А на реке по смолисто загустевшей воде ползли неряшливые клочья серого тумана. Натка с мокрым, липнущим к ногам подолом платья, в насквозь мокрых от росы праздничных туфлях бродила по берегу, искала Генку.
Ночь после выпуска кончилась.
1974
В 4-й том Собрания сочинений включены произведения, опубликованные в период с 1968 по 1974 год: «Кончина», «Три мешка сорной пшеницы», «Апостольская командировка», «Весенние перевертыши» и «Ночь после выпуска».
Пять повестей этого тома не представляют собой единого целого. В них прослеживается водораздел, который наметился у писателя в эти годы. По признанию В. Тендрякова, он «долго не мог стать настоящим горожанином, оглядывался на деревню, БОЛЕЛ ЕЮ. Но как-то незаметно произошло, что действительно превратился в горожанина, и оказалось, что о городе писать ничуть не менее интересно, чем о деревне». (Выступл. в Пединституте им. В. И. Ленина, 1982 г.)
Итогом творческого поиска, начатого Тендряковым в 1953 году очерком «Падение Ивана Чупрова» и продолженного всей новеллистикой 50-60-х годов, стали повести «Кончина» и «Три мешка сорной пшеницы». В них подвергается тщательному анализу целая историческая эпоха в жизни деревни. В ткани этих произведений все отчетливее проступает и тот круг проблем, который определит зону дальнейшего поиска писателя на многие годы.
Создав «Кончину» и «Три мешка сорной пшеницы», В. Тендряков «уходит» из деревни, перенося груз проблем, которым остался верен, на самые различные «площадки», моделируя на них метаморфозы добра и зла, общечеловеческие и сугубо личные конфликты, сосредоточивая свое внимание на более обобщенных нравственно-философских вопросах.
Все пристальнее и подробнее исследует он детство и юность — истоки рождения личности, пытается понять корни ошибок, которые ведут к разобщенности людей, к непониманию и трагедиям.
«До сих пор человечество не открыло еще такой науки, которая помогла бы понять жене — мужа, соседу — соседа, коллективу — личность, наконец, стране — другую страну, нации — нацию. „Чужая душа — потемки“. Эту горькую истину из глубины веков принесло к нам время. И все-таки литература освещает потемки человеческой души, открывает сокровенное — мне — Ваше — Вам — мое». Эта мысль, высказанная писателем на публичном выступлении в Лейпциге (1975), в разных вариациях многократно повторяется им в дружеской и деловой переписке, в интервью, входит в ткань художественных произведений.
Необходимость понять друг друга — отправная точка всего творчества Тендрякова. «Искусство жить не укладывается ни в какие трафареты. Невозможно дать готовых рецептов. Я сам их ищу. Поставить вопрос не менее важно, чем решить его». (Выступление в Пединституте им. В. И. Ленина, 1982 г.)
Тексты произведений, вошедших в 4-й том, печатаются по изданию: Тендряков В. Собр. соч. в 4-х томах. М., ИХЛ, 1980. В случае, когда произведение печатается по другому изданию, это оговаривается.
Кончина.
Впервые — в журнале «Москва», 1968, № 3.
Работа над повестью продолжалась более трех лет. Первое упоминание о ней в печати появляется в мае 1967 года. В том же году, в интервью «Лит. газете» В. Тендряков говорит: «Закончил работу над „Кончиной“». И уточняет: «„Кончина“ — это история одного колхоза в лицах и картинах, прослеженная почти от зарождения до наших дней. Каждую из проблем приходилось решать не с 2-х, а с доброго десятка сторон» («Лит. газ.», 1967, 19 июля).
Литературная судьба этой повести складывалась трудно. Журнальную публикацию от первой книжной разделяет шестилетний интервал. Лишь в 1974 году «Кончина» вошла в состав сборника «Перевертыши», выпущенного издательством «Современник». Такой разрыв не случаен. Период подъема, который наблюдался в общественной жизни и литературе, миновал. В конце 60-х годов обозначилась тенденция спада и застоя.
«Кончина» была произведением принципиально важным как для самого писателя, так и для всего его творчества. Критик Ю. Томашевский вспоминает: «„Кончину“, пожалуй, Тендряков любил больше остальных своих повестей и романов. Гордился, что ее написал. Но, как мне кажется, еще более гордился тем, что заставил ее напечатать. Пробил. С трудом представляю, как это ему удалось». («Вчера и сегодня». М., «Сов. пис.», 1986) В переписке автора с норвежским издателем А. Перминовым мы находим подтверждение этой мысли: «Наиболее серьезной из всех предложенных Вами к изданию повестей считаю „Кончину“». (Архив писателя.)
