Кет вошла к командиру дивизии сумрачная, с плотно сжатыми губами. Полковник сразу почувствовал недоброе, но все же не отказался от своего намерения.
— Скажите, Кет, не отправиться ли нам куда-нибудь на прогулку. Я чертовски устал со всей этой историей. Вы бывали в Карнакском храме? Или, может быть, посмотрим на пирамиды? — Беркли говорил о прогулке как о решенном деле.
Кет посмотрела прямо в глаза полковнику. Ее губы дрожали.
— У вас нет ко мне других вопросов, по службе? — спросила она.
— Очаровательный сержант продолжает сердиться на своего полковника? — шутливо ответил Беркли.
Кет не могла больше сдерживаться.
— Вы… вы палач! — воскликнула она. — На ваших руках кровь! Я не хочу вас видеть! — Всхлипывая, Кет выбежала из кабинета. Перед тем как явиться к полковнику, Кет прочитала списки греков, убитых при подавлении мятежа. В списке была фамилия капитана греческой королевской армии Теодора Каргопулоса…
Полковник Беркли растерянно стоял перед столом в служебном кабинете и рассматривал свои холеные руки.
3
Проблемы послевоенной Европы все больше начинали защитить британского премьера. Он думал, что пора уже всерьез наняться всем этим. То, что было таким отдаленным еще год назад, сейчас требует немедленного вмешательства. Это прежде всего касается Польши. Нельзя допускать, чтобы она ушла из-под влияния Запада. Как и до войны, Польша должна быть первым главным заслоном от большевистской опасности. Сейчас, с приближением советских войск к старой границе, эта опасность с каждым днем возрастает.
Когда Гитлер бросил свои армии на Варшаву, Черчилль сделал вывод — за Варшавой последует Россия. Но за Варшавой последовали Копенгаген, Брюссель, Антверпен, Париж… Сама Англия оказалась под угрозой германского вторжения… Долгожданное нападение Гитлера на Россию последовало лишь в сорок первом году и не оправдало первоначальных расчетов. Более того: в 1941 году пришлось сделать вывод, что в случае поражения России неминуем и разгром Англии. А теперь одолевают сомнения… Ведь Советская Россия оказалась куда сильнее, чем думали, и мощь ее все нарастает… Теперь приходится страшиться не поражения России, но ее сокрушающей победы над фашизмом.
Осуществить балканский вариант и отрезать русских от Польши не удалось. Придется снова делать ставку на «здоровые силы» Польши, на «санацию»[16], как любят говорить польские эмигранты в Лондоне. Вот и пригодилось эмигрантское правительство. Черчилль считал «здоровыми силами» польские круги, враждебные Советскому Союзу. Эти силы у него под руками, в Лондоне.
Последний президент Польши Мосьцицкий, ответственный по конституции только перед богом и историей, вспомнил об этом в дни трагедийных сентябрьских событий тридцать девятого года. Покинув Варшаву, к которой приближались германские части, бросив на произвол судьбы страну, глава польского государства бежал в Венгрию. Здесь паи президент Мосьцицкий вспомнил, что он имеет швейцарское подданство. Не так уж случайно у президента в кармане оказался и швейцарский паспорт…
Мосьцицкий вспомнил и конституцию: президент отвечает лишь перед богом, но бог его не осудит… Он отвечает перед историей, — но когда-то еще история разберется во всем этом… Нет, президент Мосьцицкий не испытывал угрызений совести, когда отправился прямым ходом в Швейцарию. У него был не только паспорт, но и текущий счет в швейцарском банке…
Свой высокий пост главы государства, представлявший теперь весьма сомнительную ценность, пан Мосьцицкий торопливо свалил на Рачковского, который после долгих злоключений прибыл наконец в гостеприимный Лондон. Правительство всегда остается правительством — даже в эмиграции оно не может состоять из одного президента. Премьер-министром стал генерал Сикорский, а его заместителем Станислав Миколайчик. И Черчиллю, который пристально следил за составом правительства, обе фигуры казались сначала вполне подходящими — и тот и другой в свое время воевали с Россией, а Сикорский даже формировал польские легионы, которые сражались на стороне Германии в первую мировую войну. И вообще весь кабинет сложился из недавних политических деятелей Польши, которых уж никак нельзя упрекнуть в симпатиях к русским.
