Правда, присланные во Францию германские войска были далеко не те, что воевали в России. Сюда направлялись либо дивизии, потрепанные на Восточном фронте, либо состоящие из ограниченно годных солдат старшего возраста. Многие дивизии были укомплектованы лишь на пятьдесят — шестьдесят процентов и не имели своего транспорта. Фон Рунштедт ворчал, но ничего не мог поделать — боеспособные войска требовались на Восточном фронте.
Герд фон Рунштедт не входил в генеральскую оппозицию, хотя и относился к Гитлеру критически. Но Эрвин Роммель к тому времени, как получил назначение во Франции, был тесно связан с заговорщиками и даже взял на себя переговоры с Гитлером, чтобы убедить его закончить войну.
Естественно, что Аллен Даллес, руководитель стратегической разведки Соединенных Штатов в Европе, был в курсе всех этих событий. Летом сорок четвертого года он подробно информировал Вашингтон по поводу настроений в «Брейкере»[21]. Он сообщал, что немецкие генералы намерены открыть фронт на западе перед англо-американцами и считают, что чем быстрее это произойдет, тем лучше. Новые успехи советских войск заставляют их ускорить осуществление надуманного плана.
Какое-то время в недрах «верхушечной оппозиции» оставалась одна неясность — как же будет с требованием безоговорочной капитуляции. Рузвельт, Сталин и Черчилль громогласно заявили об этом. Большая тройка согласилась, что только капитуляция фашистской Германии, капитуляция без предварительных условий и оговорок может закончить войну в Европе. Но оппозиция никак не хотела идти на эти условия… Господин Герделер, представлявший интересы промышленных кругов, обратился за разъяснением к Черчиллю. Переговоры велись через знакомого шведа, банкира Валленберга. Черчилль не стал долго тянуть с ответом — он согласен пойти на уступки. Валленберг сообщил в Берлин: безоговорочная капитуляция — дело условное.
Это взбодрило заговорщиков, у них точно выросли крылья. Может, удастся еще обойтись без покушения на Гитлера… Что, если попробовать еще раз убедить его, уговорить…
Фельдмаршал Роммель отправился в Берхтесгаден. Быть может, немецкий фельдмаршал и не предполагал, что он служит подставным лицом для Гизевиуса. Ведь именно этот британский агент настаивал, чтобы Эрвин Роммель отправился к Гитлеру. Это было в дни, предшествующие вторжению союзников на побережье Нормандии.
Роммель поехал, но его разговор с Гитлером не состоялся. Тогда фельдмаршал уже не стал торопиться обратно во Францию. «Лиса пустыни» и здесь попытался схитрить — пусть вторжение произойдет без него… Эрвин Роммель отправился в Ульм, чтобы навестить семью…
В опустевшем штабе Роммеля первое донесение о вторжении противника пришло среди ночи. Из пятнадцатой армии сообщали, что замечены вражеские парашютисты… Потом новое донесение — сброшены не парашютисты, а чучела. Противник хочет играть на нервах… Однако вскоре потекли другие, более тревожные сообщения…
В германских войсках по всему побережью объявили тревогу № 2. Она означала, что танкисты должны быть возле машин, а пехотинцы обязаны приготовиться к любой неожиданности. Но боевой тревоги все еще не было.
В Сен-Жермен, в ставку фельдмаршала Рунштедта, известие о вторжении пришло тоже ночью, но Рунштедт отнесся к нему скептически. Томми хитрят! Уж если они станут высаживаться, то сделают это в наиболее узкой части пролива — где-нибудь против Дувра. Десант в Нормандии — только отвлекающий маневр…
Германская военная разведка во главе с адмиралом Канарисом постоянно твердила, что именно в районе Кале либо Дюнкерка вероятнее всего ожидать вторжения. Конечно, если оно состоится. Канарис искусно выполнял задания британской разведки. Гитлер, да и фон Рунштедт были загипнотизированы информациями «маленького грека».
В четыре часа утра фон Рунштедт позвонил в Берлин и попросил соединить его с Гитлером. К телефону подошел дежурный адъютант Шмундт. Полковник Шмундт входил в военную оппозицию. Он отказался разбудить Гитлера. Пусть фельдмаршал позвонит позже…
А с побережья шли все более тревожные вести. Высадка продолжалась. Следовало бы ввести в дело танковые дивизии, но Гитлер запретил трогать их без его, фюрера, разрешения.
Танковая дивизия генерал-лейтенанта Фейхтингера стояла всего в двадцати километрах от побережья. Противник высаживался чуть ли не рядом, но командир двадцать первой танковой дивизии имел строгий приказ — не делать ни шагу без ведома Роммеля. Получался заколдованный круг.
