив был человек, боялись его пристального взгляда. Глаза у него были черные, проницательные, умные: повидали, видно, много.
Отделав свою избушку, Грач пришел к старику-конюху, который приютил его в трудный момент, и без лишних слов принялся перетрясать хлев и сарайку. За неделю сделал все по-новому. Старик заикнулся было о плате, но Грач в ответ посмотрел так тяжело, что старику стало не по себе. Махнул рукой: «Ну его, сумасшедший какой-то!»
Работал Грач в колхозе за троих и вскоре прослыл хорошим плотником. Ремонтировал фермы. И односельчанам помогал. К тому же оказался еще хорошим чеботарем. А по скольку в колхозе своего чеботаря не было, то Грачу на нехватку заказов жаловаться не приходилось. Уважали Грача за золотые руки, сторонились из-за нелюдимого характера.
