— Не пущу!.. Убью!..
Что-то жалкое, гадливое схватило за душу после этого крика. Но это было всего долю секунды, доля секунды слабости и сразу холодное спокойствие. «Вот что! Свое вспомнил, — прошептала Зина. — С болью рвешь… Нет, не твое. Наше! Наше! — колотилось в мозгу. — Врешь, дашь дорогу…»
Она решительно вела машину прямо на него. Черные от масла пальцы до боли сжали руль. «Уйдешь!» — прошептала она, не сводя глаз с Кашкина, сжавшегося как для прыжка. Лицо его было мертвенно-бледно, взгляд бессмысленный. Казалось, он не сознавал, что делает. А расстояние сокращается. Двенадцать метров, десять… «Уйди же, задавлю!» — хотелось крикнуть Зине. Она не выдержала его взгляда, на миг зажмурила глаза, точно хотела хоть на немного отдохнуть от мертво-леденящей фигуры Кашкина.
— И-и-и… — захрипел он в бешенстве и сделал еще шаг навстречу, упал, захватывая скрюченными пальцами комки земли.
Зина как могла вывернула руль, и трактор, выгибая кривую, прогрохотал мимо распластанного Кашкина, не задев его плугом. Зина облегченно вздохнула. Еще раз оглянуться она боялась. В ушах все еще стоял крик, вырвавшийся из глотки Кашкина.
Зазеленели буйно луга, запестрели ромашкой и клевером обочины у дорог. В тиши июньского дня надоедливо стрекотали кузнечики. Ласково тянулись к солнцу зеленые хлеба.
Председатель сельсовета Павел Батурин и Зина обходят поля. Батурин изнывает от жары, белая рубашка на спине повлажнела от пота. Но идет бодро, играя сорванной травинкой.
— Красота-то какая! — не выдерживает он при виде ровной зелени поля. — Общее поле!.. Помнишь, тут были участки богатеев.
Шли тем самым плодородным массивом.
— Постой! Что такое?
Голая полоска земли, безобразно поросшая сорняками.
— Как же это ты?
— Огрех! — глубоко вздохнула Зина.
Здесь сошлись два человека. Проверяли стойкость друг друга. И тот победил. Огрех!
Так уж получилось…
6Вечером около мастерской остановилась грузовая машина. Подходили пассажиры, просили подвезти. Дыша водочным перегаром, хозяева грузовика отрывисто отвечали: «Никуда не едем!»
Ждали.
Из мастерской вышли трактористки: Зина с подругой.
— Садитесь, девчата. Подбросим с ветерком.
— Нам недалеко. Дойдем.
— Садитесь…
Едва девушки встали на подножки, грузовик помчался с бешеной скоростью. Почувствовав неладное, подруга прыгнула на дорогу, тяжело ударившись всем телом. Зина хотела сделать то же самое, но ее держали за руку. В темноте она старалась рассмотреть того, кто держал ее. Что-то было знакомое в плохо видимой фигуре.
— Давно добирались, голубушка…
— Проничев? Ты?!
Она не ошиблась. Рядом с шофером сидел Андрей Проничев.
— Отпусти руку сейчас же! Слышишь?
— Как бы не так. Лоб перекрести перед смертью.
— Вот что ты задумал! — ожесточенно прошептала она, задыхаясь от винного перегара, которым дышал ей в лицо Проничев. — Мразь…
В это время в кузове зашевелилась куча наваленных в беспорядке мешков и из-под нее вылез еще один. Нетвердо стоя на ногах в прыгающем кузове, он схватился одной рукой за борт, вторую с длинным гаечным ключом занес над головой девушки. «А ведь это Кашкнн!» — почему-то с удивлением подумала Зина. Во рту она ощутила солоноватый вкус крови, в глазах вспыхнули радужные огни. «Отпустил руку Проничев», — с удовлетворением отметила она и уже не чувствовала удара о землю.
Машина все с той же скоростью мчалась по лесной дороге. С обеих сторон разлапистые ели. Глухомань…
1957 год.
Малахов заглушил мотор, сказал Альке:
— Обедать я. Ты смотри тут…
Привычно окинул взглядом тяжело груженную картофелем трехтонку, сплюнул с досадой и пошагал к дому.
Нынче воскресенье. Отдыхать бы. Но предстоит трястись по грязной ухабистой дороге до станции Бурмакино. И путь не длинный — двенадцать километров, а попробуй сунься в такую кашу, неровен час, заночуешь в кабине. Подрадел председатель работу на выходной день. Будто что изменится, сегодня Малахов отвезет картофель на станцию или завтра…
Алька смотрит вслед Малахову. Тот идет к дому недовольный, злой. Едва Малахов скрылся в крыльце, Алька вылез из кабины, критически оглядел старую трехтонку и тоже сплюнул, копируя Малахова. И он бы не прочь пообедать, дом близко, да матери нет, на партактиве в районе. А кто без нее сварит обед? Второй день Алька с младшим братишкой на сухомятке.