В половине седьмого утра генерал Фейхтингер все же решил на свой страх и риск атаковать десантные части противника. Ему удалось смять парашютистов за рекой Орн, но в десять часов из штаба поступил приказ остановить наступление. Фейхтингер так и не знал, кто отдал такой приказ.
Только в половине дня фон Рунштедт получил разрешение из ставки бросить в контратаку две танковые дивизии. Но вступить в бой они могли только утром следующего дня. Почти тридцать часов драгоценного времени были безвозвратно потеряны. Англо-американские войска к тому времени сумели ухватиться за побережье.
Теперь каждый день осложнял положение.
В разгар битвы за Нормандию начальник генерального штаба Вильгельм Кейтель с тревогой позвонил Рунштедту в Сен-Жермен; хотя Кейтель тоже имел звание фельдмаршала, но фон Рунштедт относился к нему с едва скрываемым пренебрежением. Кейтель способен лишь кланяться и беспрекословно выполнять приказы фюрера — считал Рунштедт. Только поэтому выскочка Кейтель и полез в гору. К пятидесяти годам будущий начальник генерального штаба был всего-навсего заурядным майором, а фон Рунштедт уже в то время имел звание генерал-лейтенанта. По военной иерархической лестнице Кейтель зашагал семимильными шагами с приходом к власти Гитлера. Но в глазах Рунштедта Кейтель по-прежнему оставался бездарным, заурядным штабным офицером.
Кейтель начал расспрашивать — какова обстановка на Западном фронте. Под конец он взволнованно спросил:
— Что же нам теперь делать?
Рунштедт сжал тонкие губы, выпятив вперед энергичную челюсть. Старый фельдмаршал многого не понимал. Когда он наступал на Дюнкерк, ему вдруг приказали остановить войска в десяти километрах от города и стрелять только из пушек среднего калибра. Потом дали приказ остановить пехоту и танки. Этот приказ передал ему по телефону как раз Кейтель. А ведь все трехсоттысячное войско англичан было тогда в западне. Рунштедт клянется богом, что не выпустил бы из Дюнкерка ни одного английского солдата!.. Тогда Кейтель пробовал учить его воевать — его, фельдмаршала Рунштедта, а теперь спрашивает, что ему делать… Обычно сдержанный и невозмутимый, фон Рунштедт вдруг вспылил и зло закричал в трубку:
— Что делать?.. Заключайте мир, идиоты!! И немедленно!.. Что вам еще остается делать?!
— Что вы сказали? — оторопев, переспросил Кейтель.
Но Рунштедт больше ничего не ответил. Он бросил трубку.
Начальник генерального штаба наябедничал на фельдмаршала — вероятно, тот выжил из ума, если говорит такие вещи… Это окончательно решило судьбу фон Рунштедта. Гитлер отстранил его от командования Западным фронтом. На место Рунштедта был назначен фельдмаршал Клюге, который так неудачно руководил в прошлом году наступлением «а Курской дуге.
5
На четвертый день вторжения Уинстон Черчилль решил сам побывать в Северной Франции.
Перед самым отъездом премьер наспех просматривал последнюю почту. Ему пришлось задержаться, чтобы сразу же ответить на некоторые письма. Прежде всего он прочитал короткое послание Сталина. Сталин поздравлял союзные войска с успехом и сообщал, что советские войска в свою очередь начинают летнее наступление ударом на Ленинградском фронте.
Это сообщение вызвало у Черчилля двойственное чувство. С одной стороны, наступление советских войск гарантирует, что немцы не перебросят во Францию нового подкрепления, но в то же время теперь надо ждать, что русские с новой силой хлынут в Польшу и на Балканы, — Сталин пишет о первом этапе наступления. Значит, последует второй и третий этап…
Черчилль продиктовал телеграмму Сталину:
«На сегодняшнюю ночь, 10-го числа, мы, должно быть, уже высадили около 400 тысяч человек вместе с большими, превосходящими бронетанковыми силами и быстро накапливаем артиллерию и грузовики».
По своему обыкновению, Черчилль несколько преувеличивал успехи. На плацдарм удалось перебросить около трехсот тысяч солдат, но и это было вовсе не плохо. Оказалось, что немцы только на самом побережье возвели какие-то укрепления. Дальше ничего не было. За прибрежными холмами лишь канавы на крестьянских полях да живые изгороди из колючих кустарников служили препятствием для продвижения танков. Но, конечно, об этом Черчилль не станет рассказывать Сталину.
