— И всё?
— Всё. Что же еще?
Они оба рассмеялись. Невдалеке прошли Батманов и Залкинд. Алексей их не заметил. Они минуту наблюдали за ним со стороны.
— Видишь, приспособился парень, — вроде и повеселел, — заметил Батманов.
— Нашел равновесие. Теперь на него только нагружай, повезет любой воз, — согласился Залкинд.
Парторг не ошибся. Ковшов действительно обрел относительное спокойствие духа, насколько это возможно было в непрерывной тревоге за судьбу Москвы. «Твоя воинская часть обороняет столицу здесь. Слушай приказ: ни шагу назад!» Эту формулу предложил Залкинд, и Алексей не мог ее не принять.
Во всем этом не малую роль сыграли письма, которые Ковшов получил, наконец, от родителей и тещи. Отец писал о товарищах — кто из них и где воюет или работает, о том, что сам он ночует на крыше дома, на посту, что мать три раза в сутки выходит с противогазом дежурить во двор. Приехать в Новинск старик наотрез отказался. По скупым письмам Алексея он распознал, что у сына неладно на душе, и сердито его пробирал: «Что ты все мечешься? Я и то понимаю своим стариковским разумением, что ваш нефтепровод — солдатское боевое дело...»
А теща коротко сообщала, что кто-то из третьих уст передал ей: Зина жива и здорова, товарищи отзываются о ней с большой сердечностью, как о стойком и храбром бойце...
Батманов и Залкинд подошли к обрывистому берегу, пристань была внизу. Пришлось съезжать с обрыва в сидячем положении. Залкинд показал пример. Взметнув белое облако, он прорыл канаву в снегу. За ним, хохоча, последовал Батманов.
Адун продолжал сопротивляться сковывавшей его силе. Бесконечный, черный, как бы от гнева, водяной поток тащил ледяную кашу, шурша ею о берег и причалы. Над рекой висел неумолчный глуховатый шум, будто сотни огромных шаровых мельниц перемалывали лед в своих барабанах.
На пристани стояли две баржи. На одну грузили продовольствие — мешки с мукой и крупами, бочки с растительным маслом и рыбой, на другую — лошадей, инструмент и технические материалы. Около сотни рабочих занимались расчисткой пакгаузов и площадок.
На сходнях Рогов спорил со старшиной катера. Тот отказывался буксировать баржу, погрузка которой заканчивалась.
— Слепой, что ли? Адун вот-вот остановится, пропадать мне тогда, — сердито рубил старшина.
— Сто раз успеешь, Полищук, не будь зайцем, — внушал Рогов.
— Трусит? — спросил, подходя, Батманов. — Нужное дело, товарищ. Не отправим сейчас баржи — потом кровью будем харкать.
— Ничего, поедет, — сказал Рогов.
Краснолицый Полищук взглянул на Батманова и, смолчав, развалисто пошел к катеру. Рогов повел Залкинда и Василия Максимовича в диспетчерскую — так назывался домик, прилепившийся у самой воды. В тесной комнатке было жарко от раскаленной железной печки.
Они не успели согреться, и Рогов только начал докладывать, что отгрузил за сутки на трех отправленных баржах, — как в домик ввалился человек и сразу стал рвать с себя одежду. Телогрейка, брюки, валенки, даже шапка его затвердели в коросте льда. Весь синий, он дрожал и отстукивал зубами.
— Халка «Тайфун»... села на Песчаную косу, — выдавливал он из себя по слову. — Помогать надо... сварочные аппараты... аммонал... инструмент... Народу там... сто человек. Паника... Я на лодчонке перевернулся... вплавь пришлось.
Рогов глянул на Батманова и ветром вылетел из диспетчерской. Подбежав к причалам, Василий Максимович увидел широкую спину Рогова в синем бушлате на катере, уже отчалившем от берега.
На барже Батманова обступили грузчики и команда буксира.
— Разгружать обратно будем, начальник? — спросил бригадир грузчиков.
— Зря заставляли нас буксировать-то. Добрые люди в эту пору ремонтом флота занимаются, не гоняют катера во льдах.
Батманов узнал в говорившем краснолицего Полищука, с которым давеча спорил Рогов.
— Разгружать обратно не придется, и буксировать заставили не зря, — ответил им Батманов.
— Пропадает сейчас халка на Песчаной косе, на ней люди и ценности большие. Кто отвечать должен? — спросил Полищук.
— Халку с косы снимем, можешь не беспокоиться, я Рогова туда послал, он чорта из болота вытащит.
Начальник поглядел на замерзших, невеселых людей, окружавших его.
— Паниковать не разрешаю! — крикнул он. — Ребятишки какие нашлись. На каждом шагу панихиды петь — слез не напасешься. Готовьтесь отплывать! — повернулся он к Полищуку.