У Малахова что! Жена ждет дома. «Странное дело — жена», — размышляет Алька. Вчера колхозные шоферы собрались выпить после работы, Малахов отказался: жена! Сказал одно слово, и всем было понятно, отпустили — иди, чего там. Жена у Малахова молодая, они еще в клуб под ручку ходят, не как председатель Егор Павлович. Тот всегда впереди своей жены на два шага идет.
Лизу Малахову Алька хорошо знает: своя деревенская. Раньше она умела хорошо песни петь и не хуже работать. Сам секретарь райкома комсомола вручал ей на вечере в клубе Почетную грамоту.
«А ведь она сегодня выходная», — думает Алька. И ему представляется, как пойдет после обеда Малахов, а она будет обиженно говорить: «Каторжане вы, нет отдыха ни днем, ни ночью». Она часто говорит это, особенно, когда Малахов с Алькой собираются в дальнюю поездку. Сколько они дорог исколесили за это лето! Алька и раньше ездил, когда еще в школе учился. А теперь он грузчик, ни одной поездки без него не обходится.
Жалко, не доверяет ему Малахов вести машину. Иногда только даст на минуту-две, но это не в счет. Даже не распробуешь. А Алька всем нутром чувствует, что может быть шофером. Неужели бы он не съездил сейчас на станцию? Съездил бы. Если разобраться, с тех пор, как он себя помнит, — все время с шоферами или трактористами. Те сначала не обращали на него внимания, мало ли пацанья липнет к технике, походят в свое удовольствие и отстанут. Но Алька оказался терпеливее своих сверстников…
Председатель Егор Павлович метил его в учетчики, но Алька ездит грузчиком. Когда он просился на эту работу, Егор Павлович покачал головой и не разрешил: «Не настолько богаты, чтобы ученые кадры как попало разбрасывать». Ростом Алька мал, на подбородке даже пушок не проглянул. Лет пятнадцать ему на вид, а то и меньше. «В грузчиках от тебя проку не будет, Альберт Михайлович», — сказал председатель, и все, кто был в это время в конторе, рассмеялись. Наверно, потому, что Егор Павлович назвал Альку по имени-отчеству.
А потом Малахов уезжал в Ярославль за стульями для клуба и взял с собой Альку. С тех пор и работают вместе.
Низкое небо в тяжелой серой пелене. Иногда появится светлое окно, проглянет голубой кусок неба, но тут же на него наползают дымные волнующиеся облака. И опять все серо. Прислонившись к кабине, Алька разглядывает небо, ждет Малахова, а тот долго. Наверно, объясняется с Лизой. Алька старается угадать, о чем они сейчас говорят.
«Некого больше было, — разводит руками Малахов. — Альку не пошлешь с грузом…» «А почему не пошлешь Альку? Что Алька, хуже всякого? Он еще скоро так будет водить машину — ахнете! Он до темна не проездит. Быстро слетает на станцию…»
Губы у Альки складываются в довольную улыбку. Может, и в самом деле Лиза так говорит, хвалит его. Уши у него розовеют, в глазах появляется бесшабашно-отчаянное выражение. Так ясно представил, словно Лиза стояла рядом. Дерзкая мысль мелькает у Альки: «А что, если съездить за Малахова? Пусть с женой отдыхают. Прав шоферских нет? А кто знает, что нет прав? На лесной дороге — не в городе, госинспекции никогда не видывали».
Алька осторожно подходит к передку, искоса смотрит на окна малаховского дома. Тишина, на улице ни души. Не долго думая, он хватает ручку и вертит-вертит, пока не зарычал, зафыркал мотор. Потом запрыгивает в кабину. И вот уже дом Карповых, вот скривившийся, сгорбленный, как сама хозяйка, дом бабки Лены Постновой — последний в посаде. Начался мелкий кустарник вперемежку с жиденькими соснами.
Алька нарочно не оглядывается, словно чует, что сзади бежит, ругаясь, встрепанный Малахов. А тот и в самом деле, заслышав рев мотора, выскочил из дома…
Малахов пришел на станцию часа через два после приезда Альки. Машина уже стояла у склада разгруженная, с открытым капотом. Засучив рукава фуфайки, Алька копался в моторе. Он услышал звук знакомых шагов, порывисто обернулся. Ему хотелось поделиться радостью за удачный рейс. И сник, сгорбился как-то. Измученный долгой ходьбой, злой, как черт, Малахов грубо оттолкнул Альку и сам принялся за осмотр мотора. С удовлетворением отметил, что машина оказалась в исправности. Правда, левое крыло заметно погнуто: видимо, все же не миновал Алька пня.
Малахов надеялся нагнать его на полдороге. У каждого поворота думал: «Вот тут должен застрять. Обязательно должен». На одно место он особенно надеялся: глубокая ухабина всегда была скрыта водой. Не зная дороги, неминуемо завязнешь. Но, видно, Алька недаром сопровождал Малахова в каждой поездке, след от трехтонки шел стороной. «Наверно, тут и наскочил на пень, — подумалось Малахову. — Не беда, крыло выправить можно».
