— Не знаю, — отвечает дурак и смотрит на министра прозрачными глазами. — Вроде как говорил чего-то, и матерно говорил, и по-всякому. А что, зачем — не смыслю. Дурак ведь я, Ваше Превосходительство.
Мигнул тут министр дураку — дескать, не беспокойся, все понимаю, — а сам думает: «Ну, в точку я угадал: конюший-то и правда сукин сын. А этот ловок. Ох, как ловок! Ишь, куда гнет: дурак, мол, я… Назначу-ка я его конюшим». И назначил.
Проходит какой-нибудь месяц — и вызывает дурака царь. Является он, а там уж министр двора стоит и трясется весь, аж зубы стучат. А кроме него еще с десяток разных советников и генералов топчутся.
Оказывается, Его Величество у своих приближенных личное мнение спрашивает. Собрался он в гости к соседнему государю и желает знать, как ему карету закладывать: четверней, пятерней или шестерней?
Переминаются советники с ноги на ногу, друг дружку локтями подталкивают, пот с них градом катится. Каждому хочется поумнее свое личное мнение высказать. Так, чтобы легло оно под личное мнение Его Величества, не пошло вразрез с личным мнением Ее Величества да еще потрафило личному мнению Ихнего Высочества, наследника престола. Задача!
А дураку горя мало. Подходит его очередь, он и рапортует:
— Не могу знать! Дурак я, Ваше Величество! «Вот, — думает царь, — умный ответ. И тактичный.
Согласно своему чину в присутствии других более высоких чинов. Таких людей беречь надо. Произведу-ка я его во вторые министры, тем более, что должность как раз свободная». И произвел.
А сам в гости укатил. Туда ничего доехал, а на обратном пути перевернулся в овраг. И разбился до смерти, вместе с царицей и наследником.
Ничего не поделаешь, надо нового царя ставить. Приходят к дураку первый и третий министры — посоветоваться.
Спрашивают:
— Какое мнение Вашего Превосходительства?
— Никакого мнения не будет, — отвечает тот. — Дурак я, разве не знаете.
Тут первый министр, который в одной компании о покойном царе безмерно горевал, думает: «Ой-ой-ой! Что-то он про меня знает! Еще стукнет новому царю, как я по старому убивался…»
А третий министр, который в одной компании про покойного царя говорил: «Туда ему, собаке, и дорога», думает: «Ой-ой-ой! Что-то он про меня знает. Не так просто ваньку гнет. Еще стукнет новому царю, как я о коронованной особе отзывался!..»
Перемигнулись первый и третий министры: дескать, обвел вокруг пальца, шельма: сам-то промолчал и чистый вышел. Надо его царем выбирать — от греха подальше.
И выбрали.
Надел дурак царскую корону и вроде как задумался.
«Если я дурак, — думает, — то почему я царь? Значит, я не царь вовсе, а дурак? Но как же я не царь, когда царь. А если я царь, то почему дурак? Значит, я не дурак вовсе, а умный».
И велел он издать указ: «Мы, Наше царское Величество, приказываем полагать Наше царское Величество умным и не считать дураком.
Помимо того, повелеваем считать отныне всех прочих предполагаемых дураков умными, а всех умных — дураками».
И как только издал он этот приказ, все тут же сообразили, что дурак-то действительно дурак, а никакой не умный.
Сообразили, да поздно: дурак уже на троне сидит.
Про кота Храпыча рассказывают такую историю. На четвертый день после рождения, еще слепым котенком, он вылез по нужде из гнезда, но вместо того, чтобы расположиться на ковре, прямиком проковылял к песочному ящику и там будто бы оформил все на уровне опытного годовалого кота.
Вот какие, значит, у него были задатки.
В это можно поверить, поскольку и в дальнейшем за Храпычем неблаговидных поступков не замечалось. Скажем, сметану там ополовинить, колбасой со стола поинтересоваться или в марте, по примеру всех прочих котов, закуролесить Храпыч себе не позволял.
Словом, это был кот во всех отношениях положительный. В свое время он закончил гуманитарный факультет при кошачьем университете, дважды был на курсах усовершенствования, затем сам читал лекции на кафедре вкрадчивости и даже защитил кандидатскую диссертацию: «К некоторым вопросам влияния вышепролетающего ветра на нижерасположенное обоняние».
Вот благодаря своим многочисленным заслугам кот Храпыч и оказался к началу нашего повествования на этой должности. Как эта должность называлась, сформулировать затрудняемся, а только известно, что Храпыч приставлен был охранять хозяйский дом изнутри. И в этом смысле он считался как бы начальником над псом Хрипычем, который должен был стеречь тот же дом всего-навсего снаружи. Само собой разумеется, и содержание им положено было разное: и в смысле приварка, и в смысле всего прочего.