— Права не имеете заставлять. Есть запрещение от горисполкома, — угрюмо возражал старшина.
— Имею право, парень. Не стоит проверять мои права, не о том говоришь. Сейчас я тебя и заставлять не буду, сам поймешь. — Батманов сжимал и разжимал замерзшие пальцы в кожаных перчатках. — У нас на участках много людей, Адун станет — еще пошлем. А кормить их чем? Пока ледовую дорогу пробьем по Адуну да подвезем продукты на лошадях или на машинах — время пройдет. И работать им надо. Но на участках нехватает инструментов, нет самых необходимых материалов. Голыми руками не наработаешь. И лошади нужны — на себе дров из лесу не натаскаешь. По-твоему выходит: наплевать на людей, пусть подыхают с голоду, таскают дрова из лесу на себе, пусть не работают?
— Я не говорю: наплевать на людей, — сказал Полищук.
— Стало быть, ты хочешь, чтобы я их оттуда вывел? Сообрази-ка, могу я сейчас выводить людей из тайги и терять время, когда его у меня в обрез? Они сейчас должны устраиваться на участках, готовиться к зимним работам и с остановкой Адуна — дорогу по льду делать. Или ты придумал какой-нибудь другой выход из положения?
Василий Максимович говорил наставительно и спокойно. Полищук рассердился:
— Смеешься надо мной, начальник! Ничего я не придумал. И объяснять мне тоже не надо: плавал я на участки, видел людей, разговаривал с ними. Они ни в коем случае не продержатся.
— Продержатся, если подгоним к ним эти две халки. — Василий Максимович оглядел людей и вдруг вспылил: — Боитесь, что ли?
— Ничего нет удивительного, боимся, — признался кто-то в толпе. — И добро пропадет, и сами погибнем. Трудное дело заставляете делать, невозможное.
— Не знал я, что вам только легкие дела можно поручать, — сказал Батманов и подозвал из толпы того, кто ему возражал. — Как полагаете, нашим товарищам на фронте очень легкие дела поручают? Постыдились бы! — Он опять повернулся к Полищуку: — Отчаливайте, я поеду с вами за главного.
— Не подойдет, — помолчав, отказался Полищук. — Не годится начальнику строительства сопровождать каждую баржину. — Старшина натянул снятые в пылу разговора рукавицы, каждая размером с лопату, и надвинул шапку.
— Есть тут коммунисты среди вас? — крикнул Залкинд; он тоже поднялся на баржу с группой людей. — Коммунисты со мной поведут обе халки.
— Да что вы, в конце концов, Михаил Борисович! — жалобно закричал Полищук. — Я беспартийный, так меня из игры вон, что ли? А потом в городе глаз не покажешь: Залкинд вместо Полищука халки по Адуну водил! Сходи!
Старшина махнул рукой своей команде. Буксировщики вслед за старшиной, громко топоча ногами, сбежали по сходням.
Глава седьмая
Как они распределили обязанности
Начало стройки падало на зиму — в этом заключалась особенная трудность положения. По всем инженерным законам не рекомендовалось строить нефтепровод в зимних условиях. Во всяком случае, видные заграничные специалисты, к авторитету которых часто прибегал Грубский, считали это недопустимым. Батмановскому штабу ничего другого вроде бы не оставалось, как согласиться на длительное отсиживание в кабинетах, без боя уступить трассу ветрам да буранам.
Но это значило подписаться под докладной Грубского о нереальности правительственного срока. Из двенадцати месяцев, отпущенных на укладку нефтепровода, не менее семи занимала зима — как же можно было отказаться от них? Батманов и его помощники не собирались складывать оружия, и, следовательно, линия их поведения определялась сама собой: не отдавать зиме ни одного месяца, ни одной недели, ни единого дня — просто не обращать на нее внимания! Однако не так-то легко забыть о зиме. Едва начавшись, она уже принесла строителям полные руки хлопот.
Прошел первый снегопад — сколько их предстояло впереди! — и нормальная работа управления и участков нарушилась, пришлось заниматься исключительно расчисткой дорог. Нехитрое дело — отправка нескольких барж на участки — обернулось очень сложным. Рогов, бросившийся спасать баржу, застрявшую посредине Адуна, до сих пор не вернулся, — и толком не знали, где он сам и баржа с людьми. Живой почтой по реке дошло от него устное сообщение: «От косы оторвались, поехали дальше». Судьба последних двух барж, буксируемых Полищуком, также была пока неизвестна. Строители остались совсем без дорог к участкам: водный путь кончился, зимний — по льду надо было еще строить. Единственным средством связи с трассой был теперь самолет, но и он мог только сбросить почту на участках — место для посадки невозможно было найти.
