Юрий Рытхэу - Полярный круг

И вдруг Гойгою так сильно захотелось об этом узнать, что он, позабыв осторожность, выбрался из пещеры и направился к стойбищу. Он выбрал не ту дорогу, которой ушла Тин-Тин, а пошел верхом. С холма он сразу же увидел яранги. Садилось солнце, и пугающе огромная и длинная тень Гойгоя протянулась по розовым снегам.

Близко подойти к ярангам он не смог: его могли заметить не только люди, но и почуять собаки. Он крался со стороны прилагунных холмов, таясь за складками, за буграми, за свеженаметенными сугробами. Вон кто-то вышел из яранги. На таком расстоянии трудно рассмотреть. Гойгой добрался до ближайшего холма, с вершины которого обычно охотники осматривали море.

Не видя себя со стороны, Гойгой иногда забывал, что он тэрыкы. И сейчас, глядя на мирную жизнь родного стойбища, он чувствовал себя так, словно ненадолго поднялся на холм, чтобы высмотреть возвращающегося охотника, ближние разводья во льдах. Побудет здесь, продрогнет и спустится вниз, к ярангам, спеша в тепло хорошо нагретого полога… Но тело его оставалось бесчувственным к стуже.

Тин-Тин вышла из яранги Пины, вынесла шкуры и повесила на высокие вешала. Как же так? Значит, она осталась у Пины? Выходит, Кэу уступил ее? Почему?

Гойгой посмотрел на море и увидел мелькающего в торосах охотника: кто это — Кэу или Пины? На таком расстоянии трудно угадать. Охотник шел с добычей. Из чьей яранги выйдет женщина с водой в ковшике, чтобы облить морду нерпы, напоить ее после долгого морского путешествия?

Гойгой перевел взгляд на яранги. Там, видать, тоже заметили идущего с моря охотника. Ждут первой свежей зимней нерпы… Женщина показалась из яранги Пины, и Гойгой узнал ее. Это была Аяна — жена Пины…

Как же так? Неужто никто из братьев не пожелал ее взять? Она живет в яранге Пины, но не женой… Может быть, ждут его? Верят еще, что он возвратится? Чувство теплой благодарности охватило Гойгоя, и он едва не скатился с холма с криком: вот он я, Гойгой, ваш брат, муж! Слезы благодарности хлынули из глаз, но щеки их не чувствовали: слезы катились по шерсти, наросшей поверх кожи…

Гойгой понуро поплелся в свою пещеру, по-прежнему крадучись за холмами и сугробами.

Он вошел в свою пещеру, полную студеной синей мглы, и с глухими рыданиями кинулся на ворох шкур и одежды.

Теперь все мысли Тин-Тин были в пещере под скалами. Она ходила по стойбищу, варила еду, разделывала нерпу, выделывала шкуры, возжигала жирник, разводила костер в чоттагине, кормила собак, а сама была там, в студеном неподвижном воздухе каменной щели. Пины с удивлением смотрел на женщину, на ее отсутствующие взгляды и все это приписывал волнению перед брачной ночью.

Разделывая нерпу, Тин-Тин припрятала лакомые куски, чтобы при случае отнести их Гойгою.

Всю ночь она не спала, ожидая прихода нового утра, чтобы проводить Пины в море. Едва забрезжил рассвет, она выскользнула из полога, принялась разжигать костер.

— Что ты делаешь, Тин-Тин? — спросил Пины, высунувшись из спального полога.

— Готовлю еду…

— Сегодня я не пойду в море, — сказал Пины. — Разве ты забыла? В грядущую ночь ты станешь моей женой.

Эти спокойно сказанные слова подействовали на Тин-Тин так, словно ее ударили кэнчиком. Она сжалась, вобрала голову в плечи и всхлипнула.

— Разве ты не рада? — усмехнувшись, спросил Пины.

— Не знаю, — тихо ответила женщина.

— Таков обычай, — строго произнес Пины. — Ты не можешь оставаться одинокой. У тебя должны быть дети… У нас будут дети…

— Тогда я пойду за тин-тином, — сказала женщина.

— Пресного льда у нас изрядный запас, — ответил Пины. — Если уж тебе надо что-то сделать, подай мне еду.

Тин-Тин растолкла в каменной ступе немного нерпичьей печени с салом, подогрела вчерашнее варево.