К появлению «Кончины» В. Тендряков шел исподволь. Ее истоки видны в самых ранних работах писателя. Деревня Пожары впервые появляется в «Падении Ивана Чупрова», колхоз «Власть труда» — в очерке «Ненастье». Но все это приметы чисто внешние. Непосредственным толчком к созданию повести послужила творческая командировка писателя в Ставрополье, его знакомство с колхозами этого богатого края. В частности с председателем колхоза-миллионера Посмитным. Нельзя искать прямых аналогий между колхозом Посмитного и «Властью труда» Лыкова. Поездка сыграла роль катализатора, помогла заново переосмыслить весь материал, которым владел автор.
История восхождения и духовной деградации социальных типов, подобных Чупрову — Мансурову — Лыкову, на протяжении многих лет была предметом пристального изучения писателя. Но в ранних новеллах он ставил вопрос более локально. В «Кончине» это явление рассматривалось в контексте целой исторической эпохи. Проблема власти. Взаимоотношение личности и коллектива, личности и государства… Шло художественное освоение большого жизненного пласта, попытка проникновения в закономерности процессов, происходящих в деревне. «Прямой выход к смыслу, к нравственному истоку — вот черты письма Тендрякова, его оголенно-ясной прозы. В каждой вещи — несмываемые черты эпохи», — так определил И. Золотусский свое отношение к повести. («Комсом. правда», 1974, 2 июля.)
Незадолго до публикации повести, в интервью В. Тендряков говорил: «Для нас сейчас важны не столько проблемы, сколько подход к ним. Писателю, для того чтоб он мог выполнить свой долг перед обществом, необходим анализ, необходим беспристрастный, объективный разбор жизненных явлений». («Книжное обозрение», 1968, 20 января.)
Появление «Кончины» стало событием в литературной жизни, вызвало резкое размежевание общественного мнения. Социальный анализ был так не схож с традиционно сложившейся оценкой истекшего исторического периода, что критика конца 60-х годов, почти единодушно признала повесть творческой неудачей писателя. Рецензии, подробные критические статьи появились практически во всех периодических изданиях — начиная от центральных газет и журналов, до альманахов, выходящих в областях и республиках. Авторы статей обвиняли писателя в «художественной слабости и голой тенденциозности замысла», в «неспособности понять и осмыслить процессы, происходящие в советской деревне», в «абстрактном гуманизме» (Иванов В. «Факты жизни и художественное обобщение». — «Лит. газ.», 1968, 29 мая). «Повесть причастна к очернению колхозной действительности прежде всего потому, что в ней не выражена вера в наши идеалы, не слышится боль сердца художника, столкнувшегося с отрицательным». (Абалкин Н. «Критика сегодня и завтра», — «Вопросы лит-ры», 1968, № 11.) «Писатель упустил из виду классовую суть борьбы за землю», «Не затронул тему поддержки крестьянства рабочим классом». (Куклис Г. «Евлампий Лыков и его „посох“». — «Лит. Россия», 1968, 17 мая.) «Что сказать председателям? Почему нас так жестоко оболгали?» (Микулина Е. «Октябрь», 1968, № 11.) Вывод отдельных критиков был категоричен: «Произведение толкает, хотел того автор или нет, уже на определенную отрицательную оценку колхозного строя вообще». (Иванов В. «Лит. газ.», 1968, 29 мая.)
Диссонансом на общем фоне прозвучало выступление Л. Резникова. Вслед за автором, он вглядывался в «лыковскую державу», построенную только на единоличной власти-силе и страхе перед Лыковым, первым отметил, что «Иван Слегов — новый образ в нашей литературе».
«Все или почти все, что говорит проницательный писатель о скрытом противоречии и преуспевании Лыкова и колхоза — для нас ново. Никто еще так до Тендрякова не ставил вопрос о противоречии между экономическим ростом одного хозяйства, окруженного хозяйствами бедствующими (вроде соседней Петраковской) и нравственными целями всего общества. Никто, кажется, не говорил так остро и убедительно о тех огромных издержках социально-психологических, этических, нравственных, которые сопутствуют экономике, направленной только на одну цель: на материальную выгоду одного хозяйства… Лыков держит страхом. Грозит не раскулачиванием (кулаков и вообще „единоличников“ больше нет), не высылкой (высылать больше некого), грозит самым насущным — куском хлеба. „Бойся“ — выходит вроде глухой стенки — людей разъединяет… Чем богаче становился колхоз „Власть труда“, тем беднее духовно оказывались его люди… Это произведение будит в нас совесть, напоминает о самом главном — о нашей гражданской обязанности активно отстаивать свои социалистические завоевания». («Письмо о силе добра». — «Север», 1969, № 1.)
