— Вот вам и тема для надгробного слова.
Пастор Линде не заметил легкой зависти в словах коллеги. Он и сам только что подумал об этом. Глаза у него заблестели, лицо просияло от неподдельного удовольствия.
— Да, да. Рига давно не видала таких пышных похорон. Факультет уже деятельно готовится к этому событию, на скорую руку здесь ничего не сделаешь. Сам отец епископ скажет проповедь при выносе тела. От всех рижских общин будут венки. Уже дано распоряжение Рибелю, чтобы цветы были припасены в достаточном количестве.
— Лаунаг уже подготовил некрологи для всех газет.
— Поистине это будет повесть о жизни борца за веру и мученика. Целый год, целый год и днем и ночью, терпеть эти ужасные муки. Если бы вы его видели, коллега, — он уже и не похож на человека. Его смерть — это смерть великомученика.
— И все это вы изложите в своем надгробном слове. Я представляю себе, представляю. У вас такой прекрасный голос. Еще после похорон Кришьяна Барона начали поговаривать, что вас назначат пробстом.
Пастор Линде глядел куда-то мимо коллеги, будто что-то отыскивал в людском потоке. Улыбка заиграла в прищуренных от солнца глазах. Но он потушил ее и стал сугубо серьезен. Даже вздохнул и сказал неопределенным, ничего не значащим тоном:
— Все в руце господней. Все в руне господней.
В этот момент из ворот вышел господин Бухбиндер и приподнял шляпу. Оба пастора были с ним знакомы и отлично знали, откуда он идет. Беседа получила новое подкрепление.
Первым заговорил пастор Петерман:
— А скажите, коллега, профессор еще не развелся со своей супругой?
— Официально нет. Просто он живет на верхнем этаже, а она внизу.
— Это пустяки. В глазах общества и перед лицом церкви имеет значение только официальный развод.
— Вы ведь знаете, что господин профессор всегда был большим чудаком. Возможно, в данном случае ему помешала болезнь. Скандал-то, кажется, разыгрался года два или два с половиной тому назад?
— Кажется, так. Но что же получится? Если не будет завещания, то госпожа профессорша унаследует все имущество. Тогда разыграется скандал покрупнее. Бухбиндер откроет еще один филиал в Старой Риге.
Морщины на лбу пастора Линде образовали треугольник с острой вершиной.
— Вы говорите, скандал? Это будет святотатство, наглый вызов всему свету, если они еще получат вознаграждение за смертный грех! Ни сантима, ни полсантима они не получат! Да разве вы еще ничего не слыхали?
— Кажется, что-то такое слышал. Вы-то, конечно, точнее знаете, как обстоят дела.
— Мне он еще ничего не говорил. Я осведомился у доктора Скары — и тот ничего не знает. Но об этом все говорят, да иначе и быть не может. Бывшую жену в расчет принимать не стоит, а других родственников у него нет. Наш приход беден, а нужд так много. Но главное все-таки не это. Главное то, что подобный христианский поступок послужит достойным подражания примером для факультета, для университета — для всех профессоров и священников, да и для каждого члена христианской общины. Вы только вообразите, коллега, какое это будет событие в истории лютеранских общин.
Пастор Петерман кисло улыбнулся.
— Вы уж хотите войти в историю… Впрочем, если хорошенько пораздумать, так оно и получается. И везет же вам, коллега! Сразу после окончания университета — место в Риге, потом женитьба на дочери фабриканта Шталя, собственная дача в Эдинбурге. Теперь вот опять… Но я не завистлив: достояние отдельного прихода — достояние всей церкви. И дай бог, чтобы вам это удалось. Вот только завещание… Первым долгом позаботьтесь, чтобы были соблюдены все формальности, иначе потом хлопот не оберетесь, да и неизвестно, чем дело кончится.
— Об этом мы позаботились. Нотариус Штиглиц три дня дежурит там с девяти утра. Завещание у него заготовлено, так что, когда позовет, останется только подписать.
— А он все не зовет?
Лицо пастора Линде чуть-чуть омрачилось.
— Пока нет, и меня это весьма тревожит. Что, если его час наступит ночью, когда возле него никого не будет? А ведь он вполне мог сделать это вчера или позавчера. Конечно, об этой прелюбодейке он и не вспомнит. Но возможно, что он еще надеется пожить немного. Лукавый, как известно, до последней минуты искушает праведников мирскими соблазнами.
— Будем надеяться на лучшее, дорогой коллега. Я уверен, что вас ждет удача. Вам обычно все удается. Вот вам еще тема для надгробного слова. А какое оно произведет впечатление! Вы наставили христианскую душу перед кончиной, — воображаю, как будет доволен отец епископ. Должность пробста вам уже обеспечена. Желаю удачи… Дай вам бог!