Польский премьер-министр из эмигрантского правительства Владислав Сикорский чем-то напоминал Черчиллю Шарля де Голля — тот тоже намеревался вести самостоятельную политику и отличался таким же строптивым характером. О генерале Сикорском теперь приходится говорить в прошедшем времени — в июле 1943 года он погиб над Гибралтаром во время авиационной катастрофы, Погиб при весьма странных обстоятельствах. Вероятно, с некоторых пор польский генерал перестал кого-то устраивать…
Уинстон Черчилль несомненно знал о причинах таинственной гибели Сикорского, но предпочитал оставаться в стороне от этого дела. Больше того, британскому премьеру пришлось затратить немало усилий, чтобы заглушить слухи, которые поползли вокруг катастрофы в Гибралтаре.
Генерал Сикорский, вопреки своим антисоветским взглядам, умел трезво глядеть на вещи. Когда Германия напала на Советский Союз, он нашел в себе смелость пойти наперекор многим и восстановил дипломатические отношения с Москвой. В Советском Союзе не только признали польское правительство в Лондоне, но и разрешили генералу Сикорскому сформировать на нашей территории польскую армию. В Советской России оказалось немало поляков, бежавших от гитлеровского нашествия.
Во главе польской армии стал генерал Андерс. Само собой разумеется, что его армия предназначалась для борьбы с Гитлером на Восточном фронте. Иначе где же воевать с фашизмом? Где еще можно бороться за восстановление польского государства? Тем не менее очень скоро возник вопрос о том, что сформированная польская армия должна покинуть Советскую Россию. Такую идею подбросили в Лондоне. Там сомневались только в одном — пойдут ли на это русские. Но Москве не стали возражать, ответили просто — это польская армия, полякам виднее, где воевать…
Эшелоны с польскими войсками, с женами и детьми — семьями солдат и офицеров — двинулись на юг России. Через Иран они выехали за пределы Советского Союза и очутились в Египте. Конечно, было очень странно — уходить на Ближний Восток, когда судьба Польши решается в самой Польше, ил ее подступах. Это не сочеталось с логикой, но в Лондоне настояли все же на этом. В Лондоне решили, что польское войско на советской территории может легко подвергнуться большевистской заразе, а потому его нужно забрать оттуда…
К осени сорок второго года десятки тысяч людей из армии Андерса покинули Советскую Россию. Но не все поляки думали так, как члены эмигрантского правительства в Лондоне. Много поляков осталось в Советском Союзе. Они утверждали, что из России до Польши гораздо ближе, чем из Египта. И уж если всерьез воевать с немцами, то надо оставаться в России. С этими упрямцами Андерс ничего не мог сделать — нельзя же тянуть их силой. Но Уинстон Черчилль встревожился известием о том, что русские позволили оставшимся эмигрантам сформировать польские национальные части.
Теперь эти части уже воюют с немцами, а солдаты Андерса все еще толкутся на Ближнем Востоке. Премьер недавно получил сообщение из России — под местечком Ленино польские дивизии приняли боевое крещение. Ленино… Русские будто нарочно выбрали место с таким названием. Оно придает дополнительную политическую окраску событиям.
Сейчас Черчилль пришел к выводу, что эмигрантское правительство, да и он сам допустили один досадный промах. Стремясь ликвидировать возросшие просоветские настроения у поляков, эмигрантское правительство пошло на рискованный шаг — ввязалось в «Катынское дело». Отступая из-под Смоленска, гитлеровцы подняли неистовый вой о том, что будто бы русские еще до войны расстреляли несколько тысяч польских офицеров. Черчилль не верил в подобную галиматью: почему немцы молчали два года и зачем было русским расстреливать поляков?.. Конечно, Гитлер теперь заметает следы, сваливает на русских свои преступления. Но почему не воспользоваться ситуацией?..
Теперь он, Черчилль, делает вид, будто не имеет к этому делу никакого отношения. Но давно ли польские эмигранты советовались с ним по этому поводу. Черчилль высказал им свое мнение. Разговор шел с глазу на глаз, и теперь никто не выдаст его тайны. После встречи с британским премьером лондонские поляки ринулись в драку, даже не обратившись к Советскому правительству за разъяснением. Польские эмигрантские газеты охотно поддержали визг и крики фашистской печати вокруг «Катынского дела».
А русские поступили просто — взяли и прервали дипломатические отношения с эмигрантским правительством. Вот уж чего недоучел Черчилль!