Пины ел и едва сдерживал себя: как ему хотелось вот именно сейчас, в это тихое спокойное утро взять женщину, ощутить своими грубыми руками ее мягкое, податливое тело, ее тепло и погрузить себя в пылающее лоно. Что значит всего лишь один день?.. И Пины уже готов был схватить Тин-Тин за меховой рукав кэркэра, как вдруг вспомнил: если бы брат не пошел на охоту в тот день, он был бы здесь… Один день — и все изменилось и в его судьбе, и в судьбе Тин-Тин, и в судьбе самого Пины. Лучше повременить до назначенной ночи. Сегодняшний день должен пройти быстро — зимние дни коротки, зато ночи долгие, и ему хватит времени насладиться молодым женским телом.

Первоначальное намерение остаться на весь день в яранге и поберечь силы для ночи Пины оставил и решил пойти в тундру и поставить песцовые ловушки.

Едва он скрылся за холмами, Тин-Тин стянула с яранги нарту и, положив на нее припасенные лакомые куски нерпы, отправилась к пещере.

Гойгой еще издали услышал ее приближение.

— Я тебя ждал всю ночь.

— А я не спала всю ночь… Все думала о тебе, — задыхаясь ответила Тин-Тин. — Едва дождалась, когда он уйдет…

— Кто? — встрепенулся Гойгой.

— Пины.

— Разве ты осталась у него жить?

Тин-Тин смутилась, опустила глаза.

— Почему никто из братьев не взял тебя?

— Потому что надеялись на твое возвращение, — ответила Тин-Тин.

— И сейчас еще ждут? — со вспыхнувшей надеждой спросил Гойгой и невольно дотронулся до своего заросшего лица.

— Нет, — вздохнула Тин-Тин. — Кэу совершил обряд вопрошания, и ты не возразил, когда он сказал, что Пины хочет меня взять…

— Как Пины? — удивился Гойгой. — По обычаю ты должна перейти к Кэу.

— У Пины Аяна бездетна…

Будто чья-то неведомая сила вымела воздух из пещеры, и нечем стало дышать. Гойгой широко раскрывал рот и чувствовал, как сжимается горло и сердце обливается вырвавшейся из сосудов горячей кровью.

— Как же так? — шептал он хрипло. — Как же так?.. Как же мне быть?

Он подполз к входу в пещеру, и Тин-Тин бросилась к нему с плачем:

— Не надо туда ходить, Гойгой. Они убьют тебя, потому что ты для них больше не человек… Ты — тэрыкы! Не ходи!

Гойгой прижал к себе плачущую женщину, погладил шерстистой рукой по волосам и стал уговаривать:

— Я не пойду… Не надо плакать, не бойся. Я так легко не дамся. Ты теперь со мной…

— Мы убежим с тобой в тундру и начнем новую жизнь, — говорила сквозь слезы Тин-Тин. — Мы зачнем новую породу людей, которые не боятся холода и дрейфующих льдов… Построим свою ярангу…

Гойгой слушал женщину и дивился ее мудрости. Мысленно он соглашался с ней. В этой безысходности был только один путь — уйти подальше от людей, не попадаться на глаза и попробовать жить самим… Ведь кто-то начинал первым… Был такой — Рэу, что стал человеком ради жизни с любимой. Может, потом Гойгой снова обратится в человека?

Ему показалось, что впереди, в темноте грядущего, мелькнул светлый луч надежды. Это вернуло его рассудку трезвость, и он сказал Тин-Тин:

— Не будем торопиться… Надо выбрать такое время, чтобы мы смогли уйти незамеченными. Я могу выдержать холод, пургу, голодать по многу дней, а ты не можешь… Поэтому надо запастись теплой одеждой и пищей на первое время. А потом сами добудем все нужное. Нас двое, мы вместе!

Просветленная и обрадованная возвращалась Тин-Тин в ярангу.

Она быстро вошла в ярангу и увидела перед собой улыбающееся и торжествующее лицо Пины.

— Хорошую песню поешь, — сказал он Тин-Тин.

Словно плеснули на огонек холодной водой, сильным порывом ветра задули пламя: Тин-Тин потупила взор и прошла мимо Пины, пряча свое горе, так быстро сменившее радость.

Пины посмотрел вслед вожделенной женщине и подумал про себя: мудрость обычаев всегда оборачивается благом для того, кто свято соблюдает их.

Пины пел хрипло, без переливов в голосе, но в его словах чувствовалась сила пережитого, и Тин-Тин, вслушиваясь, ощутила приближение холода.