Пастор Линде пожал коллеге руку, повторяя про себя его пожелания, пожалуй, с еще большим пылом:
— Дай бог, дай бог!
Пастор Петерман направился к шурину, который ждал его тут же, в двух шагах. Показав через плечо на удалявшегося пастора Линде, он сказал:
— Везет же такому. На факультете был среди последних, а теперь без пяти минут пробст. Ручаюсь, что он скоро будет пробстом.
Продолжая разговаривать, они исчезли в толпе, направлявшейся к вокзалу.
Пастор Линде шагал по мосткам к домику профессора Грюна в отличнейшем настроении. Лишь заметив в окне спальни хозяйку, он опять сделал серьезное лицо. Проходя мимо нотариуса, кивнул ему, но с таким видом, будто тот очутился здесь по собственному желанию и вообще был человек посторонний. Раскланялся из-за двери с госпожой профессоршей.
— Как самочувствие нашего больного?
— Все так же.
В голосе ее слышались слезы. Пастор кивнул. Значит, все в порядке, он и сегодня не опоздал.
— Господин доктор еще не приходил?
— Он ведь раньше десяти не приходит!
Госпожа профессорша отвечала коротко, нелюбезно. Пастор Линде понимал ее и не обижался. Радоваться нечему, когда такое состояние уходит из-под носа. Но это вполне заслуженная кара за прегрешения. И он, приходский священник, всего лишь орудие в руках всемогущего судии, он пришел сюда не ради удовольствия, а по велению долга, во имя того, кто его послал.
С этими мыслями он сел в гостиной, достал из кармана перочинный ножичек и начал чистить ногти. Теперь можно позволить себе и эту маленькую нетактичность. Госпожа профессорша остается здесь, только пока медлит умереть муж. Будущий хозяин понемногу входил в свою роль. Пора и госпоже Грюн примириться с этим.
Но ей нелегко давалось это примирение. Распахнув окно, она с ожесточением выбивала простыни, не обращая внимания на открытые двери в гостиную. Пастор Линде усмехнулся. Накипело… Ничего, пусть побушует. Все равно придется привыкать.
Он оглядел комнату. Когда все формальности будут улажены и дом, наконец, перейдет во владение прихода святой троицы, он непременно переберется сюда. До смерти надоело жить в чужом доме, да еще на четвертом этаже. Здесь вот можно устроить кабинет. Конечно, никакой мягкой мебели, только большой письменный стол и венские стулья. Пастор пощупал кресло, на котором сидел. Совсем еще новый гарнитур. Красное дерево, полосатая шелковая обивка. Пасторша оборудует наверху небольшой салон, она давно об этом мечтала. А эта картина Плокгорста с детьми, идущими по мостику под покровом ангела-хранителя, как будто создана для комнаты Ральфа и Труды. Вообще мебели достаточно, можно будет расположиться с комфортом.
Пастор вытянул поудобнее ноги и стал рассматривать свои зеленоватые с узором носки. Нелегко ходить сюда два раза на дню и торчать по целому часу, когда дома пропасть работы. Но доктор Скара строго-настрого приказал до его визита больного не тревожить. А сам доктор такой неаккуратный, — ему ничего не стоит опоздать на полчаса. Что же поделаешь: надо жертвовать собой во имя царства божия и своего прихода.
Дом хотя и старый, но содержится в порядке и неплохо сохранился. По сведениям земельного управления долгу по закладной всего каких-нибудь четыреста тысяч. Если вносить по ней проценты, все равно обойдется в два раза дешевле обычной квартирной платы пастора. Приходу прямая выгода.
Пастор не без удовольствия развалился в кресле и заложил руки в карманы брюк. Но тут же спохватился, что поза не слишком прилична, и выпрямился. Через гостиную и приемную быстрыми шагами прошла госпожа профессорша, не взглянув на пастора и нотариуса. Пастор Линде насмешливо посмотрел ей вслед. Да, сладок грех, но горька расплата…
Нотариус весь ушел в свою «Песнь песней». Время от времени доносился легкий шорох перелистываемых страниц. Пастор кашлянул.
— Вам не скучно, господин Штиглиц?
— Нет, благодарю вас, я читаю.
— Да, вы большой любитель чтения. Больной еще не звал?
— Пока нет.
— Сегодня он непременно позовет, у меня такое предчувствие. Вам больше уже не придется терять здесь попусту время.
— Ничего, у меня в конторе помощник.