Надо сказать, что кот Храпыч сразу же взял твердый курс на оправдание доверия. Дела его активно и последовательно шли в гору. И довольно скоро на вверенном ему участке наступил такой ажур, такая совершенная гармония, что все только ахнули.
— Вот что значит образованные-то кадры! — отметило котово начальство.
В университете, в альма-матер, гак сказать, Храпычем заинтересовались. Пригласили прочесть цикл лекций о его собственном методе. Кроме того, заказали коту книжку, и профессор Львов-Загублянский взялся к ней предисловие написать.
И вот в самый, можно сказать, пик расцвета котовых дел вдруг наступило непредвиденное осложнение. Залаял однажды ночью пес Хрипыч.
— Воры! Воры! — лаял он. — Держи, держи!..
Кот Храпыч в первый момент отнесся к этому факту довольно индифферентно: собака, дескать, лает — ветер носит. Перевернулся на другой бок и захрапел.
Однако Хрипыч следующей ночью снова гвалт поднял. Причем лаял на этот раз еще ожесточеннее и опять невоздержанно кричал: «Воры».
«Чтоб ты околел! — выругался кот Храпыч. — Ох, подведет он меня, этот бобик, под монастырь турецкий! И чего ему, собаке, не хватает. Похлебку свою получает регулярно. Будка исправная — на голову не каплет. Свобода ему предоставлена… в пределах, разумеется. Да ведь иначе с ними и нельзя».
Терпенье кота Храпыча лопнуло на третью ночь, и тогда он решил провести со своим вроде бы подчиненным воспитательную беседу.
Утром кот вышел на крыльцо и поманил Хрипыча лапой.
— Что же это вы, любезный, себе позволяете? — недовольно спросил он. — Выкрики различные необдуманные и… прочее! Будоражите, понимаешь, окружаюшую общественность…
— Так ведь воры, воры! — часто дыша, сказал Хрипыч.
— Ах, да разве я не знаю! — поморщился кот Храпыч. — Конечно, случаются еще отдельные проявления. Мы не скрываем. Хуже того, — тут Храпыч перешел на доверительный шепот, — и мыши есть. Да-да! Но я же ведь не кричу на всех перекрестках: «Мыши, мыши!..» Для чего разжигать нездоровый ажиотаж? Вот вы, к примеру, сегодня ночью разбудили всю округу. И уже слышу, вместе с вами брешет артисткин шпиц. А ведь, между нами говоря, это собака с чуждыми настроениями: еще разобраться надо, с чьего голоса она лает… Так кому от этого польза?
Тут Хрипыч опустил кудлатую голову, вильнул репейным хвостом и спросил:
— Как же быть, если воры, воры?
— Ах, господи! — сказал кот Храпыч. — Да разве я говорю, что на воров лаять не надо? Конечно, надо — это наш святой долг. Но как лаять! Гавкнуть раза два — это и уместно, и необходимо. А утречком доложить мне. Обсудим в рабочем порядке, составим план мероприятий. Наметим, так сказать, пути. Вот как, дорогой мой. Не с бухты-барахты.
— Ну, если два раза можно, еще ничего, — подумав, согласился Хрипыч. — Я тогда погромче гавкну.
— Наооборот, потише, — сказал кот Храпыч.
— Ага! — догадался, наконец, Хрипыч. — Хоть без зубов, да на костылях. Ну, воля ваша.
Ночью, когда появились воры, он, согласно распоряжению, аккуратно гавкнул два раза. Вроде как откашлялся. А чуть свет зазвонил цепью иод окном кота Храпыча. — .: Ну? — поинтересовался Храпыч. — Как настроение?
— Боязно что-то, — сказал Хрипыч, — раньше-то они по двое ходили, а сегодня, слышь, втроем пожаловали. И вроде как с палкой. А может, и с ружьем — не рассмотрел.
— Хм, — сказал Храпыч. — Не скрою, ситуация осложняется. Я думаю, в подобной обстановке лай совсем оставить надо. Есть у нас, знаете, еще такие элементы. Ты два раза гавкнешь, а он скажет: двадцать два. Ты — три раза, а он — триста тридцать три. Дальше — больше. Пойдут разговоры: дескать, в Энском дачном поселке завелись воры. Чего доброго, в Лапландию слух перекинется. А там, глядишь, — еще куда подальше. Соображаете, чем пахнет? В мировом масштабе оконфузимся.
— Совсем-то молчком нам непривычно, — заупрямился Хрипыч. — Вот когда еще два раза — это как-никак.
— Ничего, дорогой мой, потерпите, — оборвал его Храпыч. — А я тем временем план мероприятий закончу. И Хрипыч перестал лаять.
…А воры пришли впятером. Хрипыч лежал в будке и нервничал. «Черррт! — рычал он, разумеется, про себя. — Где же он со своим планом, туды его!»
